Наталья Саморукова - Капкан для белой вороны Страница 30

Роман Лопухов попал в поле зрения медиков после того, как в порыве буйства запер в подвале свою тещу и продержал ее там сутки без еды и воды. Уголовное дело не стали возбуждать по просьбе самой тещи, но Лопухов прошел курс лечения. Витольд Красинский привлек наше внимание своим общественным положением. Сын крупного босса из ФСБ, он, несомненно, имел возможность организовать похищение любой сложности. По стопам папеньки сын не пошел, но у него была своя охранная фирма. Причина, заставившая его обратиться к психотерапевту, была нам неведома. Ее, по возможности, предстояло выяснить. Этим мы и занялись на следующий день.

– Боюсь, что я ничем не могу вам помочь, – жеманно щурясь, проворковала Маргарита. Видимо, она пребывала в стадии ремиссии. Выглядела хоть куда, да и вела себя вполне адекватно. Сумасшедших в Москве хватает. Сдается мне, что их тут гораздо больше, чем в любом другом городе. Постоянные стрессы, плохая экология, бешеный ритм мегаполиса легко провоцирует все то, что спит до поры до времени в генах. Возможно, живи Маргарита в Урюпинске или в Уварово, была бы вполне счастлива. Сажала бы картошку, кормила скотину. А весь отрицательный заряд уходил бы на мужа-алкоголика. Здесь же дамочка подвизалась на творческой ниве, служила внештатным криминальным фотографом в одном из скандальных изданий. Некоторая ненормальность была ей, по всей видимости, только на руку.

Она охотно приняла мою легенду, согласно которой мне необходимо было собрать как можно более подробную информацию о ее докторе. На вопрос «зачем», я нагнала на лицо как можно больше таинственности и быстро открыла перед ней фальшивое ментовское удостоверение. Гришка специально для таких случаев разжился корочками при негласной поддержке бывших коллег.

– Нет, я ничего такого о нем не знаю, – пожала худеньким плечиком Маргарита. Была она симпатична, ухожена, квартира, в которой она проживала, производила впечатление любовно обустроенной норки, так здесь было уютно и чистенько. Никогда бы не подумала, что эта женщина в период помрачения рассудка способна на такие зверства, как убийство ни в чем не повинной собаки.

– А когда вы видели Алексея Игоревича в последний раз?

– Дайте вспомнить, нет, не могу сказать так по памяти, сейчас принесу блокнот.

– Вот, мы виделись больше месяца назад, если точнее, то второго августа. Доктор собирался в отпуск с семьей и просил меня непременно зайти. Мы работаем с ним по особой методике, перерывы недопустимы. Он дал мне что-то вроде домашнего задания.

Да, Лешка, видимо, действительно гениальный врач. Его пациентка наглядно демонстрировала успехи современной психотерапии.

– А потом, вы держали с ним связь?

– Один раз я ему звонила по поводу своей подруги. Просила назначить ей консультацию. Совсем, знаете ли, с катушек съехала, на личной почве.

– Что, несчастная любовь?

– Если бы! Это в общем даже нормально, сходить с ума по мужчине. Нет, у нее возникли проблемы с коллегой. Той дали назначение, о котором мечтала она. Травма оказалась столь тяжела, что Ольга, так зовут мою подругу, перестала спать, есть и мыться.

– А вы говорите, личное. Работа, это разве личное?

– Для нее – личное!

По словам Маргариты, она звонила Лешке в середине августа. Застала его загорающем на пляже – разговор был предельно коротким. Он обещал пометить для себя Ольгу как срочную пациентку и обязательно принять, прежде чем улететь в Канаду.

– Но вы знаете, она так и не пришла! Кажется, у нее все утряслось на работе. Уж не знаю, каким образом, давно ее не видела.

– А вы сами, отчего не встретились с ним перед его командировкой?

– Я уезжала. Да и потом… Алексей Иванович сказал, что он, возможно, будет в сентябре.

– Он точно обещал, что будет?

– Возможно, возможно будет. Так он сказал. К тому же особой срочности у меня не было. Сейчас чувствую себя хорошо.

– И что же, он приехал?

– Да. Но пока мы не виделись. Он звонил мне. Буквально недавно. Просил запланировать визит и после этого перезвонить ему, чтобы согласовать время. Но вот странно – его телефон уже который день отключен. Он, знаете ли, очень обязательный вообще то человек.

«Знаю», – чуть не сказала я вслух.

– Вообще то, я никогда бы не пошла к нему, к Алексею Игоревичу, я имею в виду, но мне его рекомендовала мой прежний врач. Сама она с недавней поры сократила практику, почти отказалась от регулярных приемов. Но Лариса Ивановна – очень ответственный человек!

– Кто?

– Лариса Ивановна, я же вам говорю, вы меня не слушаете? Мой прежний врач. Они в приятельских отношениях с Алексеем Игоревичем. Вот и рекомендовала меня ему. Сказала, что его как раз очень интересуют случаи вроде моего.

– Неужели? У вас какой то редкий случай?

– Разумеется, – просто ответила Маргарита, – У меня редкие экстрасенсорные способности. Я сама бы, между прочим, могла иметь практику, но все это так выматывает… Я так устаю от людей. Тем более, я ведь больна.

Первый раз я видела психа, который честно готов признать, что он псих.

– Да, я больна, – смиренно молвила Маргарита, – у меня жесточайшая бессонница, у меня бывают …нервные срывы, упадки духа. Со всем этим мне и помогают бороться врачи. Я им твержу, что когда господь Бог наделяет тебя талантом, он обязательно вручает епитимью. Ты должен в муках отмолить свой дар.

– Конечно, – с некоторым испугом кивнула я головой. Надеждам на сознательность больной не суждено было сбыться. Но каков Лешка! Он все-таки вел эту тему.

– Скажите, – осторожно спросила я, – а ваши таланты… как я понимаю, они не связаны с основной профессией… они…

– Не связаны? – вскинулась женщина, – да напрямую! Вы знаете, чем я занимаюсь?

– Наверное творчеством?

– Творчеством… – презрительно скривила она губы, – творчеством… можно подумать… Нет. Дело в другом. Я чувствую смерть.

Немой вопрос повис в воздухе. Видимо, уловив его, Маргарита продолжила:

– Я чувствую смерть еще до того, как она приходит.

Ледяной холод пробежал по моей спине. И хоть я прекрасно знала, с кем имею дело, да и вся эта затея с опросом больных на голову свидетелей изначально не выдерживала критики, мне все равно стало отчаянно страшно. Как будто и правда по чисто прибранной столовой, оформленной в синих и зеленых тонах, пронеслось дуновение той, что приходит последней.

– Как… эээ… вы ее чувствуете?

– Очень просто. Чувствую и все. И потому в моей работе мне нет равных. Я всегда успеваю оказаться там, где вот-вот должно произойти самое страшное. Моя формальная должность – криминальный фотограф. Конечно, это очень суетно, зарабатывать деньги подобным способом. Но ведь надо же что-то есть, покупать одежду, один ремонт мне обошелся в кругленькую сумму. Да газеты рвут меня на части!

– Вот как… – я сидела, не шевелясь. Мне все казалось, что стоит сделать неверное резкое движение и случится что-то страшное. Например, эта безумная встанет и ударит меня тяжелой, под старину, сковородой, что висит над плитой. Или чугунным утюгом, призванным подчеркнуть эклектичность интерьера.

– Мне сложно объяснить свой дар, но он – мой крест на всю жизнь. Он – мой способ жить, зарабатывать на хлеб, быть нужной людям. Да-да, я могла бы быть очень полезной. Но кто хочет меня слушать? Кто мне верит? Когда предчувствуя смерть соседского ребенка от зубов собаки, я взяла на себя смелость устранить монстра, меня положили в больницу и так накачали транквилизаторами, что я и правда чуть не сошла с ума. С той поры я не больно то откровенничаю. Не знаю, отчего взялась рассказывать про себя вам, постороннему в сущности человеку. Может быть, потому что вы пришли в связи с Алексеем Игоревичем… Я очень его ценю… И еще, мне кажется, ему грозит опасность.

– Что?? Что вы мелете? Что вы такое говорите?? Какая опасность?! – я сама уже была на грани безумия.

– Ой, прекратите, прекратите, у меня сейчас разболится голова. Потише, пожалуйста. Я сказала лишь то, что сказала. Что он в опасности. Я чувствую это. Смерть ходит с ним рядом, но это не его смерть.

Мои, до меловой бледности обескровленные пальцы, слегка ослабили хватку, с которой я вцепилась в угол дубового антикварного стола. Поистине, с кем поведешься… Я пообщалась с Маргаритой все каких-нибудь сорок минут и уже одной ногой в клинике. Каково же Лешке, каково Ларисе? И все-таки где-то в самой глубине души, в дальнем уголке того самого подсознания, о котором говорила Лариса и которому бояться доверять нормальные приземленные люди, я твердо знала – в том, что говорит эта странная женщина, есть смысл, в этом есть правда. Отчего-то я ни секунды не сомневалась, что она действительно успевает оказаться на месте трагедии еще до того, как эта трагедия свершилась.

– А чья же это смерть? – спросила я.

– Это смерть женщины… нескольких женщин. Двух, или трех. Не думайте, что я могу угадать все до деталей. Я вижу лишь в целом.