Александр Чагай - Рука Фатимы Страница 4

Бессильно опустившись на бетонную кладку аллеи, опершись рукой о бордюр, женщина запоминала страшную картину, все детали, мельчайшие подробности. Прижав руку к сердцу, подождала, пока утихнет зародившаяся в нем боль. Так прошло пять минут, может, десять, она потеряла счет времени. Но, в конце концов, заставила себя подняться и уйти от этого места. Потом она постарается что-то сделать, когда немного успокоится. А пока нужно заставить себя закончить рутинный обход, ведь никто не станет выполнять ее обязанности, никому это не нужно, всем на все наплевать.

Она каждое утро собирала мусор. Едва ли это было достойным занятием для супруги советника, посольские кумушки уже успели всласть посудачить по этому поводу. А ей плевать. Конечно, уборкой следовало заниматься дворникам-пакистанцам, но те не отличались прилежанием, делали все на скорую руку. Заметали мусор под скамейки, в малоприметные щели и закоулки, лишь бы в глаза не бросался. Тане стоило больших трудов выковыривать оттуда пустые пачки из-под сигарет, обертки от жвачки и конфетные бумажки. Все это собиралось в большой черный полиэтиленовый мешок, который требовалось дотащить до самодельной печки – обыкновенной железной бочки, вкопанной в землю. В ней сжигали не только мусор, но и документы: справки, секретную переписку. Это был заброшенный угол посольского сада, у самой стены, отделенный от любопытных глаз густой листвой акации. Рядом, в деревянном ящике, хранилась фляга с ацетоном, который, как известно, ускоряет процесс сгорания.

Она высыпала содержимое мешка в бочку, с тоской размышляя о своей теперешней жизни. Все ей до чертиков надоело, одно давало надежду: каждая секунда, минута приближали возвращение в Москву. Ее мучили сомнения: вдруг было принято неверное решение, нужно было уезжать раньше, пренебречь условностями… Возможно, очень даже может быть. Но теперь-то в любом случае нужно подождать. Пока она не разберется в этой непростой и, в общем-то, мерзкой ситуации… Или взять и забыть? А то время идет, стоит ли его тратить на вещи, которые, на самом деле, преходящи? Оглянуться не успеешь, как превратишься в одинокую, стареющую женщину. Никакой романтики, любовных безумств… Она станет обузой даже тому, кто помнил о ней все эти годы, с кем ей было действительно хорошо. Так что же – не испытывать судьбу? Остаться в этом посольстве до завершения командировки, с никчемным мужем, который равнодушен к красоте просыпающейся природы, ко всему, кроме своей нудной работы? С другой стороны, они привыкли жить вместе, хватит ли решимости все разрушить? Пусть не будет сумасшедших взлетов, голова не закружится от волшебных снов, зато останется почва под ногами, да и Майке крутые передряги ни к чему.

Она нагнулась, взяла флягу и принялась свинчивать крышку. Приподняв тяжелую емкость, выпрямилась и шагнула к бочке, плеснув в нее горючую жидкость. Пошарила по карманам. Сообразив, что забыла спички и зажигалку, с досады чертыхнулась. Неужели возвращаться домой? Оглянулась по сторонам. Слишком рано, попросить не у кого. Неожиданно ее окликнули. Повернувшись, она с удивлением увидела человека, который только что вышел из тени акации.

Посольский бассейн – излюбленное место отдыха всех членов колонии. В шесть – начале седьмого утра сюда приходят любители раннего купания. Даже поздней осенью находятся моржи, которых не пугает холодная вода. Что может быть лучше, чем освежиться перед завтраком. В этот день первым явился завгар Леонтий Аркадьевич Бацанов. Низкорослый, заросший рыжей шерстью, выражение лица – зверское. В действительности, Бацанов мухи не обидит. Живет без семьи и находит утешение в разведении кроликов, для которых устроен загончик в одном из закоулков гаража. Мысль о том, что кролика можно съесть, Бацанову невыносима, поэтому подросших особей он выпускает на волю в близлежащем лесочке. Там они становятся жертвами орлов-сапсанов либо шакалов.

Бацанов доволен, на бассейне[8] – никого. Стесняясь своего отвисшего живота и кривых ног, он предпочитал не демонстрировать эти «прелести» друзьям и коллегам. Замерев на бортике, вытянул вперед руки – верно, мнил себя при этом красавцем-атлетом, вызывающим восторг женщин. Он уже готовился броситься в воду, когда его остановил истошный вопль, полный боли и отчаяния. Вздрогнув, Бацанов обернулся: на него мчался пылающий факел, который, перемахнув через бортик, с громким шипением плюхнулся в воду. Теперь было видно, что это человек – черный, обгоревший. Спустя мгновение Бацанов с ужасом понял, что это женщина. С трудом выкарабкавшись из бассейна, она пошла в направлении жилых корпусов. Пошла – преувеличение. Скорее, побрела, поплелась, ежесекундно спотыкаясь. В конце концов, упала, не дойдя нескольких метров до подъезда. То, что еще недавно было живым и разумным существом, превратилось в обугленный кусок мяса, который кромсала сумасшедшая боль, и в котором оставалось одно желание – быстрее умереть.

Настя Иванова, семилетняя дочка слесаря, собиралась на прогулку. Собственно, ей самой это не очень-то было надо, вставать в такую рань. Прогулка затевалась для Мишутки, игрушечного медведя, который еще маленький и каждое утро должен дышать свежим воздухом. Стараясь не разбудить родителей, Настя напялила на мохнатого Мишутку штаны и рубашонку, усадила в коляску, в полной мере ощущая себя заботливой мамашей. Спуская коляску по лестнице, она не уставала напоминать Мишутке о том, как важно дышать свежим воздухом, который пробуждает аппетит и поднимает настроение.

Выкатив коляску с медведем на аллею, Настя в удивлении застыла. Открывшееся ее взору зрелище было настолько диковинным, что она не сразу испугалась. Пару мгновений молча простояла и лишь потом закричала – пронзительно и жалобно. На Настю ползло чудовище: обсыпанное пылью и опавшими листьями, с лысым черепом, на котором огонь выжег все волосы, блестящими, бешено вращающимися глазами и неестественно розовым ртом, который раздирали судороги боли. Из него вырывались мычание и обрывки слов: «Помогите… пожалуйста, помогите».

Спустя четверть часа Таню везли в лучшую больницу города. Она находилась в полузабытьи и крепко сжимала руку медсестры посольства. Эта полная, добрая женщина заливалась слезами и беспрестанно повторяла: «Что же ты наделала, Танюша, как же так неосторожно». По выражению сожженного лица Беловой мало что можно было понять. Но, скорее всего, ахи и охи медсестры ее раздражали. Лишь у самой больницы Татьяна разомкнула спекшиеся губы и тихо произнесла: «Я хочу жить». Больше она не сказала ничего и умерла через десять минут, незадолго до того как в больницу примчалось местное светило, специалист по ожогам. Его подняли с постели, и выражая соболезнования, он не уставал повторять, что спешил как мог, даже не позавтракал.

II

Майка открыла глаза и прислушалась к тарахтенью кандея. Вот-вот выйдет из строя. Сколько ни чини, не помогает. Хотя жили они отдельно, статус Ильи Петровича позволял (не вилла, конечно, а скромный, давно требовавший ремонта коттедж на территории компаунда), все коммуникации были посольскими, включая систему кондиционирования: воздух поступал из «общей трубы». Оборудование часто ломалось, и летом не было спасения от жары, влажности и плесени, а зимой – от холода. Сейчас уже декабрь, по ночам колотун, а вместо горячего воздуха поступает чуть теплый. Брр!

Пока еще фэн-койл[9] поменяют, мама давно просила завхоза, да что толку… Тут она вспомнила, что мамы больше нет, и ей захотелось плакать. Сдержав слезы, села на кровати и принялась изучать противоположную стену, в которой имелось большое квадратное окно. Она всегда любила смотреть через него на садовые деревья, в основном, лимонные и лаймовые, а также на три больших сосны, которые облюбовало семейство бурундуков. Привыкнув, что им никто не угрожает, зверьки с удовольствием пощелкивали орешки, ползали по толстым стволам, перескакивали с ветки на ветку. Прямо белки. Родители, конечно, менее поворотливы, а двое детишек все время сигают туда-сюда. Майка считала их братьями и прозвала Миком и Муком. В данный момент они восседали на широкой ветке и чистили лапки, уморы.

Однако Майка даже не улыбнулась. Она думала о том, что осталась совсем одна. Понятно, есть отчим, Илья Петрович Панагорин, вроде бы не чужой человек. Но ею он до сих пор особо не занимался, воспринимал равнодушно, она отвечала тем же. Впрочем, сейчас… Смерть мамы и на него подействовала. Все твердит, что они теперь только вдвоем, должны держаться друг за друга… Спохватился. Он старый, ему под пятьдесят, вот и испугался одиночества. Кто ему будет стирать-готовить, поди найди в таком возрасте новую жену. Для этого надо быть Вигго Мортенсеном, Джереми Айронзом или на худой конец Клинтом Иствудом. Ну, а Илья Петрович совсем другой. Но все-таки, если с другой стороны посмотреть – он глава семьи, зарабатывает деньги, в том числе для нее, для Майки, а женщине полагается держать дом, заботиться о мужчине. Прежде это делала мать, теперь ей самой пора становиться взрослой.