Татьяна Полякова - Ее маленькая тайна Страница 4

— Слышу, — кивнула я. — У тебя диагноз какой? По секрету скажу: ты ему соответствуешь.

Однако думать о том, что Господь проявлял заботу и спасал меня, было приятно, правда, кое-что меня мучило, и я спросила Вальку не без ехидства:

— Если у Господа в отношении меня какие-то планы, почему б ему не избавить меня от неприятностей? Сделать так, чтобы всякие психи не крушили мне челюсть, и все такое, а я бы шла к намеченной цели без увечий. По-моему, пользы от меня было б несравненно больше.

— Дура ты! — рассвирепела Валька. — Он посылает тебе испытания. Неужели не ясно? Выполнить Божью волю ох как непросто, и ты должна соответствовать.

— А он тебе ничего не говорил, как долго будут длиться эти испытания? — поинтересовалась я. В ответ Валька швырнула в меня подушкой и вроде бы обиделась. Я отвернулась к стене, заметив ворчливо:

— Если у тебя с Господом есть прямая связь, намекни ему, пожалуйста, что я не люблю ждать.

— Надо иметь терпение и быть внимательной, — поучала Валька. — Вот увидишь, знак будет.

Явились ли последующие события Божьим перстом — судить не берусь. Вот так запросто, чтобы я могла понять, Господь мне ничего не сказал, но далее начались вещи удивительные и даже странные. Как именно Господь беседует с нами, грешными, я не знала, а потому вскоре поверила Вальке, что все происходящее — не иначе как Божий промысел.

А начались чудеса утром в среду. Мы готовились к обходу, Валька рассматривала потолок, как всегда, с заметным интересом, а я неожиданно для себя сказала:

— Да не бойся ты этих уколов. Смотри в сторону и думай о чем-нибудь нейтральном. А то таращишься на иглу и сама себя пугаешь.

— Откуда ты знаешь, что я боюсь? — спросила она.

— От верблюда, — хмыкнула я.

Вместо того чтобы ответить что-нибудь заковыристое, Валька переместилась ко мне на кровать, уставилась на меня пронзительно и даже дико и ласковым голосом повторила:

— Откуда ты знаешь, что я боюсь уколов? Я тебе об этом не рассказывала.

— Слезь с моих ног, больно, ноги у меня многострадальные, и их жалко.

Валька примостилась сбоку, не отрывая от моего лица горящего взора, и еще раз спросила:

— Как ты узнала?

— О Господи, — покачала я головой. — Догадалась, заметила, сообразила…

— Да? — Валька нахмурилась, подрыгала ногой, а потом сказала:

— А ты знаешь, как я пошла в первый класс?

— Как все, — разозлилась я.

— Понятно, как все. А что-нибудь такое со мной случилось?

Я немного подумала, пытаясь вспомнить.

— А… ты в лужу упала, возле самой школы. Был солнечный денек, дворник с утра полил цветочки, на асфальт натекла лужа, и ты в нее угодила животом. Мама сбегала домой и принесла форму твоей старшей сестры, которая училась во вторую смену, быстренько переодела тебя в туалете, а ты ревела, потому что форма была тебе велика и вообще обидно.

В продолжение моей речи Валькины глаза разгорались все ярче, а улыбка, вначале слабая и нерешительная, стала широкой и лучезарной.

— Ну и откуда ты это знаешь? — бодро поинтересовалась она.

— Ты и рассказала.

— Как бы не так. Ничего я не рассказывала. А что ты еще про меня знаешь?

— Да все, — немного подумав, ответила я. — Это неудивительно. За месяц, который ты обретаешься по соседству, только и делаешь, что болтаешь.

— Память у меня хорошая, — хмыкнула Валька. — И про мой поход в школу я тебе точно не говорила… Да Бог с ним. Нужен пример, после которого у тебя глаза откроются.

— Какие глаза? — насторожилась я.

— Твои. Ты считаешь, что я сама все разболтала, а я знаю, что это не так. Необходим пример, который тебя убедит. О чем я точно никогда не говорю?

— Ну… о своей любви, то есть о том парне…

— Правильно. А теперь расскажи, как мы с ним познакомились.

Я нахмурилась, прикрыла глаза и прислушалась к чему-то внутри себя. Происходило нечто странное…

— Ты упала со стула в столовой, все засмеялись, ты лежала дура дурой, а он подошел и помог подняться.

— Точно, — взвизгнула Валька и даже вскочила с кровати. — Вот он — знак!

— Сейчас Татьяна придет, попрошу ее лишний укол сделать, крыша у тебя вовсю съезжает.

Валька схватила свою подушку и дважды меня ею огрела, после этого спросила в крайней досаде:

— Ну что еще надо, чтобы ты поняла?

— Ладно, уймись. Я Жанна ДАрк, Божья избранница. Только не хочу гореть на костре. Пусть меня лучше еще раз с моста сбросят.

— Ты хоть понимаешь, что с тобой происходит? — чуть не плача, спросила Валька. — Ты можешь читать мои мысли.

— Это нетрудно, — заверила я. — Их немного, и все они глупые.

— Хорошо. Ты умная, а я дура. Сейчас придет Татьяна, попробуй на ней. Уж она-то точно не ведет с тобой душевных бесед.

Татьяна, медсестра нашего отделения, пришла минут через пятнадцать, я уставилась на нее, а Валька на меня. Она ерзала, моргала и громко сопела. Наше поведение вызвало у Татьяны легкое недоумение, потому что от нашей палаты никакого беспокойства не было и сюрпризы не ожидались, лежат себе люди тихо-мирно, не буйствуют.

Посмотрев на нас с сомнением и вроде бы успокоившись, она стала заниматься привычным делом, а я наблюдать за ней. Через пару минут я спросила:

— Вы забыли выключить утюг?

— Что? — ахнула она, нахмурилась и настороженно поинтересовалась:

— А ты откуда знаешь?

— Да я не знаю, — пришлось ответить мне. — Просто вы так себя ведете, точно пытаетесь что-то вспомнить, вот я и спросила…

— Все утро сама не своя, угораздило перед уходом блузку погладить. Торопилась… убей не помню, выключила или нет.

— Выключили, — убежденно кивнула я, потому что в этот момент она вспоминала,

Как надевала блузку, а правой рукой выдернула шнур, вспоминала и сомневалась одновременно, а у меня повода сомневаться не было.

— В одиннадцать муж с работы приедет, позвоню…

— Ну что? — взвизгнула Валька, едва дождавшись, когда дверь за медсестрой закроется.

Я пожала плечами:

— Чудеса…

— Еще какие. Это Божий дар. Говорила, у Господа на тебя виды, так и есть.

— Знать бы какие, — забеспокоилась я.

— Вставай с постели, пойдем к людям, проверим на остальных.

Весь день мы шатались по отделению. Очень скоро сомнения у меня отпали, каким-то образом я узнавала мысли людей. Что-то теплое обволакивало мозг, а потом начинало пульсировать и выпирать из общей массы… Звучит глупо, но происходило это примерно так.

Перед вечерним обходом мы вернулись в палату, и Валька принялась меня поучать.

— Ты пока помалкивай, Господь укажет, когда надо открыться, а может, и вовсе не надо, еще неизвестно, какая у тебя миссия. Только будь внимательней… не проворонь, у меня теперь вся душа изболится, вдруг ты знака не увидишь… Нет в тебе чуткости. Не будь меня рядом, ты бы так ничего и не поняла…

— Слава Богу, мой верный Санчо Панса на соседней койке и все знаки углядит.

— Неизвестно, должна я быть рядом или нет. Мне знака не было.

— Будет, — хмыкнула я. Конечно, Валька самая настоящая сумасшедшая, но мне нравилась, потому что девка она добрая. И лучше пусть болтает о Божьем промысле, чем бьется головой о стену.

— Тебе надо тренироваться, — подумав, заявила она.

— Как это?

— Знаешь, как иностранному языку обучают? Говорят с человеком только на этом языке, например, по-английски. Понимаешь?

— Зачем мне английский? — развеселилась я.

— Что ты дурака-то валяешь? Вот если б меня Господь избрал, я б зубы не скалила, а молилась и тренировалась каждую минуту.

Валька даже покраснела с досады, и я торопливо согласилась:

— Давай тренироваться.

— Я с тобой разговаривать не буду.

— Почему? — расстроилась я.

— Что ты меня изводишь, неужели не понятно? Ты со мной говоришь, а я отвечаю мысленно, и словами тебе помогать не буду. Теперь дошло?

Идея не показалась мне особенно удачной, вдруг кто из врачей заметит, что я сама с собой беседы веду, и я состарюсь в психушке, но расстраивать Вальку не хотелось, я согласилась, и с этого вечера мы начали тренироваться.

Очень скоро это занятие увлекло меня, а успехи в обучении выглядели прямо-таки фантастическими. Если поначалу для того, чтобы понять мысли человека, требовалось сосредоточиться, закрыть глаза и сидеть в тишине, то через пару дней надобность в этом отпала. Возникла другая проблема: если в комнате было несколько человек, мысли их сплетались в тугой клубок и оглушали, но и с этим осложнением я справилась относительно быстро. Могла говорить, что-то делать, смеяться или читать книгу, и вместе с тем прислушиваться.

Дни перестали быть серыми и унылыми, утро я встречала с оптимизмом и уже не смеялась над Валькиными речами о «знаке», а молча кивала и вроде бы в самом деле ждала.

Как-то во время тихого часа мы болтали, то есть это я болтала за двоих, а Валька пялилась в потолок и молчала как рыба. В самом интересном месте я вдруг решительно прервала поток ее молчаливого красноречия.