Марианна Баконина - Смерть на выбор Страница 34

— Да, было дело под Полтавой, — скромно потупился Саша Фомин и тут же сменил тему: — А на той разборке, помнишь? — Он проворно повернулся к Максиму. Фомин, на вид длинный и нескладный, двигался на удивление ловко и быстро. Максим, уже давно научившийся надувать щеки, выдержал паузу и живенько включился в беседу:

— Как он — вжик, и уноси готовенького, — историю знали все, с подробностями, поэтому опытный рассказчик решил ограничиться эмоциональными деталями, просто ниндзя какой-то, я и кинжал разглядеть не успел — будто молния сверкнула, и голова в сторону катится.

Ниндзя — имя установить не удалось — видели во время оперативной слежки трое сотрудников РУОП, начальник пресс-центра Фомин и избранный из избранных — ведущий обозреватель газеты «Новый день» Максим Самохин.

Он тогда больше месяца обрабатывал милицейских начальников всех рангов и выбил-таки разрешение сделать полноценный репортаж о какой-нибудь боевой операции петербургской милиции. Выбил и получил…

Естественно, никто не разрешил печатать сюрреалистические снимки: смутная фигура в черном, безголовое тело, продолжающее шагать неведомо куда, коротко стриженный шар головы, отлетевший на десять метров в сторону. Даже бывалые руоповцы потом признавались, что такого им видеть не приходилось и, они надеются, не придется. «Какое-то мрачное средневековье, инквизиция» — они в шоке даже привычную ненормативную лексику подзабыли.

— Давайте, вздрогнули. — Хозяин вновь разлил напитки по стаканам — он собрал людей общаться, контакты устанавливать, а не тосковать.

Участники приема чокнулись и выпили до дна. Каждый свое: Фомин, старый газетный волк Барсиков и телевизионщик Сараевский — водку, Самохин — полный стакан красного вина, а изысканный юноша и Стрекалов — «Мартини».

— Хорошо, — крякнул, подстраиваясь под «больших», юнец. Внимания на него не обращали, и он устал молча страдать. — А что-нибудь новенькое есть?

— Не знаю, — пожал плечами начальник пресс-центра, — вроде ничего выдающегося. По крайней мере для тебя.

Своеобразная дедовщина процветает не только в армии и на зоне, но и в других мужских коллективах, где могучие самцы самоутвреждаются друг перед другом.

— Разве что эти кинжалы… Но тут сам черт ногу сломит, и без поллитры сам Самохин не разберется, а он у нас, как известно, за рулем и ничего крепче сухенького не потребляет. Хотя и обзавелся грозной гаишной бумагой, в соответствии с которой его самого и его драгоценную «девятку» может досматривать исключительно специально посланный офицерский наряд. Причем старший по званию — не ниже подполковника.

— Какие-такие кинжалы? — немедленно оживился Валя Сараевский. Он очень внимательно следил за любыми оговорками и полунамеками начальника пресс-центра. Ему, как человеку телевизионному, окучивать криминальную ниву было труднее, чем всем остальным.

Слово «оружие» — могучее и универсальное. Валентину кроме слова нужна была картинка. Он сильно зависел от оперативных съемок милиции. Ему чаще, чем другим, приходилось выкручиваться — снимать с одного поля по три урожая, — использовать одни и те же кадры и когда шла речь об освобождении заложников пятым отделом РУОП, и для душераздирающего сюжета о тотальном обыске в ночном баре «Стойло».

— Да пустяки, — скромно потупился Фомин. И тут же повесил буйну голову ниже плеч. Именно прибалтийское сложение — длинная шея и длинный череп — позволяли проделать это лучше, чем коренастому плотному славянину.

— Не хочешь — не рассказывай. — Сараевский кивнул, и глаза стали добрые-предобрые. Глаза буквально искрились напоминаниями: и как нужные фотографии на опознание в эфир пропихивали, и как договаривались насчет незначительных умолчаний, в результате которых милицейские промахи превращались в свершения. — Мы люди необидчивые, но добро и зло помним.

— Не пригодится это тебе, честное слово, — тут же пустился в объяснения Фомин. — Там ничего и нету, лишь пара фотографий. И вообще, это скорее по психиатрической части.

После упоминания психиатрии насторожились все присутствующие. Они все были люди грамотные, смотрели и «Молчание ягнят», и «Красного дракона», и «Основной инстинкт». Все прекрасно знали, что густопсовый коктейль из психических отклонений, секса, преступлений и мистики — штука беспроигрышная, заведомый выстрел в десятку.

— Ладно, не томи, — разлепил пересохшие губы старик Барсиков.

— А вы-то, вы-то, Сергей Никитич, вы же солидное издание представляете, серьезную газету для пенсионеров, — немедленно возмутился Сараевский.

— И вообще, эту историю, если я правильно понял, Саша мне обещал. — Раз пошла такая драка, Максим просто не мог остаться в стороне.

Пир горой мог в любую минуту превратиться в поле боя, что начальника пресс-центра ГУВД никак не устраивало.

— Слушайте все! — Потомок Витовта и Ягайло повысил голос, ему с легкостью удалось перекричать шумную журналистскую братию. — История проста, как очищенный банан. Все детали вы можете выведать в тридцать пятом отделении. У меня же, так сказать, канва. Кажется, неделю назад к известному вам Коле Горюнову пришел с заявлением мужчина, обыкновенный и ничем не примечательный. Отсидел в очереди на прием, скромно зашел в кабинет и поведал следующую душераздирающую историю. Он мужчина одинокий и уже не очень молодой, пенсионер, правда ранний, льготный. Но тем не менее жизнь ведет активную, если не сказать бурную. Провел он три дня у подруги своей, а когда вернулся домой, то обнаружил в комнате странные следы, оставленные какими-то чудными чужаками. Кинжал — весь извилистый, как змея, явно старинный и бронзовый, и бурые пятна на полу, очень похожие на кровь. Коля Горюнов, как человек разумный, тут же попросил посетителя поконкретнее сформулировать свою жалобу, чтобы можно было определить состав преступления и возбудить уголовное дело. Но тот повторял упорно и настойчиво — и про кровь, и про кинжал, причем кинжал он сумел даже показать. Коля говорит, действительно странная штуковина, — и он сфотографировал ее, на всякий случай.

Фомин нагнулся, нырнул в один из ящиков пиршественного стола и вытащил пачку фотографий. Черно-белых и не очень художественных.

— Вот эта штука.

Потом Коля разъяснил заявителю, что ни старым, ни новым, еще не принятым Государственной думой Уголовным кодексом Российской Федерации не предусмотрено наказание за вручение подарков, даже если дарят столь странным способом. Другое дело, если б что-то украли.

Посетитель напомнил про пятна крови, но их Коля отклонил, сославшись на отсутствие экспертизы. Последним аргументом странного гостя стала ссылка на неприкосновенность жилища. Которая гарантирована всеми последними Конституциями СССР и России и которая явно была нарушена. Коля тут же потребовал свидетелей и прямых улик, как-то: сломанные замки, выбитые окна или что-то столь же существенное. Гость горестно махнул рукой и ушел.

— Вот, собственно, и все. — Фомин замолк и огляделся. Гости его сосредоточенно молчали. Каждый судорожно раздумывал, что можно выдоить из этой и впрямь странной истории. Каждый пытался решить, какую часть чудес следует списать на психическую неуравновешенность хозяина кинжала.

— А кинжальчик и впрямь диковинный, — первым нарушил молчание неугомонный Сараевский.

— Я такие видел где-то… Может, в музее, — раздумчиво добавил опытный Барсиков.

— Ерунда это все! Пустышка! — В неторопливые размышления вмешался Максим, признанный авторитет в подобных вопросах. Человек, первым написавший в свое время о том, что зикр, воинственный танец-хоровод, который отплясывают чеченцы перед президентским дворцом в Грозном, — не просто народное творчество, фольклор, а медитация, род суфийской молитвы. Его тогда даже приглашали лекцию прочесть чуть ли не в Генштабе, он знал конъюнктуру: — Ничего тут не выгорит!

— Не знаю, не знаю, — не торопился соглашаться с коллегой Сараевский.

Барсиков солидно хранил молчание.

И уж совсем притаился юный журналист из еженедельника «Голос». Ему история казалась перспективной, но он отчетливо сознавал, что не ему, новичку, вмешиваться со своими суждениями, когда говорят мэтры.

— Я же говорил, вас не заинтересует, — усмехнулся хитрован литовских кровей. — Так что лучше выпьем.

— Правильно, посошок — и по домам.

Максим помог хозяину обслужить гостей. Все торжественно чокнулись.

— Хорошо. Дай Бог, не последний раз, — поблагодарил Фомина старый зубр из «Вестей».

Уходили все вместе — так проще и приятнее.

Максим охотно согласился подбросить до дому своего приятеля Сараевского.

— А остальных, не обессудьте, только до метро. — Обозреватель Самохин завел двигатель и неожиданно вздрогнул: — Черт, совсем забыл. Мне же Фомин обещал статистику по грабежам за последний месяц. Сейчас. Последи, как греется.