Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь Страница 30

Но я рано обрадовался тому, что на контролируемом нами участке попросторнело из-за отъезда ребят на пляжи Черного моря. Подкатившая к десяти часам утра Лана, одна из дочерей жены Папена, главы семейного подряда, заняла место рядом с Данко. Нацепив табличку на плотно обтягивающую полные груди кофточку, не хуже полуденного солнца осветила белозубой улыбкой плывущую мимо серую плотную толпу. Успевший прожариться до черноты цыган не только не взъярился, как раньше, но, придвинувшись к девушке, ласково заворковал с ней.

— Что это? — удивленно повернулся я к Аркаше. — И почему вы восприняли ее наглый выпад, как должное?

— Подожди еще с часок, увидишь не такое, — досадливо поморщился тот, — Бедному еврею посрать уже негде.

— Вот так-то, брат, — подскочил стоявший невдалеке Скрипка. — Толпа. Ногу поставить некуда.

— Весь семейный подряд передвинулся? — ахнул я.

— Подряд своего места не упустит, там же банкуют. Мы, было, погнали Лану, так эта сучка привела с базара человек шесть ребят-ваучеристов. И как вросли. Не переживай, скоро подвалят. Они рано никогда не приходят.

— А что же вы молчите?

— Ну что ты сделаешь, что! — разозлился Аркаша. — Она пару раз улыбнулась Гелику, начальнику группы из уголовки, тот за нее стеной. Пересажаю, говорит, если хоть пальцем тронете. Омоновцы тоже. Особенно рыжий, аж слюной истекает. Пацаны с рынка домой провожают.

— А муж ее где?

— Бросила, сучка, — резко ввернул Скрипка. — Бедный парень спился. Чуть не каждый день приезжает из Азова, умоляет ее вернуться. Она ноль внимания. Мне, говорит, надоело жить в нищете, да еще с алкотой. Бабки, которые он на стороне заработал, на пару просандолили. Теперь парнишка никому не нужен. Ни Лане, ни, тем более, теще. Гонят от себя, как последнего бомжа. А здесь еще свояченица подстраивается, тоже из семейного подряда.

— Ее мы пока прогоняем, не даем развернуться, — перебил армянина Аркаша. — Лучше обрати внимание на угол. Сначала Длинный из группы Бороды привел Очкарика. Тот быстренько умостился между нами. Потом Хохол с центрального прохода, Худой со стороны, два брата-студента, Вадик…. И у всех есть «крыша» — связи с ментами. Видишь, к Лане подошла женщина? Жена старшины из базарного отделения милиции. Вот так-то.

— Сколько же их на таком маленьком пятачке, — растерянно приоткрыл я рот.

— Человек двадцать. И каждый старается перетянуть клиента на свою сторону. Из рук вырывают, в наглую. Все крутые, с полными сумками бабок. Скажи слово, — пасть порвут. Их много, молодых, крепких. У Сержа, Ланкиного ухажера, «Беретта» за поясом, каратист. А мы, старая гвардия, одни.

— Данко тоже молчит?

— Разве не видишь? Они и цыган укатают — делать нечего. Единственный выход — приходить в шесть утра. Потом что достанется.

Безнадежно махнув рукой, Аркаша поправил сумку на плече, отвалил в сторону. Скрипка сорвался с места, бросился к ковыряющейся в сумке женщине. Но та испуганно отскочила в сторону. Зябко поведя плечами, я надолго замер степным истуканом. Беспредел. Думал конкуренция только у табачников да фруктовиков, оказалось, она не обошла стороной и нас. Свободный рынок во всю ширь распахнул свою пасть. Выживайте бывшие дорогие товарищи, приученные родной Советской властью жрать да срать, как можете. Или превращайтесь в корм для более сильных хищников, зверей в образе человеческом. И эти глобальные перемены произошли всего за месяц. В Козельске я так ничего и не почувствовал, скорее всего, из-за того, что провинциальный городок отстоял далеко от большой перестроечной дороги со всех сторон обложенный, как тюками с ватой густыми лесами.

Из задумчивости меня вывел высокий широкоплечий парень. Рядом стоял точно такой же шкаф.

— Мужик, купоны берешь?

— Сколько их у вас?

— Пятьдесят лимонов.

Я неодобрительно покосился в сторону Ланы. Возле нее уже вились с нацепленными на грудь табличками обрисованные Аркашей и Скрипкой молодые парни — ваучеристы с базара. Один из них приветственно поднял руку. Сплюнув, я вынул из бокового кармана рубашки калькулятор «Ситизен», самый недорогой и удобный из многочисленных модификаций и принялся за подсчеты. Курс украинских «хохлобаксов» падал катастрофически. Кравчук, видимо, задремал на доставшихся ему лаврах, сквозь сон потакая лишь националистическому «Руху». Купоны у нас шли уже один к пятидесяти. Значит, я должен отстегнуть парню миллион рублей. Всю наличку. Скрипка проконсультировал, что слить их хохлам обратно можно по один к сорока восьми. То есть, навар составит сорок с небольшим тысяч. Если бы денег было больше, я бы рискнул. Украинцы часто обращались за своей «валютой». Но купон вел себя весьма неустойчиво. Если не удастся продать в этот же день, на другое утро он может упасть еще ниже. Так недолго пролететь.

— Вы очень спешите? — оторвав глаза от калькулятора, обратился я к ребятам.

— А что?

— Давайте сделаем так. Я куплю на пятьсот тысяч, а часика через два сольете мне остальные.

— Денег нет? — насмешливо хмыкнул второй парень.

— Есть. Спроса, рождающего предложение, не знаю.

— Понятно. Боишься остаться на нуле.

— Именно.

Ребята переглянулись, поговорили о чем-то на гуцульском языке, немного знакомом в пору работы на «Запорожстали». Тогда я без копейки в кармане умотал от первой жены в надежде обрести счастье. Действительно, там оно показало светлый краешек. В цеху меня уважали, из стропальщиков перевели на немыслимых размеров, вальцовочный станок. Со старым рабочим мы выполняли престижный спецзаказ для Кубы, прокатывали многометровые толстые листы стали для емкостей под нефтепродукты. Там же познакомился с семнадцатилетней красивой, кареглазой украиночкой, участницей цеховой художественной самодеятельности. Она долго билась над тем, чтобы я правильно выговаривал: «На полыци лэжыть пивпаляныци». До упаду смеялась над акцентом. Но переспать с ней пришлось всего два раза. Примчалась жена и забрала обратно. В отличие от достойного поведения в цеху, в заводском общежитии я жил совершенно иной жизнью. Пил, играл в карты на деньги, часы. Дрался. Кажется, ребята считали меня вожаком. Когда приехала супруга, общежитовские воспиталки долго крестились, предвкушая спокойную жизнь, а цеховое руководство несколько дней уговаривало остаться, обещая и квартиру, и высокую зарплату, и хорошую невесту. К тому времени вальцовочный станок с разноцветноглазым, сотнекнопочным пультом управления плясал под моими пальцами прирученным медведем, а собравшийся на пенсию старый вальцовщик не усматривал вокруг более достойной кандидатуры. Может быть, я был бы уже Героем Соцтруда, кавалером орденов и медалей…

— А немецкие марки у тебя есть? — наконец повернулся ко мне первый парень. — Мы могли бы отдать купоны за марки по курсу.

— К сожалению, нет. У ребят, по-моему, тоже.

— Хорошо. Тогда отсчитывай пятьсот тысяч за двадцать пять лимонов. Мы побегаем по базару, поищем марки, а часа через два сдадим остальные купоны.

Завершив сделку, я осмотрелся по сторонам. Рядом с Ланой выстроились в цепочку ваучеристы с базара, лениво перебрасываясь малозначащими фразами, ни на секунду не выпуская из виду текущую мимо толпу. Длинный с друзьями на углу раскрутил карусель с иностранной валютой. Аркаша жался между алкашами — сумочниками, то и дело отхлебывающими вино прямо из горлышка бутылки. Скрипка переместился на другую сторону, поближе к табачникам. Данко вообще не было видно. Наверное, он подался к соплеменникам, или, взяв что из золота, рванул на базар в поисках купца подороже. А может, если повезет, подловит какого богатого лоха.

— Купончиками пробавляешься, писатель? — поинтересовался один из дружков Ланы.

Ясно, пришла пора знакомиться. Интересно, как в подобном случае вели бы себя другие ваучеристы, например, из группы Бороды или Меченого. Наверняка, накидали бы по шеям, а затем предупредили, что в случае появления на базаре хоть одного из наглецов, последует более суровое наказание. Конфликт был бы исчерпан. Над нашим же участком сгустились грозовые тучи, в любой момент готовые разрядиться неминуемыми затяжными разборками. И все из-за того, что вовремя не сплотились, с самого начала не дав надлежащего отпора разного рода посягателям, незаметно сковавшим свободу наших действий.

Остается одно, — идти на мировую во имя сохранения собственного выстраданного места. Иначе придется неприкаянно кувыркаться по периметру базара или искать новый род занятий.

— Как видишь, — неприязненно буркнул я.

— Ты действительно пишешь книги? — не унимался парень.

— Пытаюсь.

— Принес бы одну. Почитать.

— Зайди в любую библиотеку. Выдадут. Под расписку.

— Хотелось бы с автографом. Все-таки с таким человеком…

— За одной партой, — громко заржали его друзья.