Андрей Троицкий - Крестная дочь Страница 30

– Не дергайся, дура, – сказал один из мужиков. – Тебе говорят… А то больно будет.

Через пару минут Панову усадили на стул, один из санитаров держал ее за плечи, второй большими ножницами кромсал мокрые волосы. Панова боялась слово сказать, казалось, в ответ свирепые мужики, напоминавшие забойщиков с мясокомбината, ударят ее по лицу, повалят на бетонный пол и насмерть затопчут ногами.

– Не бойся, – сказал один из мужиков. – От этого еще никто не умирал. До тебя во всяком случае. Если не повезет, первая будешь.

Зажужжала электрическая машинка, холодный метал прошелся по голове, сбривая остатки волос. Пол и потолок менялись местами, окно расплывалось перед глазами, чтобы сохранить равновесие, Панова вцепилась пальцами в стул, который так и норовил выскользнуть из-под нее, будто сидение смазали жидким мылом. Она увидела в руках одного из санитаров длинную кривую иглу с продетой в нее ниткой, изо всех сил сжала челюсти, чтобы не закричать от боли, но все-таки закричала, когда острый металл проткнул кожу на голове.

Дул теплый ветер, из облаков выглянуло солнце, а Полозков все больше мрачнел и удивлялся про себя, на кой черт майору понадобилось ковыряться в этом засохшем дерьме. Столько времени прошло. Эта история давно быльем поросла. Кто о ней помнит? Ну, выпала наркоманка из окна, таких случаев – без счета. Кто всерьез тогда, два с половиной года назад, стал бы заниматься этим делом. Случись такое сегодня, все спишут на самоубийство, чтобы не портить отчетность. А, может, так оно и было на самом деле: самоубийство или несчастный случай. Хрен поймешь. И какая к черту разница. Дело передали в МУР, потому что у папаши той наркоманки, у этого летчика, был кореш на Старой площади, сверху приказали разобраться что и как.

И Полозков разобрался…

Он хорошо помнил тот весенний день, точнее, вечер, когда возвращался с работы домой. От метро два квартала пешком. Потеплело, снег сошел и ветер гонял по тротуару пыль и бумажный мусор. Полозков завернул в магазин на пивом, прикурил сигарету и неторопливо тронулся дальше. Он мерил шагами мостовую, помахивая увесистым портфелем, когда с ним поравнялся человек в сером куртке и клетчатой кепочке. На вид лет сорок, ничего примечательного, встретишь такого на улице, решишь, что перед тобой конторский клерк или менеджер среднего звена.

«Послушайте, – человек тронул Полозкова за рукав, заставив остановиться, заговорил скороговоркой. – Я родственник тех двух парней, что сидят у вас на Петровке. Хорошие люди, их дома жены и дети ждут. А тут такая неприятность… Ни за хрен собачий в тюрьму посадили». Полозков хотел, не дослушав, врезать мужику по дурной балде портфелем, набитым баночным пивом или проводить его в ближайшее отделение, выяснить личность и там уж навешать кренделей. Но мужик быстр закруглился.

«Вы загляните в почтовый ящик, – сказал он. – Если дело быстро решиться, найдете там еще столько же. Только умноженное на пять». Развернулся и быстро зашагал в обратную сторону. Через десять минут Полозков извлек из ящика плотный конверт, поднявшись в квартиру, заперся в ванной и пустил воду. Он спрятал деньги в тайнике за буфетом, плотно поужинал и похвалил жену за жаркое, которое удалось на славу. Проснувшись под утро, решил, что десять штук баксами – хороший гонорар за то, что он выпустит из КПЗ двух бедолаг. Следствие ничего не может им предъявить, нет доказательств, что эти хмыри причастны к смерти девчонки.

Бывало, за меньшие деньги он проворачивал по-настоящему рискованные дела, и все сходило с рук. А это просто пустяк, по закону он должен был выпустить Батырова и Родимина еще вчера. Что ж, он и поступит по закону. И пусть идут в даль все начальники со Старой площади, все друзья Зубова вместе взятые.

Утром Полозков положил деньги в банковскую ячейку, а в обед два персонажа вышли на свободу и улетели в Ташкент. Как ни странно, тот уличный аноним сдержал слово, Полозков еще дважды находил в своем почтовом ящике конверты с деньгами, получил все обещанное до копейки.

– А чего это ты вдруг вспомнил про ту девчонку? – спросил Полозков. – Кто-то из начальства приказал? Или как?

– Я совсем по другому поводу интересуюсь, даже не Зубовой, ее отцом.

Хлебнув наливки, Девяткин обрисовал дело об убийстве поэтессы, о журналистке, которую подозревают в преступлении, о спешном бегстве Пановой на любительском самолете, которым управлял Зубов. Кстати, в кабине самолета помимо Елены Пановой находился мужчина, личность которого выяснили быстро: Виктор Суханов, инструктор летной школы. На аэродроме под Волгоградом этого кадра хорошо разглядел водитель бензозаправщика, а потом опознал по фотографии. Своих детей у Суханова не было, он очень тепло относился к покойной дочери Зубова, был ее крестным отцом.

– У меня возникла даже не версия, а так, шальная мыслишка о том, что Зубов мог сам заварить всю эту кашу. А мыслишка появилась, когда я встретился с двумя его бывшими коллегами, летчиками и сестрой бывшей жены. Они сказали, что последнее время Зубов жил этой мыслью: отомстить за смерть дочери. Что-то вроде навязчивой идеи. То есть он вышел на след тех парней из гостиницы, Батырова и Родимина, по нашим данным, они проживают в Узбекистане. И теперь пытается по-свойски с ними разобраться. А Панова в этой истории фигура случайная, проходная. Оказалась не в том месте не в то время. Конечно, доказательств у меня нет. Только предположения. Но чем черт не шутит…

– Так чем же могу помочь я?

Морщины на лице Полозкова разгладились, он снова глядел на гостя весело, решив, что это происшествие лично его даже краем не зацепит. А про те деньги вспоминать смешно. Нет свидетелей, за руку никто не схватил, значит, и денег не было.

– Вы можете обрисовать личность Зубова, – ответил Девяткин. – Я читал протоколы его допросов, когда его вызывали как свидетеля. Но бумажки – это одно. Другое дело – личное впечатление. Есть люди, способные на такие поступки: найти и покарать убийц. Или тех людей, кого они сами считают убийцами. И есть граждане иного сорта. Как вы думаете, Зубов мог затеять эту авантюру? Или у него кишка тонка?

– Мужик он упертый, очень настойчивый, – по физиономии Полозкова пробежала тень. Неприятные воспоминания оптимизма не прибавляют, даже если ты приговорил триста пятьдесят сорокоградусной. – После смерти дочери он всего себя отдал сутяжничеству и поискам виноватых. Околачивал пороги московской прокуратуры, писал заявления и жалобы. Не тому следователю поручили дело, менты не ведут никакой работы и так далее. Всю плешь проел, сука. Но напрасно старался. Дело как открыли так и закрыли. А Зубов… Он даже нанял частного детектива, чтобы тот за большие деньги, так сказать, восстановил картину случившегося.

– И что сыщик?

Полозков на минуту задумался, спросил себя: не слишком ли развязался язык? И ответил себе: ерунда, это не официальный допрос, а художественный треп под рюмочку. Без свидетелей, один на один.

– А, пустой номер, – поморщился он. – Только бабки тянул с Зубова. И совал нос, куда не следует. Подъезжал к гостиничному администратору с вопросами, пытался найти людей, которые присутствовали на той оргии. Ну, студента, дружка покойной, искал. К чьим-то родственникам ходил. Кончилось тем, что ребята из местного отделения милиции задержали этого перца, засунули в камеру и таких ввалили этому Гавриле…

– Почему Гавриле?

– Фамилия у него – Гаврилов. Роман Сергеевич. Говорю же: профессиональная память. Ее тоже не пропьешь. Даже если очень стараться.

Девяткин хохотнул и плеснул себе наливки, словно хотел угнаться за хозяином.

– Так что, этот Зубов мне много крови попортил, – Полозков закусил пряником. – Его бы энергию, да в мирных целях. Не хватило ума понять: во всем, что случилось немалая доля собственной вины. Это твоя дочь стала конченой наркоманкой в двадцать с небольшим. Это твоя дочь бегает от наркологов и таскается по гостиницам в номера к непотребным типам, к темным личностям, приезжим из Узбекистана. Это твою дочь трахают все подряд. Чурки, русские… Все, кому не лень. Студентка… Она тварь первосортная. А Зубов отец этой твари. Он ее вырастил такой, такой воспитал. Поэтому пред тем, как нанимать сыщиков и строчить жалобы, задумайся: неужели все вокруг в дерьме, а ты самый чистенький? Проморгал дочь, просрал всю ее жизнь. Но за голову не схватился, ему менты плохие.

– А как насчет моего вопроса?

– Способен он на поступок или нет? – сейчас Полозкову казалось, что чем больше он пил, тем яснее становилась голова. – Точно скажу: способен. Я видел его глаза. Глаза… Как у психа. И все, этого достаточно, чтобы понять: такой далеко пойдет. И не остановится, если его не остановят.

– Это все, что я хотел услышать.

– Майор, а на кой хрен тебе все это нужно? – Полозков покачал головой. – Эта наркоманка, ее отец и все прочее. Не понимаю. Ну, занимаешь ты этой убиенной старушкой, и занимайся. Все остальное – по боку.