Владимир Турунтаев - Методом исключения Страница 36

Короче говоря, Орехов отпустил его на два дня, строго-настрого предупредив:

— Чтоб послезавтра к семнадцати ноль-ноль был в милиции как штык!

— Какой разговор! Из тютельки в тютельку!

— Смотри, не подведи меня!

И Долгорукий побожился, что не подведет. Скорее умрет.

2

А послезавтрашний день весь сплелся из неожиданностей, от которых следователя Орехова кидало то в жар, то в холод.

Около полудня стали известны результаты патологоанатомической экспертизы обнаруженного на улице Ясной трупа. Оказывается, смерть этого человека наступила не от ран, а в результате последующего длительного охлаждения организма. И, согласно Уголовному кодексу, данный факт насилия над личностью следовало называть отныне не убийством, а всего лишь «нанесением тяжких телесных повреждений, повлекших за собою смерть».

Значит, раскрытием и расследованием этого преступления будет заниматься милиция.

И тут же вскоре Владислава пригласила к себе в кабинет начальница следственного отдела Ангелина Андреевна, женщина столь же яркая, сколь и крутая в обращении. На ее матово-смуглых щеках играли совсем не подходящие к ее должности и характеру ямочки. Характер ее, жесткий, несговорчивый, больше чувствовался в жгучих, черных, опушенных густыми ресницами миндалевидных глазах.

С самой что ни на есть благожелательной улыбкой она сообщила Орехову, что ему следует принять к производству то самое дело о нанесении тяжких телесных повреждений неизвестному гражданину неизвестными лицами. Орехов знал, что отказываться бесполезно, хотя в производстве у него и так находилось четырнадцать уголовных дел, из которых половина еще нераскрыто.

Поэтому он лишь пробормотал себе под нос:

— Уравнение с одними неизвестными…

Ангелина Андреевна услышала и, грозно нахмурив брови, махнула на него зажатой в пальцах дымящейся сигаретой:

— Не остри! Потом спасибо скажешь. Когда это уголовное дело станет украшением нашего музея. И вообще, надо тебе расти или нет? О тебе же забочусь.

— Куда денешься от ваших забот, — с улыбкой вздохнул Орехов.

Ангелина Андреевна поправила черную прядь, пыхнула сигаретой и спросила:

— Кстати, Слава, ты Долгорукого отправил в изолятор?

Это был с ее стороны неумышленный удар под дых.

— Нет, Ангелина Андреевна…

— Поч-чему?

— Я его отпустил.

— Как — отпустил?!

— Под честное слово. Ему вот так нужны были два дня, — Орехов провел ладонью поперек горла.

Ангелина Андреевна сделала несколько быстрых затяжек и, окутав себя густым облаком дыма, сердито засверкала оттуда, из-за дымовой завесы, своими яркими, жгучими глазами.

— Санкция на его арест у тебя есть?

— Да.

— Ты ему показывал ее?

— Показывал.

— И отпустил?

Владислав почувствовал, как внутри у него волной поднимается протест.

— Ну поверил я человеку! Считаю, что он не подведет меня.

— Когда он должен вернуться?

— Сегодня к семнадцати ноль-ноль.

Ангелина Андреевна взглянула на часики и швырнула окурок в пепельницу.

— А если не явится?

— Сяду вместо него! — в сердцах проговорил Орехов.

— Естественно! — удовлетворенно кивнула Ангелина Андреевна. — Свято место не должно пустовать.

Этак полушутя-полувзвинченно и завершили разговор. Однако Владислав понимал, что если Долгорукий и впрямь не явится в условленное время, то выговор ему начальница влепит, не моргнув глазом. А если не явится совсем…

Во время обеда ему кусок в горло не лез, все думал о Долгоруком: явится, не явится?..

А вернувшись с обеда, узнал сногсшибательную новость: явился с повинной человек, который два дня назад, в районе улицы Ясной, нанес неизвестному гражданину тяжкие телесные повреждения. И Кожевников уже работал с ним. Орехов тут же помчался в уголовный розыск.

Грузный меланхоличный оперативник расхаживал по тесному кабинету, руки в бока, а за его столом сидел худощавый темноволосый мужчина лет тридцати в потертом пальто из синего драпа с серым цигейковым воротником и, сердито выпятив тонкие губы, писал показания.

— Ты, что ли, будешь расследовать? — спросил Кожевников, кивком указав на мужчину. — Мы скоро закончим. Все в ажуре, можешь сразу предъявлять обвинение.

— Так и сделаю, — сказал Владислав и спросил: — Личность потерпевшего установлена?

Кожевников поглядел на него с легким укором:

— Ну, брат, ты сразу все хочешь!

И Владислав вернулся к себе, не переставая думать о Долгоруком.

3

— Фамилия?

— Шаров, — глуховатым то ли от волнения, то ли от природы голосом ответил подследственный.

— Имя?

— Эдик… Эдуард Васильевич.

Тридцать два года, холост. Живет с матерью и бабушкой на Уктусской. Работает слесарем по контрольно-измерительной аппаратуре на инструментальном заводе.

Эдуард Шаров спал тяжелым пьяным сном в подъезде одного из жилых домов на улице Шаумяна, когда прибывший по сигналу жильцов милицейский патруль разбудил его и препроводил в ближайшее отделение.

На его одежде и руках были коричневые пятна и мазки, а в кармане пальто при обыске был обнаружен складной нож-прыгунец, также с характерными пятнами коричневой окраски на лезвии.

Ни фамилии, ни адреса пострадавшего не знает, только имя — Павел. И название улицы, где тот проживал, — Гурзуфская. Вечером накануне случившегося встретились впервые. На трамвайной остановке у автовокзала.

Дело было так. После работы Эдик маленько выпил — в тумбочке со вчерашнего дня оставалось полчекушки — и решил проведать сестру с зятем, которые проживают в Юго-Западном районе. Павел тоже дожидался трамвая, тоже был поддатый, и ему тоже надо было в Юго-Западный район. Пока дожидались трамвая, озябли на холодном ветру, и Павел спросил: «Ты как насчет погреться?» — «Нормально», — ответил Эдик.

Павел купил в киоске бутылку водки. Отошли в сторонку и, значит, погрелись. А уже потом, в трамвае, Павел вспомнил, что у него сегодня день рождения и позвал Эдика к себе домой. Когда вышли из трамвая, возле универсама, Павел купил бутылку «Кремлевской». Однако жена Павла не пустила их в квартиру и даже не открыла дверь. Крикнула только: «Нечего тебе тут делать, катись к своей „стиральной доске“»!

— Номера дома и квартиры, куда заходили с Павлом, значит, не помните? — на всякий случай еще раз спросил Владислав.

— Нет, не помню, — подумав, ответил Эдик. — Не присматривался.

А когда опять вышли на улицу, продолжил он свой рассказ, то решили, что надо сразу погреться, не дожидаясь, когда холод проберет до костей. Тут же, во дворе дома, у гаражей, ополовинили «Кремлевскую», и Павел признался, что сильно виноват перед женой. Хотел попросить прощенья да не вышло. Теперь не знает, что и делать. С той женщиной, со «стиральной доской», у него тоже полный раздрай.

Тут Эдик вспомнил, что ехал к сестре, и спросил у Павла, далеко ли отсюда улица Серафимы Дерябиной. Тот сказал, что рукой подать. Тогда Эдик предложил Павлу вместе отправиться к его сестре: «Хоть в тепле поговорим». Прикупили колбасы и еще поллитровку в расчете на Серегу, сестриного мужа. За все платил Павел.

Однако сестра Эдика пустила их неохотно и то на кухню. А Серега и вовсе не показался на глаза. Потом уж Эдик узнал, что его не было в это время дома, оттого Галка и психовала. Только успели прикончить «Кремлевскую», как она велела им уматывать. Уходя, Эдик прихватил из ящика кухонного стола складной ножик на случай, если понадобится резать на улице колбасу.

Прошлись они, значит, в сторону кинотеатра «Буревестник» и дальше, к хозяйственному магазину. Чего-то там задержались…

— Ну и все… — медленно, тягуче продолжил свой рассказ Эдик, упорно не глядя на следователя. — Подошли к нам двое каких-то… Один помоложе, очень толстый, в лохматой шубе. Голос у него был писклявый, бабий, я сперва даже принял его за девку. Другой был постарше, худой и лицо стервозное, темное. Поговорили немного…

— О чем? — спросил Орехов.

— Да чепуховый какой-то разговор, — отмахнулся Эдик. — Или я уж так был пьян, что ничего не понимал…

— Не ссорились?

— В общем-то, нет. Ну и все… Потом пошли мы с Павлом дальше. Через дорогу был какой-то парк, не парк — в общем, что-то похожее. И мы зачем-то свернули туда. Помню, как шли по утоптанной дорожке, а потом сели на что-то. Вроде как на доску какую или бревнышко — не помню, что это было. Еще выпили и чего-то поели. Павел хотел еще купить водки, но я сказал, что мне домой надо. Ну и все… Заспорили чего-то, а потом и вовсе схватились. Оба упали в снег… Павел-то оказался сильнее, подмял меня, и мне показалось, что он начал меня душить. Кажется, в этот момент я и ударил его ножом. Но я не помню, как у меня в руке оказался нож… Ну и все… Я высвободился, встал на ноги, а он лежал на снегу и ругался. Сильно ругался, грозился меня прикончить. Я испугался и побежал…