МАРИ ЮНГСТЕДТ - НЕСКАЗАННОЕ Страница 36

Направляясь на встречу, она чувствовала себя совершенно чужой — гостьей в собственном доме. Он открыл дверь с улыбкой. Взял пальто и повесил на вешалку, как будто она впервые пришла сюда. Неловкая ситуация. Ей с трудом удавалось скрывать раздражение.

В прихожую выбежали дети и с визгом повисли на маме, полезли целоваться и обниматься. Она с наслаждением прижимала их к себе, чувствуя их запах. Детишкам не терпелось показать ей пряничный домик, который они соорудили вместе с папой.

— Какая красота! — похвалила она детей, которые показывали ей крепостную стену и башенки. — Это же настоящий замок!

— Это пряничный замок, мама, — поправил её Филип.

Улле показался в дверном проёме. На нём был передник, волосы взлохмачены — так мило и по-домашнему. Ей захотелось по привычке обнять его, но она сдержалась.

— Ужин готов. Пойдёмте кушать.

Ужин подошёл к концу, они усадили детей смотреть мультики, Улле наполнил вином бокалы.

— Ну вот, хотел всё спокойно обсудить, поэтому и попросил прийти. Не хотел говорить по телефону.

— Понятно.

— Я много думал. Сначала я просто взбесился. Не думал, что ты способна так поступить со мной! Когда я прочитал сообщение, у меня просто крышу сорвало. Мне казалось, что я ненавижу тебя, хотелось рассказать всем о том, что ты натворила. Как будто я жил во лжи. Как я мог оказаться таким идиотом и не замечать, что происходит, просто поразительно! Уж не говоря о том, что я хотел сделать с этим гадом с телевидения. Несколько раз я чуть было не сорвался в Стокгольм, чтобы набить ему морду, — признался Улле, сделав глоток вина. — Но я понял, что бить ему морду в любом случае бессмысленно. Ну разве что меня обвинят в нанесении физических увечий, а от этого больше радости будет ему, чем мне.

Эмма не сдержала улыбки.

— Через несколько дней злость прошла, и тогда я смог взглянуть на ситуацию объективно. Я думал о нас, о том, как мы живём. Всю нашу жизнь прокрутил вот тут, — продолжил Улле, постучав пальцем по виску. — Всё, что мы делали вместе, мои чувства к тебе. И пришёл к выводу, что не хочу. В смысле, не хочу с тобой разводиться. Несмотря на то, что ты причинила мне жуткую боль, — и это не преувеличение. Как бы тяжело мне ни было, я понимаю, что в этом есть и моя доля вины. Я был невнимателен к тебе, не слушал, когда ты хотела поговорить, и так далее. Это тебя не оправдывает, но я вынужден это признать. Пройдёт немало времени, прежде чем я смогу доверять тебе, но я готов попробовать.

Эмма просто потеряла дар речи. Она ожидала чего угодно, но только не этого!

— Не знаю, Улле. Это так неожиданно. Не знаю, что и сказать.

— Можешь не отвечать. Теперь ты, по крайней мере, знаешь, чего хочу я, — сказал он и пошёл ставить кофе.

Они вместе с детьми попили кофе, а потом уложили их спать. Вскоре Эмма вышла из дома, так ничего и не ответив ни Улле, ни самой себе.

Воскресенье, 2 декабря

Прошло уже пять дней, как Фанни Янсон исчезла, а дело так и не сдвинулось с мёртвой точки. Местонахождение девочки оставалось загадкой. С каждым днём полиция всё больше убеждалась в том, что Фанни стала жертвой преступника. Кнутас места себе не находил. Мало того что у него испортилось настроение, так он ещё и стал плохо спать по ночам. В первое воскресенье адвента Кнутас проснулся уже в шесть утра. Ночью ему снился какой-то бред, один образ сменялся другим: убитый Хенри Дальстрём, Фанни Янсон, которая никак не может найти выход из Ботанического сада, Мартин Кильгорд из Управления, с аппетитом жующий свиные отбивные, которые ему подаёт прокурор Биргер Смиттенберг. Все эти картинки мелькали в его воспалённом мозгу, он проснулся совершенно измученным, плохо понимая, где находится и который час. Комиссар открыл глаза и понял, что это был всего лишь сон. Может, ему снились все эти кошмары из-за завываний ветра за окном, который гудел в водосточных трубах.

За ночь погода изменилась. Ветер теперь дул с севера, температура упала на несколько градусов. На улице было совершенно темно, снег кружился на ветру. Лине пошевелилась, потянулась и сонно спросила:

— Не спишь?

— Нет. Мне такие странные сны снились.

— А что такое?

— Да я практически не помню, дурдом какой-то.

— Мой бедный мальчик, — пробормотала она, прижимаясь губами к его затылку. — Нельзя так много работать. Ну и погода! Хочешь кушать? — спросила она вдруг по-датски.

Лине часто смешивала датские и шведские слова. Кнутас дразнил её, упрекая в том, что она до сих пор говорит по-шведски так, будто у неё полный рот овсянки. Но он и сам подцепил от неё много датских слов и выражений, а дети говорили на забавной смеси готландского диалекта и датского.

Они сели завтракать, и Кнутас ощутил знакомую боль — ныли все суставы. Это была реакция на перемену погоды. Подобные приступы мучили его уже много лет, даже и не вспомнить, когда это началось. Стоило погоде продержаться хотя бы день без изменений, и боль исчезала так же внезапно, как появлялась. Почему это происходило — непонятно, никто из его родственников подобным недугом не страдал. Кнутас уже успел к этому привыкнуть и перестал думать о причинах недомогания. Боли особенно донимали его, когда вдруг резко холодало, как сейчас.

Он подлил себе кофе. Судьба Фанни Янсон продолжала тревожить его.

Некоторые коллеги подозревали самоубийство. В эту версию ему слабо верилось, но, следуя заведённому порядку, он отдал приказ проверить несколько печально известных мест. Скала Хёгклинт, недалеко от Висбю, — крутой обрыв на побережье — пользовалась особой популярностью у самоубийц. Однако поиски результатов не дали.

Да и расследование убийства Дальстрёма застопорилось. Они зашли в тупик, и комиссара радовало, что хотя бы журналисты успели охладеть к делу.

Вынужденное затишье на работе позволило Кнутасу взять выходной и наконец-то провести день с семьёй. Близилось Рождество. В это воскресенье в городе открывалась рождественская ярмарка, и они договорились пойти прогуляться с Лейфом и Ингрид Альмлёв.

Кнутасу отчаянно хотелось хоть на денёк забыть о работе, но супруги Альмлёв не дали ему такого шанса.

— Такой кошмар, ну, с этой пропавшей девочкой! — начала Ингрид, едва они успели поздороваться. — Она ведь работает на конюшне, где папа держит Биг-Боя. Мы владеем этой лошадью, скажем так, пополам.

— Ну да, пополам, но, вообще-то, она нужна только твоему отцу. Это же он захотел купить её.

— Всё равно, так неприятно. А что случилось с девочкой, как ты думаешь?

— Да что угодно. С ней мог произойти несчастный случай, она могла покончить с собой или просто-напросто сбежать из дому. Возможно, речь и не идёт об уголовном преступлении.

— Но ты думаешь именно так? — догадалась Ингрид.

Кнутас ничего не ответил. Тут вмешалась Лине и стала говорить о том, как красиво город украсили к Рождеству.

Владельцы магазинов из кожи вон лезли, чтобы создать рождественское настроение. Ветер стих, медленно падающие хлопья снега создавали ощущение волшебной сказки. Наверху между домами протянули гирлянды из еловых веток, фонарики освещали улицы тёплым светом. На площади Стура-Торгет была устроена ярмарка, где продавали рождественские сладости и самодельные ёлочные украшения. Повсюду угощали горячим глинтвейном и имбирным печеньем.

Из громкоговорителей неслись рождественские гимны, около огромной ёлки, установленной в центре площади, резвились дети. Толстый Санта-Клаус с окладистой белой бородой раздавал бенгальские огни. Даже самые крошечные магазинчики были открыты, на Адельсгатан, главной торговой улице города, такой толпы не было с прошлого лета.

Куда ни глянь — повсюду знакомые лица; они останавливались поболтать с приятелями чуть ли не на каждом углу. Все четверо были известными личностями в Висбю: Кнутас — комиссар полиции, Лине — акушерка, супруги Альмлёв — владельцы ресторана. Устав, они зашли в кафе и заказали горячий шоколад со взбитыми сливками и шафрановые булочки.

У Кнутаса зазвонил мобильный — это оказалась Карин:

— Нам поступил звонок от Агнеты Стенберг. Работает в той же конюшне, что и Фанни Янсон, сегодня вернулась из отпуска. Говорит, что Фанни и этот Том Кингсли встречаются.

— Чем она может подтвердить свои слова?

— Я попросила её прийти сюда и всё рассказать. Хочешь поприсутствовать?

— Конечно, через десять минут буду.

Агнета Стенберг уселась на диван в кабинете Кнутаса напротив комиссара и Карин. Белый свитер с высоким воротом подчёркивал шоколадный загар. «Как же ей удалось так загореть всего за неделю?» — подумала Карин. Агнета перешла сразу к делу:

— Думаю, они не просто друзья. Я несколько раз видела, как они обнимаются, ну и так далее.

— Вы уверены?

— Конечно.