Светлана Успенская - Укрощение строптивых Страница 32

«Что он может, этот щенок, — с бессильной злобой Кузовлев вслушивался в его трепотню. — Гнилое семя, выпил пару стаканов — и язык уже заплетается. Трепло!»

После нескольких стаканов Ларик не считал зазорным перемыть косточки своему работодателю. Слова выходили из него медленно, трудно, всплывая из глубин подсознания, как пузырьки воздуха.

— Бабки получу — и все!.. Остальных — в расход, как приказали. — Ларик даже расхохотался, настолько забавной показалась ему эта мысль. — Шесть штук, одна к одной… Я — кремень: сказано — сделано… Фьють — и ищи их, свищи… Не найдешь! Ха-ха-ха!.. — И он, булькая горлом, рассмеялся.

Кузовлев с ненавистью глядел ему в лицо. Щенок!.. Он думает, что переиграет своего начальника. Не на того напал! Старую школу победить трудно.

— Остальных — в расход! Никого не останется! Только я! — Кедров, бессмысленно скалясь, поднял вверх указательный палец. — Я!

Вдруг он поперхнулся словами, дернулся всем телом и уронил голову.

Его туловище несколько раз содрогнулось в конвульсиях, извергая содержимое желудка прямо на стол.

— Вот мразь! — вслух произнес Кузовлев, вставая. Носком ботинка он небрежно тронул бесчувственное тело, и Кедров мешком повалился на пол.

Начальник службы безопасности нагнулся и с брезгливой гримасой повернул голову Ларика набок, чтобы тот не захлебнулся рвотными массами…

Ерунда, очухается, ничего с ним не будет. Хоть и трепло, но он может быть полезен. А когда все будет позади…

Кузовлев вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь. Он не позволит своему новому хозяину поступить с ним так же, как поступил с ним генерал. Старый пес еще может кусаться!

Большая просторная комната, уставленная дизайнерской мебелью причудливых геометрических форм, была погружена в полумрак. Зеленоватый светильник на стене рассеивал призрачный водянистый свет. На диване, поджав ноги, сидел Монро в шелковом цветастом халате. Он время от времени подносил к губам бокал с полумесяцем черного цвета — отпечатком новомодной помады. В другой руке его, тонкой и костлявой, лениво дымилась сигарета, распространяя сладковатый дым, в котором ощущался характерный запах каннабиса.

Положив голову на обтянутые шелковым халатом колени Монро и полуприкрыв прозрачными голубоватыми веками глаза, Лиза Дубровинская, не размыкая губ, слушала щебет своего друга.

— …И вот представь, ляля моя, он заводит меня в гримерную и пытается схватить… Естественно, как порядочная женщина, я кричу и отталкиваю его. Он лезет… И вдруг, нащупав кое-что, он как ошпаренный отпрыгивает и выбегает из комнаты, как будто ему дали по яйцам! — Монро, тряхнув кудряшками платинового парика, нарочито громко и надрывно расхохотался. — Как тебе, ляля, эта история?

Лиза молчала. Со стороны могло показаться, что она дремлет, но носок туфельки, нервно подрагивавший в такт ее мыслям, показывал, что ей совсем не до сна.

— Ляля, что с тобой? — капризно надув губы, засюсюкал Монро. — Ты меня не слушаешь!

Синеватая струйка дыма выползла из уголка рта и взвилась к потолку, постепенно тая в воздухе.

— Сделай затяжку, развеселишься. — Монро поднес к губам девушки сигарету, испачканную черной помадой.

Лиза так резко оттолкнула его руку, почти ударила, что сигарета, описав правильную баллистическую кривую, упала на ковер.

— Отстань, надоел! — мрачным голосом пробормотала девушка и резко села на диване, обхватив руками колени. — Вечно лезешь со своей пошлятиной!

— Но, ляля!..

— Все время треплешься об одном и том же. Надоело!

Монро обиженно вскочил и, шлепая от обиды губами, произнес фальцетом:

— Я думала, мы подруги! А ты!..

Гордо тряхнув волосами и вздернув нос, Монро оскорбленно выплыл из комнаты, выставив вперед поддельную грудь.

Через минуту на кухне послышался мелодичный перезвон посуды.

Лиза потянула носом и сморщилась. Опять у Монро кофе сбежал!

Через минуту Монро как ни в чем не бывало заглянул в комнату и пропел нежным голосом:

— Ляля, хочешь кофейку?

Лиза не отвечала. Монро вплыл в комнату с подносом и осторожно присел на край тахты. Знал, что, попади он под горячую руку Лизы, чашка кофе немедленно полетит ему в лицо. Но чашка кофе была милостиво принята и даже поднесена к бесцветным анемичным губам.

— Ляля, я хотела тебя попросить, — тоном, в котором еще звучала недавняя обида, заявил Монро, — не обращайся со мной, как с мужчиной, я тебя сто раз об этом просила!

Пустой невыразительный взгляд был ему ответом.

— Ручку и бумагу! — Лиза рывком приняла вертикальное положение.

Несколько минут она что-то неотрывно строчила на мятом листке, а потом расслабленно откинулась на спинку дивана. Губы тронула слабая улыбка.

— Прочти! — царственным жестом она протянула Монро листок. — Что ты об этом думаешь?

После минутного молчания, нарушаемого только равномерным тиканьем настенных часов, Монро восхищенно закрыл глаза и с придыханием произнес:

— Гениально, ляля!

Лиза пристально уставилась в густо загримированное лицо:

— Ты действительно так думаешь?

— О!.. — в ответ простонал Монро и нараспев прочитал:

— «Как мерзлый лопарь лезет в сани, забыв про сумрачный ночлег, так умопорожденный снег во мне сменяется часами…» Это немедленно надо публиковать! Не-мед-лен-но! — Монро произнес последнюю фразу таким непререкаемым и убежденным тоном, как будто был по меньшей мере номинантом Нобелевской премии в области литературы.

Лиза довольно прищурила глаза. Для Монро это был хороший признак.

Это значило, что настроение ее неудержимо идет на поправку, что гроза пронеслась стороной, и впереди их ждет ясное небо, веселая ночь, полная невероятных приключений, встреч с друзьями, знакомыми и, что самое интересное, с незнакомыми.

— Интересно, что скажет на это Вишняков, — пробормотала Лиза.

— О, этот Вишняков! — Монро надул ярко накрашенные губы. — Он такой Вова! Что он может сказать? Скажет, что это прошлый век.

Вишняков был полупризнанный поэт из круга Лизиных друзей. Монро его откровенно недолюбливал. В этой неприязни просматривались глубокие личные причины: Вишняков презрительно обзывал транссексуала голубым, вызывая у Монро вопли протеста.

Выражение же «он такой Вова» означало лишь предельную степень тупости того, к кому относился данный неофразеологический оборот.

Ближе к полуночи к дому на Тверской стали съезжаться дорогие машины — это собирались друзья Лизы. Хозяйка квартиры мало-помалу оживилась. Монро почувствовал себя наконец в своей тарелке: он острил, задирался, громогласно рассказывал скабрезные истории, называл всех лялями или вовами, в зависимости от расположения, целовался с мужчинами, с женщинами прижимался щеками и вообще вел себя как хозяин вечера.

«Массовик-затейник, — улыбалась Лиза, наблюдая за приятелем, — для него внимание окружающих как наркотик, без него он вянет, точно цветок без полива».

— Слушай, Лиза, я про твою выставку в «Пси-факторе» одну статейку откопал! — подлетел к ней Дуда, мальчик-мажор из семьи дипломатов, тоже подвизавшийся на ниве искусства. — Там про тебя такое написали!

В пресловутой выставке принимали участие еще добрых полсотни художников и «инсталляторов», но Лизины друзья называли ее не иначе, как «твоя выставка».

Лиза мгновенно осадила разлетевшегося Дуду.

— Меня это больше не интересует, — надменно фыркнула она. — Я больше не занимаюсь инсталляциями. Теперь это все в прошлом.

— Как это? — громко изумился Дуда, оглядываясь в поисках поддержки.

— Неужели ты тоже решила стать «акционисткой»? Но почему?

— Надоело. — Лиза махнула рукой. — Одно и то же. Синие торсы, цветочки, оранжевая кровь — надоело! Надоело этим заниматься.

Общество ошарашено молчало.

— Но с твоим талантом, Лиза! — пискнула хорошенькая девица с кукольным личиком, не позволявшим предположить в ней наличие ни таланта, ни даже просто ума.

— Ты не имеешь права зарывать свой гений в землю, — поддержал девицу ее приятель, бородатый тип с длинными волосами, перетянутыми на затылке резинкой для денег.

— Действительно, Лизочек, — поддержал ее Дуда, — та безмозглая репортерша, что написала эту статью, ни черта не смыслит в современном искусстве.

— Ну конечно! — ухмыльнулся смазливый тип с аккуратной прической и маникюром на длинных, отполированных пальцах, выдававших в нем завсегдатая косметических салонов. — Наверно, она думает, что последний художник на земле был какой-нибудь Рафаэль.

— Рафаэль мазила! — кокетливо поддержал его Монро. — Но он прелесть! Я была бы не прочь познакомиться с ним поближе! — И он игриво обвел присутствующих своими густо подведенными глазами.

Замечание Монро, в другое время вызвавшее в присутствующих шквал смешков и двусмысленных шуток, на сей раз осталось незамеченным. Еще бы!