Кирилл Казанцев - Блатной конвейер Страница 4

Если верить Шмаку, то жена Фомы, сорокалетняя красивая женщина, бывшая танцовщица, ни в чем не нуждалась. Раз в год Магомед отправлял ее отдыхать на юг, не скупился. Дочь Фомы Анна, которая жила с мужем в Швеции, тоже была в порядке. Фома кивал с мягкой улыбкой, хотя знал, что у дочери есть проблемы. Муженек ее, еще тот делец, давно имел шведское гражданство, но только за последний год дважды побывал в полиции. И каждый раз за махинации его штрафовали на такие суммы, что жизнь его самого и его жены назвать безмятежной было никак нельзя. Да и сама Анна пристрастилась в последнее время к алкоголю.

Врал Шмак, врал самозабвенно, а почему? Щадил старика? Может, и так, но только Фома придерживался принципа: если человек врет в чем-то одном, то веры ему и в остальном быть не может.

— Ну, спасибо тебе, Шмак, успокоил ты старика, — грустно сказал Фома, склонил голову и изобразил пальцем смахивание навернувшейся старческой слезинки. — Иди, дружок, отдыхай. Нечего режим без толку нарушать. Мы с администрацией в ладу живем. Иди. А завтра тебя поставят на пилораму. Там ребятки хорошие работают, веселые. Скучать не будешь, и срок быстрее пройдет.

— Как? — Шмак от неожиданности выронил кепку. — Как работать? Я же… Ты че, Фома, к «мужикам» меня? Я же при тебе… это… Западло как-то!

— Иди, Шмак, иди. Я сказал, значит, так тому и быть.

Шмак угрюмо глянул на Крючка, не скалится ли, нет ли унижения тут какого. Крючок сидел в сторонке и равнодушно грыз заусенец на пальце. Перечить Фоме себе дороже. Шмак послушно встал и, сдержав вздох, вышел из бытовки. Среди двухъярусных шконок, где посапывали и похрапывали зэки, ему показалось, что шевельнулись две фигуры. Вроде одетые сидели в темноте, или показалось.

— Ну? — не поворачивая головы, спросил Фома Крючка. — Принес «маляву»?

— Все как обещано, — тут же вскочил со стула Крючок и, сдернув с головы кепку, полез под отворот. — Вот она.

Фома взял клочок бумажки, достал из нагрудного кармана очки и неторопливо водрузил их на нос. Крючку показалось, что Фома прочитал переданную с воли записку два, а то и три раза. Очень ему хотелось узнать, о чем это срочно хотели Фому известить, но спрашивать нельзя.

— Ну, вот так, Крючок, — наконец сказал Фома спокойным голосом и снял очки. — Как я и думал.

— Чего случилось? Не так что? — забеспокоился Крючок.

— Много чего не так, — задумчиво ответил Фома. — Ты мне вот что скажи, могу я на тебя положиться как на кореша?

— Фома! — Крючок чуть ли не пуговицы на груди рванул. — Да я за тебя… Ты меня… ты мне жизнь спас, да я тебе по гроб жизни обязан. Говори!

— Верю, верю, не горячись. Что обязан ты мне, это хорошо, что помнишь. Ладно, должок твой карточный я тебе прощаю, вроде подарил я его тебе. Но смотри, Крючок, подведешь… в натуре нагнешься! Дело такое. Магомед этот, про которого мне Шмак рассказывал, был моим помощником, ближайшим корешком. Но только ссучился он за эти годы, что я на воле не был. А может, и раньше, это еще разобраться придется. Только не остановился Магомед, сам на мое место мылится. А для этого ему меня убрать надо с дороги, чтобы я с зоны не вышел.

— Как? Пришить тебя хочет? — нахмурился Крючок. — Так как же это можно? Его же воры за тебя на части порвут! Это же беспредел!

— Правильно думаешь — беспредел. А пришить можно разными способами. Подсыпал порошочку в чай, вот сердце и остановилось. Старый я, Крючок, все так и подумают, что я от возраста своего ласты склеил. Никто и не разберется. А порошок тот в организме минут за тридцать растворится без следа. И Шмака мне Магомед для этого и прислал сюда. «Палач» это, Крючок, «палач».

— Так ты только скажи, Фома, мы его на ремни порежем! Он же до утра, падла, не доживет!

— Опять ты дергаешься, Крючок, — вздохнул старый вор. — Торопливые вы все, а так нельзя, нельзя, чтобы Магомед понял, что известили меня. Магомед не должен успеть сообразить, а я должен успеть вперед него. Значит, так, слушай и запоминай. Шмака держать от меня за версту. И днем и ночью. С ним мы потом разберемся. А для начала шепнуть надо на волю, чтобы человечка мне одного подогнали. Есть у меня верные люди там…

Всеволоду хотелось курить, но Катя в своей спальне курить строго запрещала. Приходилось терпеть. Интересно, думал Сева, почему мужикам после секса всегда хочется курить, а женщинам, наоборот, понежиться на мужской груди. Мысли блуждали в его голове, а рука машинально поглаживала обнаженное плечо девушки. Хорошо-то как, в который уже раз подумал Сева блаженно. Катя его любит, дела идут прекрасно, перспективы отличные. Что в газете, что… в другом.

Взгляд остановился на тюле, который слабо колыхался на окне от летнего ветерка. Вот скоро Катька закончит учебу, вернется в город, они поженятся. И тогда и в его квартире, как и здесь, у Кати, наконец тоже будет уют и покой. Женской руки там остро не хватало. Какой может быть уют в квартире у тридцатилетнего мужика, если он живет один, если работает главным редактором «Городской газеты», если он возглавляет местное общественное движение, которое поддерживают областные лидеры, если в перспективе его ждет депутатский мандат, а там, глядишь, и должность председателя Комитета по телерадиокоммуникациям и печати областной Думы. Это ничего, что он пока действует в рамках маленького городка Верхняя Лебедянка. Вот он — Екатеринбург — всего в десятке километров.

Всеволод Андреев был позером, чего не пытался скрыть даже от самого себя. Даже сейчас, когда он лежал в постели с девушкой, он непроизвольно старался выглядеть солидно. И нежности его были почерпнуты не из собственного небогатого опыта, а по большей части из крутых кинобоевиков. Там красавцы супермены вели себя в постели по-особенному.

Собственно, быть позером его заставляла работа. Что делать, ведь Андреев публичный человек. И редакторская его работа обязывала быть постоянно на людях, постоянно играть роль в меру оппозиционного демократа, человека, отстаивающего конституционные права граждан, непримиримого борца с чиновничьим засильем и бюрократизмом. А уж лидировать в местной общественной организации нужно заметно, публично, быть постоянно на виду, всегда успевать в нужное время вставить свое веское слово представителя общественности, самой активной ее части в городе. И название он выбрал самое что ни на есть демократичное — «Совет общественности». Он якобы тут выражает волю группы, а не свое личное мнение. Политика!

— Сева, — проворковала Катя. — Ты меня любишь?

— Конечно люблю, — мгновенно ответил Андреев и картинно поцеловал девушку в волосы. — Разве тебя можно не любить?

За этим нужно было как-то развить мысль, но нужные слова не сразу нашлись. Выручили часы, на которые Катя успела глянуть.

— Севка! Вставай быстро, сейчас папка с работы на обед придет!

— А то он не догадывается… — проворчал Андреев, проводив нежным взглядом обнаженную девушку, вспорхнувшую с его груди.

Фраза была тоже дежурной. Понятно, что отец двадцатидвухлетней девушки, которая уже пять лет встречается с мужчиной старше ее на восемь лет, все понимает. Но наглеть все равно не стоило, потому что характер у отца Кати — майора полиции — тяжеловат.

— Катя, — поспешно одеваясь и поглядывая, как девушка застилает постель, проговорил Всеволод, — а почему отец у тебя все время такой угрюмый?

— Да… — девушка махнула рукой, — нелады у него на работе. Всем он недоволен, все ему там не так. А тут еще и выпивать стал.

— Выпивать из-за неприятностей или неприятности из-за того, что выпивать стал?

Катя медленно выпрямилась над застеленной кроватью и посмотрела на жениха с укором.

— Сева, ну почему ты во все вставляешь какую-то механическую логику? Во всем тебе видится причинно-следственная связь.

— Увы, детка, — рассмеялся Всеволод, — она во всем как раз и существует. Закон природы!

— Я тебе не детка! — нахмурилась девушка. — И законы тут ни при чем. Каждый человек — это личность. Он индивидуален. А ты всех меряешь по какому-то шаблону.

— Ну-ну! Я же пошутил, Катя, — примирительно проговорил Всеволод и полез обниматься. — Конечно, каждый человек индивидуален. Я твоего отца безмерно уважаю, а вот он меня, кажется, недолюбливает.

— Недолюбливал — давно бы за порог выставил. У него это просто.

— А что, были прецеденты? — сразу же спросил Всеволод и шутливо нахмурился.

— Пошли обед разогревать, Отелло, — подтолкнула жениха в спину Катя. — Просто я его хорошо знаю, и знаю, как он решает проблемы. А насчет тебя… он снисходительно относится к современной молодежи и к современной жизни. А тут ее типичный продукт. Если тебя беспокоит отношение моего отца, то понравиться ему очень просто.

— И как? — усаживаясь за кухонный стол, поинтересовался Андреев.