Владимир Колычев - Я промазал, опер – нет Страница 38

Спокойствия придал мне вид крепких, непроницаемо спокойных ребят в штатском, которые ждали меня возле моей «Нивы». Они молча показали мне служебные удостоверения, подтвердив свою принадлежность к милиции специального назначения. Так же молча они сели ко мне в машину.

Чапа ждал меня на улице Брюллова, в частном секторе Южного округа. Асфальтированная дорога с глубокими рытвинами, отдаленный от нее метров на двадцать ряд кирпичных и деревянных домов, утопающих в зелени садов. Двадцать метров полосы отчуждения – как бы и ничья это земля, но попробуй, скажи такое владельцам примыкающих к ней домов. И беседки на этой земле, и палисадники, и даже гаражи – все кому-то принадлежит.

В одной из таких беседок и ждал меня Чапа. Постарел он, осунулся, лицо еще больше потемнело, глаза нездорово желтые. Растянутая майка на нем казенного образца, латаные треники, тапки на босу ногу. На шее, на плечах и груди – бестолковые татуировки, выдающие его принадлежность и к ворам, и к гопникам, и к хулиганам, и даже к сионистам. Полная белиберда, если переводить все это на язык уголовных понятий. Хорошо, что к голубому сословию он себя не причислил, а ведь мог по непроходимой своей глупости.

– Хорошо устроился, – сказал я, оттянув на себя ветку склонившейся над ним черемухи.

– Да не жалуюсь, начальник, – обнажив гнилые пеньки зубов, кичливо ответил уголовник.

И кивком головы показал на стоящую на столике бутылку с подозрительно мутной жидкостью.

– Будешь?

– Спасибо, за рулем, – кивнул я на стоящую в отдалении «Ниву».

Я очень спешил, но все же не стал подъезжать близко к Чапе, чтобы он не увидел сидящих в машине людей. Еще испугается, что я группу захвата привез.

– А то смотри, первачок на зависть, до костей продирает...

– Живешь здесь? – кивнул я на покосившийся, с потрескавшейся штукатуркой дом, от которого к беседке тянулась до блеска вытоптанная тропка.

– Да нет, маруха у меня здесь, – расправив хлипкие плечи, с гордостью неудачника объявил Чапа. – Ох, и баба! Всю жизнь о такой мечтал! Она сейчас подойти должна... Знаешь, если бы не последняя ходка, я бы с ней не пересекся. Так что тебе салют, начальник!

– Что ты там про киллера говорил? – присев на скамейку, я достал из кармана пачку «Мальборо», выбил из нее пару сигарет, угостил воришку.

– Так это, слух по городу прошел, что зверь у нас объявился, людей в беспределе мочит.

– Короче.

– Так, а что короче? Куртка у него спортивная с капюшоном, очки, да бегает быстро...

– Все-то ты знаешь.

– Так а я о чем, начальник? Ты бы мне тысчонку подкинул, я бы тебе этого гада нарисовал.

Торговаться не было времени, но, прежде чем открыть бумажник, я внушительно посмотрел на Чапу.

– Да нет, точно он. И бегает быстро...

– Откуда знаешь? – спросил я, протянув Чапе две сотенные купюры.

Я не торговался, просто хорошо знал его натуру. Если он запросил тысячу рублей, то это значило, что ему хватит и двух сотен.

– Так это, мимо пробегал, – жадно схватив деньги, колюче посмотрел на меня воришка.

– Когда?

– Ну, когда в розыск его объявили.

– А когда в розыск его объявили? – спросил я, упрекая себя за излишнее любопытство.

Ну какая разница, откуда у Чапы эта любопытная информация? Главное, результат. Так нет, тащу его за язык, время на это убиваю.

– Ну, когда на Коммунистической терпилу зажмурили. Мокруха за мокрухой, говорят...

– Кто говорит?.. Э-э, где он пробегал?

– Так это, к рынку бежал. Кореш у меня в сапожной мастерской, я у него в будке по делам был, смотрим, бежит... Ну а потом и мусора по следу пошли, собаки там...

– Мусор у тебя в башке... Это что, все? Пробежал мимо, и все?

– Да нет, я его потом снова увидел. Ну, куртка на нем уже другая была... То есть не было никакого капюшона. Очки да, кепка с козырьком... Пидорка... Э-э, нет, бейсболка... Весь такой джинсовый, как фраер...

– Ты его в лицо видел, когда он к рынку бежал? – в предвидении большого разочарования спросил я.

– Нет.

– Ну а как же ты его тогда опознал?

– Так это, я ж человека по движениям узнать могу. Как ходит, как руками машет, как шеей вертит, ну и как смотрит... Этот напряженно смотрит, высматривает, прислушивается, как будто боится... нет, остерегается...

– Где ты его видел?

– Да есть одно место... Может, еще децил накинешь, а?

Я молча достал сотенную купюру, которая исчезла, едва только его пальцы зафиксировали ее. И если бы только это. Чапа так дыхнул на меня перегаром, что меня затошнило.

– Место где?

– Так вот оно, место, – сказал воришка, кивнув на свой дом. – А вот и сам жилец идет... Кажется, совсем уходит. Говорил же, слинять собрался, сумка вон...

Я не слушал Чапу, но и без того было ясно, что парень собирался уходить насовсем. Битком набитая спортивная сумка, левой рукой заброшенная за спину, твердая походка, стремительный, лишенный каких-либо сомнений шаг. Куртка-ветровка желтого цвета с опущенным капюшоном, джинсы, не сковывающие движения, кроссовки; ни бейсболки, ни солнцезащитных очков. Молодой парень, может, чуть-чуть старше двадцати пяти лет. Короткая прическа, блестящие, будто склеенные смолой волосы, лоб настолько сморщенный, что могло показаться, будто его не было вовсе, отчего взору открывалась рельефно-волнистая поверхность головного мозга. Взгляд не совсем еще зрелый, как у совершенно взрослого мужчины, но жесткий, быстрый, хваткий, анализирующий.

Парень лишь вскользь, хотя и не без интереса глянул на Чапу. Но за меня зацепился, и тревожно стало у него в глазах. Хода он не сбавил, но рука полезла под куртку. Но ведь и я пришел в движение. Пальцы автоматически прилипли к рукоятке пистолета. Вот когда парень всполошился по-настоящему. Сумка вдруг свалилась с плеча, блеснул на солнце вытащенный из-за пояса хромированный пистолет.

Справа кашлянул Чапа, где-то слева захлопал крыльями петух, за спиной прошуршала шинами машина. С дерева каркнула ворона, щелкнула рогатка, в луже предсмертно квакнула подстреленная лягушка, с хохотом пробежали мальчишки, вслед за ними прогрохотало корыто с проржавевшим дном, чей-то женский голос позвал какого-то Ваньку домой, в отдалении ударили в набат, собирая людей на пожар... Я уже и не соображал, откуда эти звуки, из настоящего или из прошлого. Главное, как можно быстрей выхватить пистолет, опередить противника. И на ноги правильно стать, не завалить корпус, не потерять равновесие.

А парень уже тянет ко мне правую руку, левой цепляя затворную раму, чтобы заполнить ствол патроном.

«Ваня, домой!»... Это же голос моей матери. Это она зовет меня домой. Темно, в небе луна, в ее свете серебристо поблескивает река, костер, уха, но мы еще маленькие, нам еще рано в ночное. Потому и вышла моя мать за околицу, и тетя Глафира с ней, и тетя Оля... Сейчас нас, мелюзгу распоясавшуюся, вернут домой, отец всыплет мне ремня, мама потом утрет слезы, напоит парным молоком, уложит спать на мягкую перину, поцелует в щеку, оставив на память сладковатый, слегка терпкий запах пота.

Киллер уже жмет на спусковой крючок. Я вижу это как в замедленной съемке... Слишком долго все тянется. Целая ночь прошла, утро уже, мы с мальчишками бежим по улице, я с Вовкой тащу за веревку ржавое корыто, Васька раскручивает за хвост дохлую кошку. Вот мы останавливаемся у поросшей камышом канавы, Темка из рогатки метит в зеленую пупырчатую лягушку. Камушек в кожетке у него твердый, гранитный, таким и человека можно убить...

Ну, чего же ты, Темка, не стреляешь? Может, тебя пугает почерневшее небо, грозовые тучи? Или тебя смущает гул набата?.. Но ты не бойся, Темка! Давай, давай!

С грохотом разверзлись небеса. Закружилось вдруг вокруг, затряслось, время быстро побежало вперед, ввысь устремился чей-то истеричный смех, а вниз ударила невидимая молния. Ударила прямо в меня... И крякнула, умирая, лягушка, и в небо под гул набатного колокола взметнулись всполохи пожара...

Глава 14

Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Где-то наверху, над толщей земли, покрытой снегом, хлюпает капель – тает лед, тают сосульки; деревья просыпаются, по их стволам наверх, к безлиственным кронам, от живой земли неторопливо поднимаются питательные соки. Но этот перестук раздражает, бьет по нервам, и не хватает терпения лежать неподвижно, наслаждаясь тишиной и покоем вечности.

Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Да что же это такое? Так покойно было безжизненно лежать под глубоким и тяжелым слоем вечности, но эта капель просто невыносима!

Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Я открыл глаза и увидел прикрученную к стене белую, с рыжими разводами раковину, медный кран с фаянсовым маховиком, капля насыщается водой, звонко падает вниз, раз, другой... Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Но этот звук уже не раздражает. Эта капель вернула меня на поверхность жизни из подземных глубин, где мрак и вечность.

Лампа в круглом абажуре под потолком, темный, слегка заплесневевший угол, закрытая дверь возле умывальника, пустая рогатая вешалка рядом с ней. Больничная палата, и я здесь – прикованный к кровати пациент. Шея туго обмотана бинтами, руки под простыней – катетеров не видно, не заметно трубочек и проводков, идущих к аппарату жизнеобеспечения. Да и нет никакого аппарата, не слышно его. И на лице нет кислородной маски...