Картер Браун - Том 29. Пропавшая нимфа [Крадись,ведьма. Этот милый старый блюз. Ледяная обнаженная. Пропавшая нимфа] Страница 32

Потом она зашаталась и, лишь схватившись за край стола, смогла удержаться на ногах.

— Эй, вы, болван! — выкрикнула она.

— Это вы ко мне так обращаетесь? — спросил я.

— К кому же еще? Разве вы не хотели провести эксперимент?

— Вы имеете в виду, что я должен лечь с вами в постель? — спросил я с надеждой.

— Идите к черту! — со злостью бросила она. — Я говорю о воссоз… возос… Да вы сами знаете, что мы должны были сделать…

— А когда мы все-таки займемся любовью? — упрямо твердил я.

Мускат перестал играть и уставился на меня.

— В чем дело? — спросил он. — Вы собирались говорить об убийстве. — Даже пьяный Мускат об этом помнит.

— Вот как? — удивился я. — Значит, я здесь один трезвый человек?

Я встал, и это было моей ошибкой. Пол стремительно ринулся мне навстречу и ударил меня по носу. Я с трудом приподнялся и пробормотал:

— Уберите от меня эту проклятую вещь.

Но на мои слова никто не обратил внимания. Мускат играл на трубе, а Эйприл танцевала.

— Слушайте! — снова крикнул я.

Музыка смолкла, и наступившая вслед за этим тишина была почти невыносимой.

— Это уже лучше! — продолжал я. — О’кей! Мы начинаем. — Я показал пальцем на Эйприл. — Вы теперь Элен, не забыли?

— Хорошо, — прошептала она.

— А вы, Мускат, продолжайте играть. Только не забывайте, что все это было вчера.

— Да, мы возвращаемся во вчерашний вечер, — повторил он и поднес трубу к губам.

— Мы на яхте, — говорил я. — А точнее, в рубке. Здесь побывало множество людей, но все они ушли, кроме Элен Фицрой!

Я сделал знак Эйприл, и она села на пол перед Мускатом.

— Мой милый Мускат, — нежно проворковала она.

— Хэлло, Элен! — Трубач взмахнул рукой и продолжал играть дальше.

Я внимательно слушал мелодию блюза. Мне показалось, что некоторые такты я узнал, потом началась импровизация.

Допив свою рюмку, я осторожно, стараясь не потерять равновесия, соскользнул за спину Муската, вытянул указательный палец и крикнул изо всех сил:

— Пух-х!

Музыкант даже и ухом не повел. Он продолжал играть начатую вещь. Эйприл упала на пол, ее юбка задралась. На мгновение Мускат умолк, что меня отнюдь не удивило, ибо поза Эйприл заставила бы замолчать и целый симфонический оркестр. А потом зазвучала заупокойная мелодия «Разве он не шевельнулся?».

— О’кей! — сказал я, покачав головой. — Наверное, так и было.

Эйприл приподнялась с пола и ухватилась за край стола, чтобы снова не упасть.

— Я пьяна, — произнесла она.

— Перестань играть! — набросился я на Муската. — Ну как?

Он отложил трубу и уставился на меня остекленевшими глазами.

— Что вы сказали? — пролепетал он.

— Вам эта сцена что-нибудь напомнила? — спросил я.

— Что именно?

— Мы только что воссоздали сцену убийства. Вы не слышали, как я прокричал «пух-х»?

— Не слышал, — ответил он. — Я играл на трубе.

Я на мгновение закрыл глаза, потом устало спросил:

— Значит, вы не можете припомнить ничего из того, что случилось вчера вечером?

— Нет, — ответил он. — Правда, на какое-то мгновение мне показалось, что все это происходит вчера.

— Давайте выпьем еще по рюмочке, — предложила Эйприл. — По крайней мере, мы убедились, что это была идиотская затея.

Я даже не попытался защищаться, а взял из руки Муската бутылку и налил всем по рюмке. Выпить мы не успели, так как кто-то изо всех сил забарабанил в дверь.

— Интересно, кто это может быть? — громко сказала Эйприл.

— Древесный червь на перепутье, — ответил я.

Стук в дверь не прекращался.

— Судя по всему, кому-то кто-то нужен, — глубокомысленно изрек Мускат, отставил пустую рюмку, взял трубу, и по комнате полились звуки мелодии «Никто не получил».

— Может быть, все-таки стоит посмотреть, кто это? — предложил я.

— Мужчина или женщина? — заинтересованно спросила Эйприл.

Балансируя руками, чтобы не упасть, я направился к двери и открыл ее. Громадная туша ввалилась в комнату. В первую минуту я подумал, что это чудище завязало на своем галстуке два узла, но, внимательно присмотревшись, увидел, что верхний из них был здоровенной шишкой. Там, где, собственно, предполагался нос, красовалось нечто вроде раздавленной цветной капусты. И двигалось оно так, будто у него перебиты все кости.

— Я ищу вас, коллега, — выдавил он.

— О да, старина Майк Свайн! — рассмеялся я.

— Угу, — хрюкнул он. — На что, собственно, вы надеялись, натравив на меня Луи Барона, Бойд? Думали, бандиты прикончат меня до того, как я разберусь в этом деле? — Он попытался засмеяться. — Но у вас ничего не получилось, — заключил он. — И теперь ваша очередь быть битым, коллега!

Я размахнулся правой ногой и ударил его кончиком ботинка точно по коленной чашечке. Он упал на второе колено, что меня гораздо больше устраивало — уже хотя бы потому, что мне не нужно было задирать голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

Но я не ограничился только этим, а со всей силой вмазал правой рукой ему в рожу. Удар вышел вполне приличный — Свайн медленно откинулся назад и удобно расположился на полу.

— Великолепно! — воскликнула Эйприл радостно. — Почему вы не сделали этого сегодня днем?

— Сегодня днем он был здоров, — правдиво ответил я.

— О, мой герой! — выразила она свой восторг.

— Может быть, теперь нам лучше отправиться домой? — пробормотал я. — Уже половина одиннадцатого. Как быстро прошел вечер.

Мы осторожно перешагнули через громадную тушу и выбрались из домика. Оглянувшись, я увидел, что Мускат снова взялся за трубу. На его губах играла счастливая улыбка.

Через несколько секунд раздались звуки блюза «Разве он не шевельнулся?».

Глава 7

Поддерживая друг друга, мы наконец добрались до домика Эйприл. Я втолкнул ее в комнату и начал рукой нащупывать на стене выключатель. Поиски мои увенчались успехом — вспыхнул свет.

— Я даже не могу предложить вам выпить, — сказала она, оглядываясь вокруг. — В доме нет ни капли. — Она внезапно разразилась слезами. — Разве это не странно?

— Пустяки, милая, — успокоил я ее. — Я не хочу больше пить…

— Мне чихать на то, хотите вы или нет. — Она заплакала еще громче. — Это ужасно, что у меня нечего выпить! О, как это несправедливо!

Я решил, что пришло время что-то предпринять.

— Подождите здесь, дорогая, — попросил я ее. — Я схожу достану где-нибудь бутылку и сразу вернусь. Вас такой вариант устраивает?

— О, мой спаситель! — с пафосом продекламировала она и тут же перестала плакать.

Я, шатаясь, снова выбрался в темноту и направился к домику Муската. Когда я пнул ногой дверь и ввалился в комнату, то увидел, что Майк Свайн все еще лежит на полу. Трубач сидел на корточках перед ним, и вид у него был задумчивый.

— Что еще вам нужно, черт бы вас побрал? — Он поднял глаза и посмотрел на меня так внимательно, что я сразу почувствовал себя обвиняемым.

— Чего-нибудь выпить, — просто сказал я. — Старина… дорогой друг. Как насчет четвертушки?

— О’кей! — недовольно буркнул он. — Возьмите и сгиньте с глаз.

Я подошел к столу, взял бутылку и неуверенно направился к двери.

— Спасибо, никогда этого не забуду.

— Подождите минутку! — окликнул он меня.

— Что еще? — Я обернулся.

— Как быть с ним? — спросил он презрительно и показал на Свайна.

Я посмотрел на валявшуюся глыбу и сказал:

— Мне он не нужен. Можете оставить у себя.

— Мне он тоже не нужен, — бросил Мускат. — Вы пристукнули парня — вы и забирайте тело!

— Если вы так настаиваете! — Я тяжело вздохнул. — От старого друга я не ожидал такого свинства. Вы меня глубоко обидели, Мускат.

— Прошу освободить меня от присутствия этого тела, — проговорил он заплетающимся языком. — Как вы думаете, где мы находимся? В больнице Святого Джеймса, что ли?

Я сунул бутылку в карман брюк и нагнулся, чтобы схватить Свайна за ноги. При этом горлышко бутылки воткнулось мне в живот, и я понял, почему японцы так кричат, когда делают себе харакири. Я переложил бутылку, посильнее схватил глыбу за ноги и потащил на свежий воздух.

Мускат захлопнул за мной дверь, как только голова Свайна перекочевала за порог. У меня создалось впечатление, что трубач боялся выпустить пары виски из своего дома.

Я оставил Свайна лежать на земле и собрался отнести бутылку Эйприл, как он вдруг открыл свой здоровый глаз.

— Что со мной? — гневно спросил Свайн.

— Вас лягнула лошадь, — выпалил я, боясь, как бы он не вспомнил, что с ним случилось на самом деле.

— Кто?

— Мускат Муллинс, — солгал я самым невинным тоном. — Мускат приходит в ярость, когда ему мешают играть на трубе.