Александр Белов - Жизнь после смерти Страница 34

Кабан наморщил низкий лоб.

– Что за Бакен? Не знаю такого.

– Говорит, от Лупы, – пояснил вышибала.

– Какая еще залупа? – скаламбурил Кабан. – Это не тот Лупу, что на свалке мазу держит? Ладно, показывай, где твой Бакен торчит.

Кабан прошел в угол к указанному вышибалой столу. За ним сидел бледный опустившийся тип. Тип курил самокрутку, судя по запаху – с анашой. Время от времени он откидывал со лба длинные пряди жидких волос.

Кабан подошел, ногой подвинул соседний стул, сел на него верхом, положив короткие толстые лапы на спинку.

– Ты Бакен? – спросил он требовательно.

Бледный поднял на него бесцветные водянистые глаза. Поняв, что перед ним Кабан, равнодушным тоном поинтересовался:

– Ты этого пацана ищешь? – и протянул Кабану сложенную вчетверо листовку "Криминал рвется к власти", на которой Саша Белов целился из пистолета в электорат…

XXXVI

Муса Джохаров стоял у выходившего на реку окна и делал вид, что внимательно разглядывает ярко подсвеченный прожекторами памятник Петру Первому. Был поздний вечер. За его спиной Асланбек Мокоев безуспешно обрабатывал господ Райнеке и Шнапскопфа, пытаясь склонить их на свою сторону. Но тс были неумолимы, как крестоносны: их условия оставались прежними. Или все акции российской стороны, или ничего.

То, что переговоры вел Асланбск, оскорбляло Мусу до глубины души, но он ни за что не показал бы этого никому, особенно тому же Ас-ланбеку. В их паре Муса всегда был вторым, всегда подчиненным. Такое положение определялось не только его возрастом.

В отличие от Асланбска, Муса был родом из малочисленного тейпа, давно утратившего свою силу и значение. Поэтому будь он даже старше Асланбска, тот все равно был бы начальником, а Муса на посылках.

И ничто не могло изменить этого положения дел, кроме разве что… физического устранения Мокосва.

Время от времени к их группе присоединялся восемнадцати летний племянник Асланбека Каюм. И тогда дядя с племянником вели себя так, словно он человек второго сорта и создан Аллахом, чтобы должен им прислуживать.

Вот и сейчас делами занимался Асланбек, а Муса был у него вроде как на побегушках.

– Значит, вы требуете все акции? – уточнил Асланбек.

– Все до последней, – подтвердил Райнеке.

– А если вы получите эти акции не от Шмидта, а от нас, вас это устроит?

– Вы хотите сказать, что герр Шмидт не согласился продать акции нам, но продаст их вам? – Райнеке не счел нужным скрывать недоверчивую улыбку.

Асланбек прикусил язык. А эти немцы не такие лохи, какими кажутся на первый взгляд. Для них главное, чтобы ни один суд не мог впоследствии доказать, что при заключении сделки имел место хоть какой-то намек на криминал.

Как бы читая его мысли, к разговору подключился герр Шнапскопф.

– Я не сомневаюсь, господин Мокоев, что сделка со Шмидтом с вашей стороны будет совершена законными методами. Это наше пожелание. Все остальное – ваше личное дело. Весь "русский пакет" должен быть у нас.

Не дослушав коллегу, Райнеке возмущенно фыркнул и ушел в другую комнату. Через секунду оттуда послышался возбужденный женский голос. Шнапскопф выразительно посмотрел на гостей и пожал плечами. Дескать – сами видите, разговор окончен. Чеченцы тактично поднялись и направились к выходу из квартиры.

В лифте оба молчали. Кто их знает, этих неверных, не напихали ли они микрофонов и в лифте? Только выйдя на улицу, Муса спросил Асланбека.

– Что будем делать?

– Там видно будет, – ответил тот, – скорее всего Длинного, если будет мешать, придется замочить, а с толстяком договоримся. Он, я заметил, очень любит деньги. – Мокоев посмотрел на часы.

Пора было ехать на встречу. Эмиссары ждали приезда боевиков из Ичкерии. Без них Асланбек был сейчас как без рук. Правда, он не до конца понимал – будет ли он командовать группой или сам поступит в подчинение возглавляющего боевиков арабского инструктора, ваххабита Омара.

Полученные Асланбеком от Басаева на этот счет инструкции были весьма туманными и расплывчатыми. Он решил до времени не заострять этот вопрос и посмотреть, как все будет выглядеть на практике. Во всяком случае, он не собирался позволять арабу диктовать ему свои условия…

Боевики прибыли рано утром. Они приехали на двух микроавтобусах "Газель". Муса встретил их на въезде в Москву, провел через милицейские посты и проводил на скромной "восьмерке" до района новостроек, где для прибывших были сняты четыре квартиры на одном этаже. Новый дом и отсутствие соседей должны были компенсировать риск содержания всех боевиков в одном месте.

В обозримом будущем планировалось перевезти их в загородный дом, Муса сейчас как раз подыскивал такой вариант. Расселять прибывших по разным квартирам в Москве по двое-трое человек было нереально. Они не ориентировались в городе и не смогли бы быстро собраться по сигналу тревоги. Кроме того, их внешность и поведение могли привлечь внимание соседей и милиции, а этого допустить было никак нельзя. Асланбек уже ждал их в одной из квартир.

– Салам! – поприветствовал он шедшего первым командира боевиков Омара, высокого парня лет тридцати почти европейской внешности.

Тот ответил на приветствие. Асланбек внешне излучал дружелюбие, внутренне же весь сжался как пружина. Омар ему очень не понравился: слишком самоуверенный и, видно, любит командовать.

Асланбек вообще не любил арабских ваххабитов, которые с недавних пор стали все чаще появляться в чеченских горах. Узнать их можно было по коротко подстриженным усам и длинным бородам. Сектанты, одно слово. Па обычных мусульман смотрят свысока, как на грешников. А ведь если бы не нашли англичане в их пустыне нефть, они бы и сейчас верблюдов пасли.

А па что они тратят свои халявные нефтедоллары? Сады и дворцы в пустыне строят. У них нищие на "мерседесах" разъезжают. Дошло до того, что воду в прудах замораживать стали, чтобы при тридцатиградусной жаре рыбу подо льдом ловить и на естественных катках на коньках кататься!

Сам Асланбек считал себя суфием. Он не падал в обморок, если ему случалось пропустить время молитвы, и в глубине души превыше Мохамеда, мир ему, почитал святых героев Кавказа – Кази-муллу и Шамиля. Главным же в жизни он считал тарикат – путь борьбы с неверными. Впрочем, здесь их позиции сходились.

Внешне Омар ничем не напоминал религиозного фанатика. Никакой бороды и стриженых усов. Он выглядел, как интеллигент. С ним приехали четырнадцать бойцов. Это были молодые парни из горных аулов и две женщины: Сажи и Айза.

– У той, что постарше, федералы убили мужа, младшая – ее сестра, – пояснил Омар.

Распределив боевиков на постой, Муса оставил их размещаться, а сам вышел из квартиры и спустился вниз. "Гостям столицы" категорически запрещалось выходить из дома, поэтому их снабжение целиком лежало на нем. Правда, холодильники в квартирах были под завязку набиты продуктами, но ему предстояло сделать дополнительные покупки.

Отъехав от дома, Муса достал трубку телефона и набрал номер. Мобильник был самый обыкновенный, и номер его ничем не отличался от других семизначных номеров. Особенность была в том, что мобильник не фиксировал в своей памяти этот номер – ни как входящий, ни как выходящий. И прослушивать его смог бы только один человек, тот, которому Муса сейчас и звонил.

Если бы Асланбек услышал этот разговор, Муса не прожил бы и минуты после этого. Дождавшись длинного гудка, Муса нажал звездочку и набрал цифровой код. Трубку сняли сразу.

– Алло, Игорь Леонидович, – сказал звонивший, – Муса говорит…

И он подробно доложил полковнику о приезде боевиков, назвал номера их машин и адрес, по которому их можно найти.

– Цель приезда пока неизвестна, – закончил он свой доклад. – Когда узнаю, сообщу…

Введенский завербовал Мусу давно, вскоре после того, как тот впервые приехал в Москву. Тогда, после перестрелки с ореховскими, тот оказался в одной камере с четырьмя братками. Жить ему оставалось – до утра в лучшем случае.

С ним могло произойти все что угодно. Он мог упасть со шконки высотой двадцать сантиметров над полом и разбиться насмерть. Он мог выдохнуть, а потом забыть вдохнуть. Мог вены вскрыть или сам себе горло перерезать. Да мало ли, что может случиться с человеком в тюрьме?

Введенский забрал Мусу из камеры в последний момент, когда братки собирались его разорвать – в буквальном смысле – на две половины, как древляне князя Игоря. Сил ореховским было не занимать, ненависти – тоже.

Дело полковник порвал у Вахи па глазах, а его самого отпустил. Как и в случае со Шмидтом, фээсбэшник не стал мелочиться. Он не только спас жизнь молодому горцу, но и помог сохранить ему чувство собственного достоинства. Он вел себя и говорил с Мусой с огромным уважением, с необычайным тактом. Это было то, чего никогда не делал Асланбек. Поэтому чем сильнее в сердце Мусы крепла обида на Мокоева, тем охотнее он сотрудничал с полковником Введенским.