Галия Мавлютова - Опер любит розы и одиночество Страница 33

— На севера. Он уезжал на месяцы, на недели, иногда летал самолетом, но редко.

— Он ездил на своей машине? — Я посмотрела на бланк протокола. Бланк быстро заполнялся проворной рукой Иванова.

— Да, на машине корпорации. Что он оттуда привозил, не знаю, но приезжал уставший, выжатый как лимон.

— Костя, а как ты думаешь, зачем он ездил на севера? — Я даже не придвинулась, я почти притиснулась к обнаженной руке Шаповалова, ласково поглаживая его запястье.

Вот она, удача, рукой подать до победы!

— Не знаю точно, но мне кажется, — Шаповалов посмотрел на бегущие строки из-под руки Иванова, потом на мою руку, теребящую его запястье, — мне кажется, его поездки были связаны с нелегальной скупкой драгоценных камней.

— Почему ты так решил?

— Он как-то при мне звонил по телефону и говорил про топазы, рубины и другую муть. Я не разбираюсь в камушках, — Шаповалов умоляюще посмотрел на меня.

— Я тоже не разбираюсь. Да нам с тобой это и ни к чему, — успокоила я Шаповалова. — А кому он звонил?

— Какой-то женщине. Имени не называл, но обращался, как к хорошей знакомой.

— Скажи, а в какие города он ездил? — я отодвинулась от Константина.

Уже не нужно было излучать душевное тепло и источать ласки. Шаповалов разговорился, словно хотел освободиться от груза ненужной информации.

— Несколько раз прозвучало, что он едет в Нижний Тагил, Магадан, Башкирию, куда еще — не знаю.

— Костя, а как на работе смотрели, что он уезжает? Что он на работе говорил, когда уезжал? Ведь надо же было как-то объяснить причину отсутствия, — я от нетерпения потрясла руками.

Руки разлетелись в разные стороны, и Линчук осторожно придавил одну из них. «Это намек, чтобы я не вертела руками, как мельница», — засмеялась я, выдирая руку из цепкого захвата Михаила.

Я радовалась удаче, как ребенок. Даже окружающие понимали мои порывы. Скажите, господа, каким образом контролировать эмоции в таких случаях?

— А ничего не надо было объяснять. — Шаповалов удивленно воззрился на меня. — Гриша ездил в командировки от своей работы. Его направляли на севера по работе.

— Зачем? — настала моя очередь удивляться. — Зачем мебельному комбинату севера? Зачем ему драгоценные камни?

— Не знаю, зачем мебельному комбинату драгоценные камни, но у корпорации есть филиалы и в Нижнем Тагиле, и в Магадане, и в Башкирии.

— А какие филиалы? Они что, табуретки там делают? Или заготовки для табуреток? — Я растерянно посмотрела на Иванова, требуя у него помощи. — Насколько я знаю, мебельная корпорация занимается изготовлением мебели для зарубежных партнеров. Корпорация — международная организация. В России мебель только производят, а продают за кордоном.

Вот тебе и один слой. Корпорация представила документы на одинокий мебельный комбинат, а комбинат, оказывается, давно разросся. А всему виной — наша межведомственная разобщенность, правая рука не знает, что делает левая. Интересно, а отдел Королева располагает достоверной информацией?

— Корпорация давно обзавелась филиалами ДОЗов. Мне Гриша говорил. И это же не коммерческая тайна, — продолжал Шаповалов.

— Что такое ДОЗы? — Я потом разберусь с собственными комплексами, заодно и с руководством корпорации.

Хотя что с ними разбираться, они все равно отвертятся. Скажут, вы ведь не требовали полной документации. Мы боимся конкурентов и скрываем от посторонних лиц наличие филиалов в корпорации. Посторонние лица, разумеется, органы внутренних дел.

— Деревообрабатывающие заводы… — взялся пояснить мне Иванов аббревиатуру.

— Сначала лес заготавливают, потом обрабатывают, и уже потом везут в Питер на комбинат. Понимаете, мебель на корпорации изготавливается из ценных пород, а такая древесина есть не везде. — Шаповалов смотрел на бланк, весь покрытый мелким бисером буковок. Что и говорить, почерк у Иванова отменный.

— Ты хочешь сказать, что у корпорации есть и лесозаготовки? — похолодела я от ужаса. Почему я сама не додумалась до такой простой мысли? Почему мне надо объяснять простые истины? Да ладно, в конце концов, я — женщина. До таких простых истин даже Королев не смог додуматься.

— Да, есть. Вот Гриша и мотался по командировкам. Месяцами пропадал, в машине ел и спал.

— Вы редко с ним виделись?

— Очень редко. Я ведь узнал, что его машина сшибла, месяца через два. Переживал, что на похороны не съездил.

— Кто-нибудь знает, что вы здесь живете?

— Никто. Меня никто здесь не видел. Гриша никому не говорил. Хозяева не приходят, соседей я не вижу. Ни разу не видел за это время.

— Счастливый ты человек, Шаповалов! — воскликнула я, покосившись на бланк протокола.

Иванов молча смотрел на меня, ожидая решения. Да, он прав, решение должна принять я. Кроме меня, некому. Принимать решение — тяжелый груз.

— Костя, придется тебе временно уйти «под корягу». Понимаешь, тебя могут замочить как главного свидетеля. На мебельном комбинате опрошены сотни рабочих, и никто не смог вспомнить, кто такой Сухинин. А чтобы рассказать о его командировках! Ты в опасности. Миша, у тебя есть ключи от дачи?

— Есть, а как же! — воскликнул Линчук, радостно улыбаясь.

Как же, понадобилось его участие в деле, что ж не улыбнуться коллеге.

— Костя, мы спрячем тебя на Мишиной даче, она далеко, в Лужском районе. Эту знаменитую дачу не то что мокрушник, сам черт не найдет, Миша построил ее своими руками в лесу, на отшибе. Даже лесники не знают, что там домик есть. Не знаю, что ты скажешь на работе, но тебе нельзя ехать дальнобоем. Замочат сразу же! Согласен?

— Н-не знаю, — пробормотал смущенный Шаповалов.

— Соглашайся. Жизнь дороже всего, поверь мне. Можно, конечно, в изолятор тебя упрятать, как главного подозреваемого. Но сам понимаешь, в изоляторе тебя сразу отыщут, и тогда кайки. Каюк, то есть. А мы можем спрятать в лесу. Абсолютно надежно, никто не найдет. Все, поехали, уже двенадцать ночи. Иванов, мы с тобой как-нибудь пешком доберемся до дому. А Линчук пусть в Лугу пилит на «жигуле». Идет?

— Как скажешь, — Иванов подсунул бланк протокола Шаповалову.

За что люблю Иванова! Пока некоторые лица о смысле жизни рассуждают, он требует подписать протокол.

— Костя, я не знаю, на сколько затянется твое добровольное заточение, но ты сиди в лесу смирно, дальше избы носа не высовывай. Ты поступил в распоряжение Линчука Михаила Николаевича. Он тебя будет поить и кормить. Ты его слушайся, подчиняйся, он парень хороший, добрый. По крайней мере, в обиду тебя не даст. Если расследование затянется надолго, мы подумаем, как с тобой поступить дальше.

Мы закрыли квартиру, опечатав ее семью печатями. Дверь нарядно забелела белыми нашлепками с круглыми штампами.

«Пусть все знают, что в квартире побывали официальные лица», — подумала я, зловредно наклеивая еще одну нашлепку.

В машине спал невинным сном водитель.

— Миша, скажи ему сам, куда вы направляетесь, я боюсь его. — Я и впрямь побаивалась водителя. Это мы из партии «ненормальных», а наш водитель, он парень простой, пролетарская косточка. Может и выматерить меня за вольное обращение с рядовым составом.

— Разберемся, — рассмеялся довольный Линчую

Он до такой степени любит свой лесной домик, что готов мчаться туда в любое время суток.

Иванов уныло побрел впереди меня, прокладывая путь в заваленной снегом тропинке. Мыс ним решили на двоих поделить материальные тяготы частного обслуживания таксомотором.

«Виктор, наверное, проклинает тот миг, когда связался со мной», — я со злостью пинала застывшие комочки снега. Если такой снежочек попадет по голове, мало не покажется. Мокруха не мокруха, но травма черепа обеспечена.

— Виктор Владимирович, я все правильно сделала?

Во мне до сих пор живет маленькая девочка, мечтающая, чтобы ее похвалили за хорошую отметку, за выученный урок, за отличное поведение…

— Надо было его в камеру! — буркнул Иванов и яростно замахал рукой.

На пустынной ночной дороге показалась заблудшая машина, спешащая по своим мужским делам.

А вот и нет, спешащая по своим женским делам. За рулем малинового «Рено» — красивая, даже не красивая, а роскошная блондинка, во цвете молодости, яркая, экстравагантная, самостоятельная.

Иванов мгновенно преобразился. Он забыл о моем существовании и переключил все внимание на красотку. Они горячо принялись за обсуждение автоматических свойств уникального двигателя автомобиля «Рено», обладателем которого и являлась роскошная блондинка. Разумеется, во мне закипела жгучая обида. Вместо похвалы мне сделали замечание, и более того, вычеркнули из памяти, лишь только на горизонте появились белокурые волосы.

«Что ли перекраситься в блондинку? — тоскливо размышляла я, сидя на заднем сиденье. Забытая и брошенная. — Лучше бы я с Линчуком поехала в Лугу».