Вячеслав Денисов - Жестокий наезд Страница 33

Он остановился около меня, смиренно наклонив в сторону голову. Он ждал моих слов, а я не знал, какие здесь слова уместны. Он помог.

– Я отец Вячеслав. Мне передали, что мною интересуется кто-то из прихожан.

Вот я уже и в «приходе». А до этого момента это слово вызывало у меня только одни ассоциации...

– Мне нужно... – Как объяснить батюшке, что мне нужно?! – Мне нужно причаститься.

Отец Вячеслав внимательно посмотрел на меня, слегка шевельнул бородой и уточнил:

– В смысле – исповедаться?

Знать бы, в чем разница...

– Да.

Я думал, он посадит меня в одну камеру-одиночку, сам сядет в другую, откроет зарешеченное окошечко (я хорошо помню «Крестного отца») и скажет: «Говори, сын мой». Вместо этого провел меня куда-то за иконостас, усадил на деревянный стул и произнес:

– Я слушаю тебя, раб божий. Сними тяжесть с души, покайся.

Я уселся поудобнее и стал излагать. Чем дольше я говорил, тем больше у меня возникало сомнений в том, что я каюсь.

– Понимаете, отец Вячеслав, со мной в последнее время происходят странные вещи. Я пытаюсь рассудить людей земным законом. Он отличается от суда божьего тем, что не умеет прощать. Он часто карает невинных, позволяя виновным здравствовать и процветать. Я вершу этот суд и хочу знать, во что это мне обернется на суде верховном... – Я кашлянул и поправился. – На высшем.

– Ты вершишь суд государственный именем государственным. И поставлен на то законом мирским. В чем же твоя вина, если ты казнишь невинных этим законом и оправдываешь виновных? – Отче смотрел на меня и, кажется, понимал, что я прихожанин не обычный. – Уйди же, если считаешь это виною. И никто тебя не осудит.

– У меня есть несколько узников, и одного из них, для праздника, мне нужно отпустить...

Священник бросил в меня пронизывающий взгляд. Я даже почувствовал, как от этого взгляда стали закипать белки моих глаз.

– Ты знаешь Новый Завет? – Кажется, он удивлен.

– Да. Я не знал до сегодняшнего дня, как нужно креститься, но Писание я знаю.

– Так ты возомнил себя Пилатом?

– А так оно и есть. У меня есть выбор между Им, невинным, и убийцей, Вараввой. И народ кричит мне: «Выпусти Варавву, а смерть Ему!» И к этому гласу народа – адвокатов, прокуроров и свидетелей – не прислушаться я не могу. Как же мне поступить?

– Поступи так, как велит тебе твоя совесть. – Старик жадно изучал каждую черточку на моем лице.

– Я так и сделаю, отче. Поэтому-то я сюда и пришел. Стараясь постичь истину, я случайно оказался в квартире одного человека. Я не знал до сего момента, кто он и чем занимается. И нашел его убитым, в чулане его квартиры. Кто-то перерезал ему горло. Я был обязан сообщить об этом, но не сообщил. Потому что если бы я сделал, то мой узник последовал бы на крест незамедлительно.

– В таком случае тебе не за что себя винить. – Отче мотнул бородой.

Слава богу, что хоть здесь меня понимают.

– Стремясь к истине, я обыскал тело и нашел маленький клочок бумаги. На нем был написан номер телефона. Это происходило вчера. А сегодня я мирскими мероприятиями выяснил, какому абоненту принадлежит этот номер. Мне показалось странным, что он принадлежит вашему, батюшка, храму. Не будет богопротивным, если я попрошу вас объяснить этот факт?

– Ты не из милиционеров, часом, будешь, раб божий? – Батюшка прищурился.

– Нет. Иначе я стал бы строить версии, прибился бы к одной, самой простой – что покойный просто прихожанин, и успокоился. Но я почему-то волнуюсь и в такую версию не верю. Вот и пришел покаяться да заодно узнать, может, вы что-нибудь знаете о своем прихожанине, которому недавно перерезали горло.

Батюшка даже не дернул бровью. Я видел лишь степенное оглаживание бороды.

– У нас большой приход...

«Каков поп, такой и приход», – пролетело у меня в голове, но я мгновенно изгнал из себя сатанинские мысли.

– ...поэтому помнить каждого не могу. Вполне возможно, что я такого и знаю.

– И все вам звонят? Вы, наверное, от телефона не отходите?

– Бывает, кто-то и звонит. Узнать о днях крестин или венчания. Но имен мы не спрашиваем. Тут храм, а не бюро находок. – Он перекрестился.

– Понимаю. Пришел не по адресу.

– Понимаю. Так ты покаялся?

– Да.

– Бог простит. – Отче трижды перекрестил меня от пола до переносицы и отправил восвояси.

Пока я шел к двери, он успел посоветовать мне окреститься и еще раз посетить церковь. Не уверен, что найду время для первого, но вторым предложением я воспользуюсь обязательно.

Крещеный, некрещеный... Я верю в справедливость и правду, а если бог есть и он всевидящ, то он догадается о том, что я в него верю. Без крестин.

Хороший он человек, отец Вячеслав. Человечный. Имен не спрашивает, грехи отпускает.

Что-то чешется у меня во всем теле после его перекрещивания...

Глава 8

Я ждал встречи с Жорой, как свидания с любимой женщиной. Как всегда бывает в таких случаях, я пришел на полчаса раньше и, как обычно, забыл купить цветы. Однако думается мне, гражданин Жора больше обрадуется сотне целковых, нежели букету мимоз. Эх, нехорошо все это...

А у меня есть выбор?

Приезжает натуральная бригада из полиции и предъявляет требования оставить Малыгина-младшего на свободе. Он-де нужен им где-то там для восстановления справедливости.

Потом мне в окна летят кирпичи, посланные руками не установленных граждан, и я чувствую себя консулом США в Багдаде.

Буквально следом меня, как кабана, расстреливает группа неизвестных, а после пугают на улице и в завуалированной форме просят побыстрее пристроить Малыгина-младшего на нары.

В Риге киснет героин в «КамАЗе», а отец Вячеслав отпустил мне все грехи.

Чего же меня упрекать в том, что я веду себя не как судья, а как самый настоящий оперативный работник из уголовки? Ответ один. Я делаю его работу, потому что за три месяца он не соизволил сделать ее по-настоящему, а я не настолько подлец, чтобы на основании того беспредела, что лег мне на стол в виде уголовного дела, отправлять человека в лагерь на срок от четырех до десяти лет. Ни один засранец из уголовного розыска не соизволил покопаться в этом навозе. Все они побоялись испачкаться. Им платят самую маленькую зарплату в мире по линии сыска, но они никогда не забастуют, как пожарные в Англии. Потому что стыдно просить большие деньги за то, чего они не выполняют и наполовину.

А вот и Жора.

Он бежит вприпрыжку, и я уверен, что скакать таким фривольным галопом его заставляет чувство голода, холода и желание выпить. Мне его не перевоспитать, однако заставить его быть полезным хоть в чем-то я могу.

– Как настроение, каторжанин? – Я улыбнулся.

– В ИВС хорошо, правда, они недавно камеры дегазировали от клопов. – Он обнюхал себя так, словно запах хлорки был более неприятен, чем запах его одеяний до дегазации. – Кормят нормально. Отношение пристойное. Во всяком случае, это единственное место, когда перед глазами постоянно менты и никто из них при этом не старается тебя куда-то увезти или отоварить резиной по спине.

Я подожду. Пусть выговорится. Когда наболтается вдоволь и устанет, тогда он расскажет мне главное, не забыв упомянуть о мелочах.

– Короче, Антон Палыч... В суде, пока меня не увезли в изолятор, я сидел с тем пассажиром, о котором вы говорили.

Кто бы сомневался.

– Он даже всплакнул малость. Не, ему в зону никак нельзя. С таким отношением к сроку ему прямая дорога в «петушиный» барак. Сидит, всхлипывает, как будто ему не арест дали, а пожизненное. Сопля, короче. Еле-еле разговорил парня. Я ему одно, а он мне: «Повешусь, ей-богу, повешусь...» Вы правда его посадите?

– Не твое дело. – Я вынул пачку и протянул выбитую из нее сигарету собеседнику. Кажется, это стало входить в привычку. – Что выведал, сыщик? По лицу вижу, что ты за сутки «сделал» всех оперов.

Жоре сравнение понравилось. Я это знаю, потому что делаю и говорю все сейчас не случайно, а в силу накопленного опыта. Уверить человека в его всемогуществе и уме – один из принципов вербовки агентуры. Агента никогда нельзя ругать или оскорблять. Лучше пожурить с юмором или перевести страшные последствия его ошибки в шутку. Идеальных агентов не бывает, бывают терпеливые руководители.

– Это, Антон Павлович, дело трудное... – объясняет он мне. – Кропотливое. Чуть перегнешь палку – пиши пропало.

Да, кажется, я создал очередного агента.

– Когда он успокоился, я «подъехал», стал утешать, успокаивать. Говорю – все теперь от судьи зависит. Это, мол, я тебе как опытный зэк говорю. И между делом: «А судья-то у тебя кто?» Он возьми да назови вашу фамилию. Я, понятно, под фраера прихерился, говорю: «Струге, он бестолковый. Закроет по максимуму». Тут он не выдержал и давай меня сам расспрашивать – кто я, зачем я там и по какому поводу. Пока он спрашивал о всякой муре, я понял одно – ему нужно знать, когда я освобождаюсь. Когда узнал, что через сутки я откинусь, он чуть не вспыхнул от счастья. Давай меня уткой жареной из пакета кормить да «Мальборо» мне скуривать.