Евгений Сухов - Из шпаны – в паханы Страница 32

И без того мрачное лицо Рекрута сделалось совсем темным. В памяти жигана еще были живы те мгновения, когда он вынужден был бросить товарища у «Эдельвейса» и спешно уходить на конфискованном чекистском автомобиле. До него доходили слухи о том, что Резо не погиб, но о дальнейшей его судьбе ему ничего не было известно.

Чиграш неловко переминался с ноги на ногу.

– Ступай, – отпустил его Рекрут. – Сегодня ближе к вечеру прошерстите малину на Власовской. И еще, Чиграш, – жиган окликнул подручного, когда тот переступил было порог комнаты, – не валите всех без разбору. Потолкуйте сначала с кем-нибудь. Среди уркаганов тоже могут быть люди, готовые принять нашу сторону. И ищите через них Графина. Пока жив Графин и вся верхушка столичных воров, война не будет закончена. Ищите его.

– Хорошо, Рекрут.

Жиган вышел, и только после этого казанский авторитет вновь повернулся к Воробью.

– Что там с Резо? Ты что-нибудь выяснил?

– Честно говоря, немного, – разговаривая с Рекрутом, Воробей неизменно покусывал нижнюю губу. – Резо в ЧК.

– Это мне и без тебя известно.

– И его не расстреляли...

– По-твоему, это плохо?

Воробей выдержал небольшую паузу.

– А ты сам-то как думаешь, – тема была крайне щекотливой, а потому и подходить к ней следовало с особой осторожностью. – У чекистов с нашим братом разговор недолгий. К стенке и пулю промеж глаз. А с Резо они почему-то медлят. Мне это не нравится, Рекрут. Уж больно цепочка коротенькая.

– Какая цепочка? Чего ты темнишь, Воробей. Толкуй прямо.

– Я и толкую. Сейчас между ЧК и тобой только Резо. Ломать они его будут. Обязательно будут. Чтобы на тебя выйти, значит. Долго ли он продержится?

Рекрут резко поднялся на ноги. Глаза его вспыхнули, как два попавших в луч света бриллианта. Рельефно обозначились скулы. Воробей испуганно откинулся на спинку дивана.

– Чего ты несешь, сука? – каждое произносимое Рекрутом слово звучало, подобно удару молота о наковальню. – Я уверен в Резо, как в самом себе. Нет! Я уверен в нем больше, чем в себе. Мы с детства с ним вместе. Мы – кровные братья. Просекаешь?

– Да... Я просто...

– Если Резо жив, его надо вытащить. Любой ценой.

– Это невозможно, – глаза Воробья округлились еще больше.

– Для меня нет ничего невозможного. А значит, нет ничего невозможного и для нас всех. Резо надо вытаскивать. И это мое последнее слово, Воробей!

Москва. Хитров рынок

– Пошлите к Рекруту человека, – Графин откашлялся в кулак. Последнее время его свистящее дыхание все больше и больше настораживало уркагана. – Я напишу маляву, в которой предложу казанцу встретиться.

– Ты все-таки собираешься к нему на поклон? – встревожился Хлыст, рыжий кряжистый мужичок с клинообразной бородкой.

– Нет. Мы лишь сыграем по его правилам. Тот же прием, что использовал сам Рекрут в Ярославле. Выманим его на встречу, а там и кончим. Мы не можем позволить себе и дальше терять людей. Чекистам все эти игры только на руку.

Леший вздрогнул и резко обернулся от окна. По счастью, Графин не смотрел в его сторону. А ведь последняя фраза могла быть и провокацией. Леший чувствовал себя, как уж на сковородке. В нынешней ситуации его двойная игра становилась особенно рискованной. Бессонные ночи измотали уркагана, и это не могло не отразиться на его внешности. Ввалились щеки, глаза покраснели и воспалились...

– Мысль неплохая, – обнажил в улыбке желтые от частого жевания табака зубы Кабан. – Только вот как ее осуществить реально, Графин? Мы не знаем, где Рекрут, а следовательно, и маляву ему переправить не удастся. Кабы знали, так давно бы уже...

Кабан сделал характерный жест двумя руками, словно сворачивал голову курице. Графин снова откашлялся в кулак.

– Выйдете на кого-нибудь из жиганов Рябого. С ним и передайте маляву.

– А если Рекрут на это не купится? – осторожно высказался Леший.

– Тогда мы снова окажемся в том же положении, что и сейчас, – философски изрек Графин. – В любом случае мы ничего не теряем. Так что сделайте это.

Распоряжение не было обращено ни к кому конкретно. Но уркаганы знали, что оно относится к каждому. Как только нужный человек из окружения Рябого будет найден, Графин накатает маляву...

– Кстати, а где Митяй? В последнее время его что-то совсем не видно. И Бурый куда-то запропастился. И Архангел. Они живы вообще?

– Живехоньки вроде, – Кабан неопределенно повел плечами. – Я видел Бурого и Жука вчера на малине в Лунном. Видок у них странный был, Графин.

– Что это значит? – насторожился бывший каторжанин.

Доверие к своему ближайшему окружению таяло у Графина с каждым днем. Он и сам не мог понять причину, но остро чувствовал в воздухе запах предательства. Или к старости он стал слишком мнительным?.. Однако слова покойного Никифора не шли у Графина из головы. Не поторопился ли он с ликвидацией бывшего подельника? Может, стоило дать ему время все выяснить? Или хотя бы разговорить, чтобы вытянуть из него как можно больше информации?

– Даже не знаю, как объяснить, – протянул Кабан. – Держались оба особняком вроде как. В колотушки не резались, к марухам не цеплялись... Они и со мной-то толком и парой слов не перекинулись.

– Сейчас никто уже никому не верит, – многозначительно подвел черту под дискуссией Хлыст. – Я не удивлюсь, если в скором времени мы не с жиганами воевать будем, а друг на друга бросаться.

Эти слова заметно отрезвили Графина. Хлыст был прав. Недоверие среди своих ни к чему хорошему не приведет. Но и избавиться от своего предчувствия старый уркаган тоже не мог. Нужно было все как следует взвесить.

– Найдите мне Митяя, – помолчав немного, сказал он. – Я хочу с ним поговорить. Чем скорее, тем лучше. Желательно сегодня.

– Я возьму это на себя, – вызвался Кабан. – А Хлыст с Лешим пусть жиганов Рябого ищут.

Он развязал кисет с табаком, подцепил небольшую щепотку и сунул ее в рот. Мощные челюсти уркагана синхронно задвигались. Леший снова отвернулся к окну. Сердце гулко билось о грудную клетку. Необходимо было взять себя в руки, но как это сделать, Леший не знал.

Москва. Здание ЧК на Лубянке

Связанные за спиной руки затекали, и Резо слегка шевелил пальцами, избавляясь от неприятного покалывания. На сидящего за столом чекиста жиган практически не смотрел. Камаев же, напротив, буквально сверлил задержанного пристальным взглядом. Чекист предполагал, что тех трех дней, которые Резо провел в одиночной камере без допросов, но с мыслями о своем дальнейшем будущем, окажется вполне достаточно для того, чтобы сломать гордого и непреклонного горца. Но теперь Виктор Назарович видел, что ошибся. Холодные казематы не только не сломили волю Резо, а даже сделали ее еще более стойкой. Об этом явственно свидетельствовали и прямая осанка жигана, и его гордо вскинутая голова, и спокойное отрешенное выражение лица. Однако и Камаев был не из тех, кто легко сдается. Отступаться от намеченного он не собирался.

– Прикидываешься глухонемым, Резо? – жестко спросил он, чуть отодвигаясь на стуле.

– Ну, почему же? – грузин только сейчас поднял глаза на чекиста. – Я просто не совсем понимаю, о чем нам разговаривать. Не вижу в этом никакого смысла.

– А я вижу. Например, о Рекруте.

– Кто это?

Резо вновь пошевелил пальцами. Больше всего ему хотелось вернуться сейчас в камеру. Там, во всяком случае, его освобождали от пут. А еще лучше было бы оказаться не в одиночке, а в общей камере. Среди людей. Тогда и мысли заработают совсем в другом направлении.

– Хочешь сказать, что ты не знаешь Рекрута?

Оттолкнувшись двумя кулаками от стола, Камаев поднялся. Кожаная куртка чекиста неприятно скрипнула. На столе угрожающе закачалась фотография в рамке. Изображения на снимке Резо видеть не мог. Камаев навис над жиганом, подобно утесу.

– Первый раз о таком слышу, – спокойно ответил Резо. – Еще вопросы есть?

Камаев коротко и резко ударил грузина в челюсть. Громко клацнули друг о друга зубы, а в следующую секунду Резо завалился назад вместе со стулом, на котором сидел. Локти больно соприкоснулись с полом. Чекист расчехлил кобуру и одним быстрым движением извлек из нее револьвер. Холодное дуло ткнулось в глаз лежащему на полу Резо. Палец Камаева покоился на спусковом крючке.

– А теперь слушай меня внимательно, сука! – губы Виктора Назаровича скривились. Но не от ярости, а от того чувства омерзения, которое он испытывал по отношению к казанскому жигану. – У меня с такими, как ты, разговор недолгий. Я даже не стану просить, чтобы тебя вывели на двор и расстреляли по всем законам революционного времени. Я кончу тебя прямо тут. На месте. Своими собственными руками. Понимаешь меня, Зурабишвили?

– Мне так и так конец, – парировал Резо. – И ни один ли черт, кто впечатает пулю промеж глаз.

Дуло револьвера продолжало давить жигану на правую глазницу, но Резо не выказывал ни страха, ни признаков того, что испытывает боль. Камаев, внимательно наблюдавший за грузином, понимал, что такого голыми руками не возьмешь.