Евгений Сухов - Тюрьмой Варяга не сломить Страница 4

Одна из заповедей урки — это умение постоять за себя.

И этой заповеди Варяг свято следовал всю свою жизнь, не спуская никому ни обидного слова, ни насмешки, ни косого взгляда. То, что вокруг него зреет нечто серьезное, он почуял с первой же минуты. Законный вор ощущал вокруг себя пустоту, вакуум. Именно это заставляло его искать способ защитить себя.

Как-то после завтрака Варяг в рукаве вынес из столовой металлическую ложку. А потом в туалете, обломав ее край, заточил до остроты лезвия. Теперь он был вооружен. Заточка обрела покой в правом кармане его синей тюремной робы; не бог весть какое оружие, но по крайней мере он знал — ему потребуется лишь мгновение, чтобы извлечь его и острым жалом отразить хотя бы первую угрозу, — воткнуть заточку в грудь неприятеля или вспороть тому аорту.

Глава 3 Вам в тюрьму, сэр?

Егор Сергеевич Нестеренко взял трубку и уверенно набрал номер.

По этому номеру он звонил крайне редко. И вовсе не потому, что опасался быть навязчивым. Просто едва ли не все проблемы он способен был разрешить собственной властью, к тому же подобное обращение от семидесятивосьмилетнего старика на том конце провода могло восприниматься как тревожные позывные могучего океанского лайнера, терпящего бедствие. А это никак не совпадало с истинным положением дел, да и не входило в планы Егора Сергеевича.

Сейчас был особый случай.

— Валентин? — коротко поинтересовался Нестеренко, когда в трубке раздался неприветливый сип.

Реакция была почти мгновенной.

— Кто это?.. Ах да. Да, конечно… — настороженные нотки сменились на почти виноватый тон.

Лишь самый ограниченный круг людей отваживался называть этого человека по имени. Все они были связаны не просто служебными узами, которые бывают подчас куда крепче кровных, их объединяло некое братство, сравнимое разве что с масонской ложей.

Но позвонивший ему сейчас был человеком совсем особого рода. Он не только входил в самый верхний эшелон этого братства, но и вызывал у Валентина Семеновича почти животный страх. Так волк боится безжалостного охотника, крадущегося по чащобе с ружьем. Так сильный, опасный зверь, находящийся в клетке, опасается своего дрессировщика и поджимает хвост, словно бездомная перепуганная дворняга, от любого взмаха хозяина. Валентин Семенович боялся Нестеренко до колик в печенках, потому что знал: этот человек не ведал жалости и всегда действовал как хорошо отлаженная машина. Он сумел бы подмять под себя любого, кто посмел бы встать на его пути.

— Узнал?

— Узнал, конечно… Узнал.

— Ну вот и прекрасно. У меня к тебе будет маленькая просьба. Я сначала не хотел тебя волновать по этому пустяку, все-таки ты человек очень занятой, но, подумав, решил позвонить. Мне время нужно выиграть.

— Я слушаю, Егор Сер…

— Только не надо имен. Знаешь, к старости я стал очень суеверен. Я беспокоюсь не за себя — мне нечего бояться. Понимаешь?

— Хорошо… понимаю. Все, что в моих силах, я готов выполнять. Любую вашу просьбу. Но если только…

— Не прибедняйся, чиновнику такого ранга, как ты, это не к лицу, — доброжелательно укорил Нестеренко, — ты говоришь, как девушка по вызову, которая хочет набить себе цену. Со всеми этими приемчиками я знаком давно, они не тобою выдуманы. Ты же знаешь: больше, чем положено, ты из меня не выжмешь. Я, конечно, не собираюсь скупиться, но есть тариф и для вашего ведомства.

Нестеренко ненадолго замолчал — пусть переварит. Пауза никогда не помешает в таких делах. На том конце провода, наконец, раздалось негромкое сопение, потом снова повисла тишина.

— Слышу, ты со мной согласен. Ну вот и лады. Мне нужно вот что. Включи-ка ты меня в группу юристов и думцев, отправляющихся в Америку. Они, насколько мне известно, хотят поучиться уму-разуму у американских коллег, посмотреть условия их работы, образ жизни. Я тоже хочу слетать в Америку.

— Мне бы очень не хотелось вас огорчать…

— Да уж ладно, говори все как есть, без политесов!

— Все списки уже утрясены и заверены в самых высоких инстанциях. Если кого-то сейчас вычеркнуть, то это может вызвать определенные недоумения и массу вопросов. Мне бы очень не хотелось на них отвечать. — Голос Валентина Семеновича был взволнован. — И потом, если говорить откровенно, я ведь не имею никакого отношения к этой группе. Вам проще обратиться в Думу.

— Я не для того позвонил, чтобы выслушивать твои советы, куда мне проще обращаться. Ты должен твердо усвоить, что мои проблемы — это и твои проблемы тоже. Иначе я могу просто… — Егор Сергеевич помолчал. В этот раз пауза получилась значительно длиннее. Он чувствовал, как гнетущее молчание стремительно бежит по телефонным проводам и наполняет душу собеседника все большей тревогой. — Иначе я могу потерять к тебе интерес, — спокойно и весомо закончил фразу Нестеренко.

— Помилуйте… Я думал, может быть, помочь вам гостевой визой, — взмолился собеседник.

— Если бы я хотел съездить в Америку по гостевой визе, я не стал бы утруждать даже твоего секретаря. Такие визы делаются в течение двух минут. Мне нужны полномочия, которыми располагают участники этой группы парламентариев. По договоренности с американской стороной они смогут посещать даже исправительные учреждения, причем без всяких бюрократических проволочек. Так?

— Да, так. — Голос на том конце провода с каждой минутой становился все более унылым.

— Ну вот и прекрасно! Именно это мне и нужно! — не обращая внимания на тон собеседника, как ни в чем не бывало подхватил Нестеренко.

— Какую тюрьму вы планируете посетить? — голосом, полным отчаяния, спросил собеседник.

— Федеральную тюрьму в Сан-Франциско.

— Сан-Франциско? Сделать это будет чрезвычайно трудно, но я все-таки попробую. Я, конечно, не обещаю…

— А ты пообещай! — резко сказал Нестеренко. — Я не жду другого ответа. И еще раз подчеркиваю: чтобы без всяких бюрократических штучек и проволочек. Мотаться по конторам у меня нет ни сил, ни времени, да и желания никакого. Мне совершенно неинтересно, как все это будет происходить — через ходатайства адвоката, через тюремную администрацию или еще как-то. Главное, чтобы все документы были готовы. Американцы большие бюрократы, а я не хочу терять время на объяснения с чиновниками. А кроме того, если американцы шастают по нашим казематам как по собственным газонам, так почему бы нам точно так же не погулять по их территории?

— Хорошо. Я все понял, Егор Серге…

— Без имен!

— Я все понял, что еще?

— Еще вот что: надо предупредить кого следует в делегации, что я прибуду на пару дней позднее. Знаешь ли, мне ни к чему, чтобы меня кто-то видел из своих, достаточно будет того, что меня крепко запомнят американцы. А прикрытием пусть послужит международный конгресс, который проходит в Сан-Франциско, а потом в Париже.

— Вы хотели кого-то посетить в этой тюрьме? — неуверенно спросил Валентин Семенович.

— Возможно, мой драгоценный… если все будет хорошо.

— Хочу вас предупредить, что посещение заключенного может вызвать недоумение американской стороны.

— Меня американская сторона не особенно интересует. Знаешь, в мои годы задумываться о том, какое я произвожу впечатление, непростительная роскошь. Ну, так мы с тобой обо всем договорились?

— Да, Егор Се… Обо всем.

— Ну-ну. Ты понимаешь, что через пару дней бумаги должны быть у меня?

— Не успею, дайте неделю.

— Хорошо, но чтобы через неделю все было готово, — и, не дождавшись ответа, Нестеренко положил трубку на рычаг.

Егора Сергеевича мало беспокоило, каким образом собеседник собирается выполнить его просьбу. Этот человек много лет был под контролем Нестеренко и сумел сделать свою карьеру только благодаря умению Нестеренко молчать, — когда это было нужно, разумеется.

Их «дружба» началась после того, как Валентин Семенович имел неосторожность провести вечер в одной сомнительной компании. Веселье закончилось тем, что он, тогда еще крупный партийный руководитель, изрядно выпив, сгреб в охапку словоохотливую «телку» и заперся с ней в бассейне, где вытворял с развратницей такие чудеса, на которые был способен не всякий сексуальный маньяк. Разгоряченный алкоголем и длительным воздержанием (жена Валентина Семеновича уже полгода находилась в больнице после сложного перелома ноги), он потерял голову и пару часов кряду упивался своей похотливой партнершей, оказавшейся способной на секс во всех его проявлениях. Девица трудилась над членом крупного функционера столь усердно, что его возбужденные крики и отборный мат были слышны даже охране, честно несущей свою службу на территории вокруг дома. Откуда тогда было знать Валентину Семеновичу, что все помещения шикарной загородной дачи напичканы скрытыми камерами, которые беспристрастно фиксировали его сексуальную изобретательность и буйную фантазию.