Леонид Словин - Война крыш Страница 34

— Узнаешь?

Ленка не узнала свой голос, зато сразу узнала слова. Это было в квартире, куда они приехали поливать цветы…

« — Как ты считаешь, о нсейчас видит нас о т т у д а ?

— Думаешь, оттуда каждый видит, что хочет?

— Во всяком случае, своих близких. И тех, кто при чинил ему зло. Они за ними следят и вредят, как могут. Ты веришь?

— Я его и при жизни никогда не боялся!

— Трусите сейчас? Все-таки полиция!»

Запись сопровождал синхронный перевод на иврит.

« — Кто — я?.. Да я ничего не боюсь! Хоть сейчас на детектор лжи! Полиция тут слаба! Она меня не расколет! Если хочешь знать, я могу кого угодно уделать…

— И меня?!

— Запросто.

— Борька, я тебя боюсь! С чего бы это вдруг?! Мы ведь тут вдвоем!

— Я же шучу! Неужели я могу тебе причинить зло…

— Ну ведь ему вы причинили!

— То другое.

— Как вы это сделали?

— Неужели ты поверила!

— Не доверяешь?

— Я разыграл тебя!»

Роберт Дов дал ей прослушать еще несколько фрагментов: узнала?

« — …Как вас на это хватило?..

— Мы не хотели…

— И чего же?!»

Ленка хорошо помнила, когда это было сказано. Он уже расстегнул на ней джинсы. Горячая рука опускалась под резинку трусиков. Ленка сжимала колени скорее от желания, чем для того, чтобы, остановить его руку. .

« — Открыли, вошли. В квартире никого нет. Стали искать деньги. Все тихо. Вдруг он появился. Поднял хипеж. „Воры!“ Закрыл дверь на ключ. Схватил молоток. Специально подготовил на такой случай. Пришлось этим же молотком и… Пару раз по голове…»

Роберт Дов начал говорить. Переводчик перевел:

— Если кто-то кого-то убивает из-за денег, здесь за это приговаривают к пожизненному заключению…

Следователь разъяснил через переводчика:

— Что происходит дальше…

Практически те, кто совершил убийство, и их близкие потом уже живут разными жизнями. Хотя в израильских тюрьмах и разрешают неограниченно пользоваться телефоном, звонить родным, а после половины срока — и получать свидания.

— За хорошее поведение президент может скостить срок. Но через десять лет. Девушка не будет ждать парня столько лет… Другое дело недоносительство. Можешь получить года три. В Израиле только одна женская тюрьма… Если по-хорошему, дело закроют…

— А Борис?

— Он уже признался. Почерк его знаешь?

— Да.

— Читай!

— На иврите?!

Переводчик по знаку Роберта Дова перевел с листа:

— «Три недели тому назад я пошел с Гией в дом, где жил старик. Мы хотели только украсть что-нибудь. Взять кесеф… Деньги, которые у него были. Гия взял молоток, чтобы открыть дверь…»

Роберт Дов крикнул, чтобы принесли кофе.

— Все ясно?

— Ну!

— «Только сейчас я понял… Мое сердце разорвалось от страха, я растерялся…»

Всех обнесли кофе в бумажных стаканчиках.

— «Я тут два года. Я ушел от матери, чтобы найти другую дорогу. И не надеяться на маму…»

Переводчик отхлебнул кофе.

— «Вопрос следователя: „Каашер у баа бабайт…“ Когда этот человек увидел вас в доме, как он себя вел? Что сделал?..»

Переводчик читал дальше:

— «Кто твоя хавера, с которой ты разговаривал про убийство? Что ты ей говорил?»

Переводчик замолчал.

Подвинул чистый бланк протокола допроса.

— Теперь к тебе… Следователь говорит, что может показать тебе и твоей матери видеопленку… Хочешь?

Он перевел сказанное Робертом Довом:

— Вопрос следователя: «Что Боря сказал про убийство?» Будешь врать — пойдешь в тюрьму. Следователь знает все, что там у вас происходило в квартире…

Роберт Дов ждал, по-прежнему откинувшись на спинку кресла, заложив руки за голову.

Эта минута была его, Роберта Дова!

Он все-таки выдрал эту девку с ее колготками, с выпяченным круглым задиком. С ее звериным криком в пустой квартире, который Балабан безуспешно глушил…

Заодно утер нос Юджину Кейту, детективу, переведенному из Центрального отдела Всеизраильского Генерального штаба — Матэ Арцы, супермену с его мотоциклом — 270-«XJ 900s Diversion», на котором запросто доберешь до двухсоткилометровой скорости…

По существу, следствие началось и закончилось записью в пустой квартире, куда Ленка привела своего хавера.

Остальное было лишь делом техники. Игрой в костяшки домино: каждая предыдущая, падая, валила следующую…

— Не поцелуетесь? — Роберт Дов взглянул сначала на Гию, потом на Вику. — А то давайте. Мы с Джерри отвернемся… Давай, Гия. Не стесняйся!

Вика сидела у стены. Напротив, чуть поодаль. Молча, не поднимая глаз. Гия посмотрел на нее и понял: она ни жива ни мертва от страха. Полицейские могли делать с ней что угодно.

Это была другая девка. Готовая на все. Смятая, потухшая. Лишенное чистоты животное.

Роберт Дов, без сомнения, ей объяснил:

— Не хочешь в тюрьму — говори все, о чем спрашиваю. Та твоя жизнь закончена. Когда Гия освободится, у тебя будет самое малое двое детей. Старший уже пойдет в школу. Девушка ты красивая. В девках не засидишься…

Гия и сам никак еще не мог прийти в себя от обрушившихся на него событий. Для начала надо было хотя бы все обдумать.

Следователь учитывал это, потому спешил, волок дальше.

Роберт Дов знал: после нескольких дней тюрьмы, нстреч, разговоров с другими заключенными в кабинет пойдет уже не этот Гия, а другой человек.

За приставной стол сел переводчик. Положил перед собой папку с протоколами.

— Вопрос: знаете ли вы друг друга и какие между вами отношения? Вопрос к тебе, Вика…

Она не поняла.

— Ну, ты знаешь, кто это?

Вика впервые подняла глаза.

— Гия…

— Было ли что-то у вас или нет?

— Ничего.

— Вопрос тебе, Гия; знаешь, кто это?

— Мать видела? — спросил Гия. — Как она там?

— Она тут, во дворе. Сестра тоже… Ленка, Боаз. Все наши…

— Потом поговорите. Вопрос Вике… Есть ли у Гии друг по имени Борис? Где он живет? Видела ли ты их вместе?

— Борька…

— Говори, как ты в протоколе допроса показывала…

— Есть…

— Ты что скажешь, Гия?

— Не знаю. Какой Борис?!

— Балабан! Пойми, Гия, это глупо — врать! Там во дворе твои друзья, мать. Все знают, что он твой друг…

Джерри за столом соединял и разъединял пальцы рук. Ему было скучно.

— Вопрос Вике: что Гия сказал тебе, Вика, про Бориса, когда он уехал на курсы электросварщиков и не позвонил…

Она вздохнула.

— Как ты показала в протоколе допроса?

Вика молчала.

— Может, я сам прочту? — Переводчик достал протокол. — Тут правильно записано? «Гия сказал: „Если Борьку посадят, мне конец“»…

Напарник Гии по камере Илья вел себя беспокойно.

Ему требовалась травка.

Ночью не мог уснуть. Орал. Не переставая просил, чтобы вызвали врача. У него и в самом деле поднялась температура.

— Суки!.. Врача! Умираю!

В соседних камерах тоже начали кричать:

— Помоги! Видишь, человек умирает! — Почти в каждой камере были «русские».

Напротив запели популярную песню: «Черти окрестили меня вором…»

Кто-то из полицейских не выдержал:

— Завтра придет врач в соседнюю камеру. Я скажу ему…

— Дай хотя бы шампунь! Грязь смыть…

Полицейские знали все его приколы. Все же отсыпали у соседей — у кого сколько было — стакан порошка. Илья развел его водой — влил внутрь. Ночью его рвало. До утра не вставал с параши…

Все знали, что его ломает.

Утром караулили врача. Он не должен был пройти мимо их камеры, но Илья все равно боялся его пропустить.

К обеду он совсем отчаялся. Снова кричал не переставая.

Дежурный пообещал надеть на него браслеты, ручные и ножные, если он не прекратит.

Худой, в кипе, заросший рыжеватой щетиной, в мятых шортах до самых худых икр, Илья качался, как маятник, — от двери к кровати.

Врач наконец пришел — смешливый, неудачливый, в белом халате, в кипе. С любопытством взглянул на Гию.

— Рэцах!..

«Убийца…»

Потом занялся напарником. Состояние наркомана он определил сразу. Дал каких-то таблеток.

— На ночь тебе принесут еще…

Уходя, оглянулся на Гию:

— Шалом…

Серьезность совершенного преступления поднимала Гию над другими сидевшими в Русском подворье.

Илья, приняв таблетки, успокоился. Поднял с лежака газету с портретом Иосифа Кобзона.

Они еще не успели поговорить о нем.

— Земляк. Я эту «Совершенно секретно» везде с собой ношу… — Илья ткнул в заголовок. — «Кобзон: „Я знаю имя своего убийцы“

Под коллажем с портретом предполагаемого убийцы, заранее пригорюнившись, и, как оказалось, совершенно напрасно, страдал сам певец.

— Твой нищий мог тоже сказать: «Я знаю имена моих убийц — Гия и Борис». Так?

— Получается.

— И его ты убить бы мог? — Илья показал на портрет.

— Почему нет?

Он, Гия, был рэцах в глазах сидевших! Убийца, обвиненный в совершении одного из 72 убийств этого полугодия…