Игорь Гриньков - Криминальная история Страница 31

Про главного человека в республике также было написано. Н. даже получил за это произведение местную литературную премию, но с тех пор про главу было написано столько, что сказать новое слово стало практически невозможно. А повторяться писателю Н. не хотелось.

Про студентов родного университета, не пьющих, не курящих, не хулиганящих, а занимающихся науками исключительно прилежно и плодотворно, так что их теоретические разработки сразу становятся предметом изучения западных корпораций, а Вуз, в котором они обучаются, попадает в десятку лучших и престижных университетов мира, Н. тоже уже написал.

Итак, тема! Прямо, камень преткновения какой-то! Муза вдохновения, эта непостоянная, легкомысленная девица с лирой в руках, явно не порхала сегодня над головой угрюмого писателя, не овевала его освежающим ветерком своих крыл. Уж не переметнулась ли она содержанкой к Ваньке Манджиеву; то-то он нынче в фаворе?

Кружка крепчайшего чая с долькой лимона не подействовала стимулирующе на мыслительный процесс литератора. Он решил прилечь на диван, от расклятого монитора в глазах появилась рябь, в то время как головной мозг не издавал никаких положительных импульсов.

Вместо полезных мыслей в голову лезли всякие глупости:

«Вот и «народного» до сих пор не получил! Чьи это происки, он примерно догадывается. Почему такое коварство исходит от людей достаточно близких, которым доверяешь?».

В связи с этим вспомнилась ядовитая фраза, произнесенная здешним критиком, доморощенным острословом, сказанная в адрес одного лауреата:

«Народный поэт всех микрорайонов Элисты!».

Зачем же так издеваться и девальвировать высокое звание, хотя в отношении именно того лауреата в справедливости оценки не откажешь.

Память навязчиво и некстати воскресила недавний телефонный разговор со злобным критиком. Тот по привычке брюзжал:

«И, что же вам всем на месте не сидится? Возомнили себя гениями! А, по-моему, на всю страну с лихвой хватило бы не больше десятка писателей. И так запудрили народу мозги всякой чепухой, что плакать хочется!».

Н. тогда попытался возразить, что вовсе не считает себя гением, на что получил радикальный ответ-вопрос:

«А для чего тогда пишешь, если не гений? Плодите серость методом клонирования, нахлебники! Кропаете про лютики-цветочки (про ковыль и тюльпаны, то бишь), про зверушек разных, сайгачат и верблюжат, да еще норовите издать свои творения на халяву за казенный счет, и возмущаетесь, когда казна не желает раскошеливаться. Темы, конечно, интересные, а главное, бесконфликтные, что означает — безопасные, но казна все равно не хочет деньги понапрасну разбрасывать. У людей, власть предержащих, насчет «распиливания» казенных денег свои понятия. Юбилейные мероприятия едва не каждый год приключаются, и денежки необходимо распределять «правильно», а тут еще вы, писатели, лезете со своими эпохальными творениями. Из единственного в республике литературно-художественного журнала, само собой разумеется, исключительно для его улучшения, года два-три назад по-хамски вышвырнули главного редактора, приличного литератора и человека, а на его место водрузили «нечто», которое шагу не делало без согласования с вышестоящими шефами. Дай Бог, если ситуация изменится, хотя в это мало вериться! Ну, не входите вы в сферу приоритетов сегодняшних управленцев. Власти ваша литература не нужна, у нее есть свой «гиперболоид инженера Гарина» — телевидение. Да, и по мне, если книга не вызывает в душе читателя восторг или возмущение, она не имеет права на жизнь!».

К чему такой ожесточенный максимализм? Если так рассуждать, то нести культуру в массы будет некому.

Много обидного, даже оскорбительного, сказал в последнем телефонном разговоре недоброжелательный критик:

«Натягиваете на свои лица маски многозначительности, а за душой — пустота, стоит открыть рот, как патриотический елей, так и прет на свет божий вместо более уместного перегара! Научились говорить стандартными клише и штампами, приправленными изъявлением благодарности своим «благодетелям», которым на вас попросту наплевать, а слова живого от вас не услышишь.

Лягаете втихаря, опасаясь делать это публично (калибр дарования несопоставим), ушедшего из жизни патриарха — собрата по перу, известного всему бывшему Советскому Союзу, при бытии которого губы боялись разлепить. Некрофилами, что ли заделались?

Разделились на два лагеря-союза, будто причиной этому является антагонизм мировоззренческий или художественный, а истинная причина — копеечная и властно-«портфельная».

Полюбили кусать прежнюю власть, не слишком милосердную, но выведшую вас в люди, с удовольствием грызете мертвую ладонь, с которой раньшеслизывали корм. Хорошим тоном стало вспоминать о поголовном, сто пятидесяти процентном патологическом садизме русских спецкомендантов в Сибири. Возникает вопрос, а почему не двухсот процентном? Или трехсот процентном? Зато, с каким мазохистским сладострастием распинаетесь вы в своих верноподданнических чувствах к власти нынешней, доброй, указавшей всем нам наше истинное место — между половицей и плинтусом.

Творческий интерес замыкается у вас, в основном, на желании получения гонораров за ваши «шедевры!». Поэтому, и не любопытны вы никому, и у вас никто и ничто не вызывает интерес, за исключением собственных персон, драгоценных!».

Отбросив, как наваждение, несправедливые упреки колючего критика, писатель Н. снова попытался настроить себя на продуктивный лад.

Поворочавшись, минут тридцать с бока на бок на жестком диване, писатель Н. вдруг соскочил с него, пронзенный стрелой озарения. Наверное, точно так же, античный Архимед, осененный внезапной идеей, выскочил из своей ванны, и побежал голый по улицам города с криком:

«Эврика! — Нашел!», — пугая при этом прохожих.

Вот, что он сделает. Он напишет о сотрудниках органов внутренних дел, а в качестве главного героя выведет скромного, морально устойчивого милиционера, истинного защитника закона и народных интересов, который, благодаря своим человеческим качествам и верности присяге, дослужился с самых низов до крупной должности в своем министерстве. И все благодаря честности, бескомпромиссности, личной смелости и отваге!

А то взяли моду лить на милицию сплошную грязь! То они в мирных граждан пуляют из пистолетов, то с бандитами работают на пару, то взятки берут за прекращение уголовных дел. На этом фоне, нетипичном и омерзительном, совсем затерялись настоящие служители закона, которых, он в этом уверен, подавляющее большинство!

Не теряя времени даром, Н. нажал на мобильнике номер телефона старого приятеля детства, а ныне одного из руководителей министерства внутренних дел. Услышав знакомый голос, писатель для начала расспросил о здоровье и о семье и, выяснив, что с этим все в порядке, перешел к делу:

«Слушай! Только ты можешь мне помочь! Я собираюсь писать роман о современной милиции, и мне нужен прототип главного героя, честного…., настоящего служителя…, образец для подражания. Есть у тебя такой на примете?».

«Конечно, есть», — не раздумывая, ответила трубка.

«И кто же?».

«Ты с ним как раз разговариваешь».

«А, что, других нету?», — почти без всякой надежды спросил литератор.

Ответ прозвучал кратко и категорично, как приказ:

«К сожалению, других нету!».

Выражение лица писателя Н. сделалось таким, будто он по ошибке выпил разведенный уксус. Уж друга своего детства он знал, как облупленного. Но делать было нечего! А не любивший проволочек высокий чин (ВЧ), он же старый друг, лаконично рубил фразу за фразой:

«Отлично, друган! Завтра мой помощник привезет тебе мою официальную биографию, характеристику и сведения о наградах и поощрениях. А в субботу заходи ко мне домой, да бутылку не забудь прихватить. У меня есть папка с вырезками из разных газет. Пользуйся. Только не утеряй папку-то. Я, как выйду на пенсию, может, мемуары сяду писать».

Литератор хотел сказать, что денег на бутылку у него нет, но постеснялся, да и вставить слово не было никакой возможности.

«ВЧ» продолжал излагать:

«Ты хорошее дело затеял, полезное! Надо поднимать авторитет милиции и отдельных ее сотрудников. А то опарафинили окончательно внутренние органы! Но, когда напишешь, дашь ознакомиться. Я вашу шатию знаю: что-нибудь упустите, что-то исказите, приврете в угоду сенсации. Доверяй, но проверяй! Ну, до встречи!».

Не совсем удовлетворенный «властитель дум человеческих», откинулся в раздумье на спинку кресла. Прототип, хоть и друг детства, не совсем то, чего бы хотелось, но лучше такой, чем совсем ничего. Правда, некоторые эпизоды из личного общения с будущим главным героем книги, которые могли внести некоторый «оживляжь», придется опустить. Иначе нарушится основная идея произведения.