Игорь Чубаха - Пепел и кокаиновый король Страница 33

Пепел было хотел поздороваться и для начала заявить что-нибудь успокаивающее типа: «Перепись населения», но синьор «Суворов» не обратил никакого внимания на вооруженного пистолетом незнакомца. Старик целеустремленно прошуршал халатом к мольберту с недоконченной картиной, налил вина, опустил графин на узкий высокий столик и, отступив с фужером на два шага, погрузился в созерцание набросков на холсте. Долматин верноподданно глядел на хозяина, впрочем, приглядывая и за продвигающимся к двери Пеплом. Не получив команды «фас», пес гавкнул для порядка, потом зевнул и побрел к подстилке у дивана. Сергей чуть не вздохнул с облегчением – ну не хотелось ему стрелять в собаку.

Пепел уже сумел догадаться, что синьор «Суворофф» безвылазно проживает в своем мире-раковине. Все стены залы украшали полотна, картины были прислонены к стенам, по одной и стопками валялись на паркете. Холсты, как завершенные, так и заброшенные, пылились на мольбертах. И на всех полотнах были изображены только дамы, брюнетки и блондинки, стройные и толстушки, но всегда рядом с ними один и тот же мужик. Вот мужик, еще совсем молодой, несет невесту на руках к украшенной цветами и лентами гондоле. Мужик и сеньорита, она на голову выше его и с пышными формами доярки, стоят голые на балконе как раз вот этого здания. Мужик уже с сединой в волосах и длинноногая бестия с распущенными белыми волосами спускаются, держась за руки, по снежному склону на горных лыжах. Мужик и дама, оба в бесформенных шубах и в ушанках с кокардами бросаются снежками на фоне Кремля, ядрен батон.

В общем, понятно. Синьор решил потратить остаток дней на самые приятные воспоминания. Типа мемуары в живописи. И утонул в этих мемуарах с головой, немного помутив при этом голову. Пепел уже добрался до порога, когда стены комнаты вздрогнули, тугая сильная волна вырвалась из камина, сметая мольберты, а уши заложило от грохота.

Кругом все падало и разлеталось, разбивалось и раскалывалось, пронзительно завизжала собака. Пепел понял, что лопесовские морды шандарахнули в трубу из гранатомета. Правда, с опозданием.

Сергей выскользнул в коридор, успев бросить взгляд на синьора – тот, подняв с пола и отряхнув, водрузил на мольберт свалившуюся картину, и быстро заводил кистью по холсту.

Длинный, прямой коридор упирался в железную дверь. Пепел почти бегом одолел дистанцию. Подергал за ручку, заперто. Отлично. И дверь отличная – деревянная основа, обшитая стальными листами, внушающие веру и надежду запоры. Сергей прильнул к «глазку», дающему панорамный обзор на лестницу и площадку. Сперва Пепел расслышал сквозь дверь топот. И вот они – лопесовцы.

Кто-то промчался наверх, к чердаку. Остальные навалились на дверь. Но тут уж хренушки – одними плечами не выдавишь. Между прочим, память карточного игрока сбоев не дает. Морды-то в «глазке» мелькали если не сплошь, то через одного знакомые: по чешскому кабаку, по чешскому трамваю, а вон тот – русскоязычный козел, что конвоировал в поезде.

– Русских не возьмешь! – набрав побольше воздуху в легкие, выпалил Пепел. – Русские не сдаются! Айн унд цванциг фир унд зибцих! Цурюк нах Берлин, швайны! Лопес капут! – Пепел отпрянул под прикрытие стены.

Пулевой шквал не замедлил обрушиться на стальные листы обшивки. Однако дверь спокойно переносила свинец, поглощая его. И бессмысленная пальба быстро затихла. Сейчас взрывать будут. Пеплу того и надо. Лишь бы, подонки, собачку не тронули.

И Сергей бросился по коридору, идущему через весь этаж. Возле одной из дверей Пепел увидел варана. Ящерица выскочила к блюдцу с молоком и, заметив бегущего человека, замерла, притворяясь, будто она – это вовсе не она, а камень. Это его, варана, фишка. Пепел, как и варан, играет в свою игру с охотниками. Пеплу вовсе не нужно, чтобы охотники носились по всему зданию в поисках жертвы. Пускай сгрудятся возле двери и вышибают ее.

Сергей влетел в дверь, расположенную напротив комнаты с увлеченным живописью синьором. И очутился в спальне. Тут тебе и кровать размером с теннисный корт, и весь в резных завитушках шкаф, в котором можно упрятать взвод скелетов, и по стенам – опять же картины, принадлежащие полусумасшедшей кисти синьора (Пепел уже наблатыкался, как искусствовед, распознавать руку хозяина). Слаломистом обогнув мебельные препятствия, мимоходом отметив, что «вон та рисованная краля с загадочной лунной улыбкой и волосами черным водопадом, ведущая под уздцы взмыленную лошадь, очень даже ничего девочка», Пепел добрался до выхода на балкон.

И тут какой-то инстинкт (но не воровской, уж в этом Пепел мог быть уверен) заставил его поступить так: схватить стоявшую на комоде миниатюру карманного размера, на которой, ясен бубен, здешним синьором была изображена некая женщина, и засунуть ее в карман джинсовой рубахи. Некогда разбираться, отчего да почему, подсказывает чутье «брать!», значит, надо брать.

И Пепел выскочил на балкон, существование которого он установил во время вчерашней прогулки. Не теряя темпа, пробежал по свободному от ящиков с рассадой и банок с соленьями балкону, забрался на широкие каменные перила и прыгнул на балкон противоположного палаццо. Дома разделяло метра два с половиной. В общем, конечно, был шанс не допрыгнуть. Но Пепел постарался. Внизу пронеслись зелень и плиты двора, и, шаркнув подошвами по щербатому камню ограды, Сергей спружинил на балконный пол.

Распрямляться предусмотрительно не стал. Где-то там внизу могут крутиться лопесовские бойцы. Так и есть – сперва Пепел их услышал, потом увидел сквозь пузатые каменные столбики ограды. Оба маячили у мертвого фонтана, один выдергивал из пиджака мобильник, другой поднимал короткоствольный автомат. И оба совершенно не прятались. Сергей мог снять любого из них на выбор последним патроном.

Пригнувшись, под щелканье пуль, которые принимали на себя перила, он добрался до стеклянной балконной двери. Даже не потрудился выяснять, заперта она или открыта, ногой разбил стекло и кувырком вкатился внутрь. Пока враги разберутся, куда бежать, что перекрывать, пока основные силы, взорвав дверь («Уже взорвали!» – по дому прокатился грохот), сообразят выскочить на балкон – он должен успеть оторваться. Так думал Пепел, кубарем вкатываясь в какое-то помещение. Вкатившись, понял, что все не так просто...

...А Витась сейчас бежал, петляя как мог, по крыше. Его, неторопливо пробирающегося по гребню к соседнему зданию, спугнули вывалившие из люка автоматчики. Они же подхлестнули беглеца очередями. Правда, очереди быстро затихли. Люди с оружием разобрались, что это вовсе не Пепел, а за подстреленных незнакомцев денег никто не обещал, чего ж гоняться бесплатно. И от Витася, загнав того на крышу соседнего дома, отстали...

...А на первом этаже шла ожесточенная пальба. От оконных стекол сохранились разве зубастые огрызки. Раскололись китайские вазы, не осталось ни единой мебели без пулевого отверстия, портрет Лауры Борджиа напоминал решето, повсюду валялись газетные клочья и щепа. Уже давно был мертв второй итальянец, которого привел с собой Лахузен и оставил возле дверей отеля. Пал итальянец когда ворвался в отель, заслышав звуки борьбы. Не мог же сицилианец Марко позволить застрелить себя, поэтому он выстрелил первым. А, уложив второго интерполовца, портье двинулся выручать хозяина.

Но Марко так и не суждено было помочь дону. Сицилиец уже поднимался по лестнице, когда в отель хлынула полиция.

– Стой, руки вверх! Бросай оружие!

Может быть Марко и бросил бы пистолет, и поднял бы руки. Но, оглянувшись, он услышал:

– Кому сказано, свинья! – Они не боялись оскорбить сицилийца, у которого в руках оружие. Они ни во что не ставили сицилийца.

Марко принял решение не умом. Ветерану вообще показалось, что оружие в его руках заработало само по себе. Два ствола поднялись и полыхнули огнем. И пули, похоже, сами по себе находили цели. Полицейские валились, как болинговые кегли. А кто не валился, спасался бегством, ответные перепуганные выстрелы уходили в молоко.

Прав был дон Джузепе, друг их семьи, приезжавший на выходные распить с отцом Марко кувшинчик домашнего вина. Дон Джузепе, катая во рту сигару и сверкая перстнями, говорил: «Чтобы метко стрелять, не обязательно месяцами торчать в тире. Достаточно просто очень сильно возненавидеть». Всю ненависть, накопленную к легавым в течение жизни, Марко отдавал им сегодня свинцовым дождем. Отдавал, не промахиваясь.

Теперь уже отступать было некуда. И Марко, отныне и бесповоротно уже бывший портье, не отступал. Он держал оборону, меняя позиции, подбирая оружие убитых. И, сам того не ведая, оттягивал на себя силы полиции...

...Пепел знал, что оказался в левом, закрытом аварийном крыле здания. И сейчас все вокруг него трещало и сыпалось. Все в этом крыле, видимо, держалось на честном слове, но от гранатных встрясок, честное слово оборвалось. Пробравшись по краю комнаты, в центре которой зияла дыра с неровными паркетными краями, Пепел взялся рукой за повисшую балку. Толстый кованый гвоздь, который спасал брус шириною со шпалу от последнего полета, со скрипом еще немного вылез из гнезда. Сергей рукой притормозил раскачивание балки, ему вовсе не нужно было, чтобы она упала так рано. Затем вытянулся над провалом и заглянул вниз – вход в крыло со двора был прямо под ним.