Станислав Родионов - Кембрийская глина Страница 4

Сторож зевнул. От масла его подбородок лоснился. Он поманил гостя пальцем:

— Хочешь, тайну сказану?

Парень пододвинулся ещё ближе.

— Знаешь, мил человек, что такое масло нерафинированное? Мутное, значит. По-научному нерафинированное, а попросту мутное.

— Нашёл тайну, — поморщился парень. — Ты лучше скажи директору, что я твой родственник. Например, племянник. Скорее на работу возьмёт.

— Так-то так, — солидно сказал дед, — тут подумать надо. Приходи-ка ещё в воскресенье. Никого не будет. Обо всём и переговорим.

Все пособия по криминалистике рекомендуют в начале допроса наладить психологический контакт. Они только не учат, как это делать. Да и не научишь, потому что психологические контакты индивидуальны, как отпечатки пальцев. Рябинину, как и любому следователю, частенько не хватало сложного искусства получать от человека информацию, когда тот не хочет с ней расставаться. Допрос пробуксовывался. Он знал — почему.

— В следующем полугодии, — говорил Кривощапов, — наша маслобаза будет ликвидирована как нерентабельная. Мы ведь снабжаем только мелкие оптовые точки да магазины.

У заведующего было круглое пухловатое лицо со слегка обвисшими щеками. Он беспрерывно потел, поблёскивая лбом, поэтому Рябинину казалось, что сквозь его кожу сочится злополучное подсолнечное нерафинированное масло.

— Кроме отчётности, — цедил Кривощапов, — я выполнял другие работы по обеспечению ритмичности и бесперебойности вверенного мне предприятия.

— Например, какие? — спросил Рябинин.

— Помогал кладовщику в отчётности, помогал получать масло от железной дороги, отпускать… Если была очередь. А сейчас я вообще работаю за кладовщика. Пока нет нового.

Главного вопроса Рябинин пока не задавал. Задал другой:

— Вы — заведующий базой. У вас крадут пятьдесят тонн масла. А вы даже не замечаете. Как это понимать?

— Пятьдесят тонн за три года. Моя вина в том, что я формально проводил инвентаризацию.

— Вы её совсем не проводили, — уточнил Рябинин. — А почему?

— Видите ли, это очень трудно сделать. Практически для инвентаризации базу приходится закрывать: всё масло отпустить потребителю и ни грамма не принимать от дороги. Сводить всё к нулю. Иначе масло не взвесить. Но я уже за ошибку наказан — выговор получил.

Рябинин знал, почему допрос топтался на месте. Он сейчас походил на человека, который стоит на краю болота и тычет в него шестом: куда ни ткнёт, везде хлябь. У Рябинина не было твёрдых вопросов. Бывают такие вопросы у следователя, крепкие и неумолимые, точные. А сейчас он допрашивал вообще, пытаясь получить любую информацию.

— Так кто же украл пятьдесят тонн масла? — спросил Рябинин.

Кривощапов огляделся, но в кабинете больше никого не было. Получалось, вопрос задан ему.

— Это вы мне? — всё-таки спросил он.

Рябинин не удержался от насмешливой улыбки.

— Ах, да, разумеется, мне, — спохватился заведующий. — Откуда же я знаю…

— Странный ответ, — удивился Рябинин.

Заведующий вёл себя так, словно недостача масла только что обнаружена и его спрашивают об этом впервые; словно Топтунов не сидел в тюрьме — фамилии кладовщика он ни разу не упомянул.

— Ничего странного, — ответил Кривощапов, вытирая потные щёки. — Причин недостачи много. Масло могло утечь при технической поломке, могли недополучить…

— Николай Сидорович, а почему вы не отвечаете на мой вопрос? Я спросил, кто украл масло? Или его не крали?

Кривощапов молчал, поглядывая на следователя. И вдруг ответил воспрянувшим голосом:

— Откуда мне знать! Уж если следственные органы вторично разбираются…

Теперь замолчал Рябинин. Но когда заведующий огрызнулся, у Рябинина появилась злость на этого тихого и благополучного человека. Понятно, будь у него крупный завод с громадным штатом — тут можно и не уследить. А то ведь крохотное предприятие, когда всё на глазах. Рябинин не понимал, почему Юрков не привлёк его за халатность. Пусть бы отвечал вместе с кладовщиком, потому что близорукость приносит вреда не меньше, чем воровство. Но близорукость ли здесь?

— Значит, Топтунова виновным не считаете? — спросил Рябинин.

— Почему же… Он лицо материально ответственное, с него и спрос.

Рябинин ждал, не добавит ли он чего ещё. И Кривощапов добавил:

— Я не исключаю, что масло разошлось за три года и по мелочам.

Пятьдесят тонн украдено, арестован кладовщик, идёт следствие, а человек, который специально поставлен государством, чтобы на базе ничего подобного не было, спокойно строит предположения. Только потеет. Рябинин знал такой тип руководителей, для которых главное — переждать. Перепотел у Юркова, перепотеет у него на допросе, перепотеет и свидетелем в суде. Кладовщика осудят, масло спишут, история забудется — и опять он тихо заживёт на своей тихой базе, пока её не ликвидируют и его не переведут на другую, тоже тихую.

— Мог недопоставить поставщик, а мы недопроверили, — раздумывал вслух Кривощапов.

Рябинин видел, что заведующий раздумывает для него, следователя. Да и какие вдруг раздумья, когда делу пошёл третий месяц — уж наверняка всё десять раз обдумано.

— А вы знаете, что однажды человек сорвал замок на баке и чуть не утонул в масле? Правда, это было давно.

— Ну и что? — спросил Рябинин.

— Масло расхищалось.

Видимо, в лице следователя мелькнуло что-то такое, отчего заведующий смутился.

— Я хочу сказать, частично расхищалось, — уточнил он.

— Вы говорили, что помогали Топтунову отпускать масло. А вы один, без кладовщика, не отпускали? — прямо спросил Рябинин.

Кривощапов полез за платком, который застрял в кармане и никак не хотел оттуда вылезать, как и его ответ не хотел появляться на свет божий. Он шарил в кармане суетливой рукой, комкая ткань, или уж рука теперь там запуталась.

— Отпускал, — изумлённо признался заведующий и выдернул платок. — Надеюсь, вы меня не подозреваете?

— Почему скрыли это обстоятельство от следователя Юркова?

— Он не спрашивал… Потом, это бывало не часто.

Казалось бы, заведующий должен не сомневаться в виновности кладовщика — больше красть некому. Но Кривощапов сомневался, он даже внушал следователю мысль, что масло могло утечь другими путями. Что-то мешало ему обвинить Топтунова — уж не совесть ли?

— У вас своя машина? — поинтересовался Рябинин.

— Да. «Жигули».

— У вас и дача есть?

— Небольшая, в садоводстве. Это вы клоните… всё туда?

— Только туда, — заявил Рябинин. — Подпишите протокол.

Кривощапов пугливо глянул на следователя: то ли его смутил конец допроса, то ли он вообще боялся подписывать бумаги. Ручка поставила фамилию вяло, без завитушек — в документах он расписывался не так.

— Подведём итог, Николай Сидорович, — сказал следователь. — Вы от меня что-то скрыли. Это «что-то» не в вашу пользу.

Кривощапов попытался слабо возразить, уже начал, но, стоило следователю взглянуть на него прямо и сурово, он с готовностью замолк.

— Следствие ещё не закончено, — твёрдо сказал Рябинин. — Мой вам совет: не ждите, пока я узнаю сам, без вашей помощи. Соберитесь с духом и расскажите всю правду. До свидания.

Как только заведующий ушёл, Рябинин взял чистый лист бумаги и написал первую цифру: три года. В трёх годах тридцать шесть месяцев. Три месяца отпускных — остаётся тридцать три. Допустим, в месяце двадцать пять дней. Тогда в трёх годах — восемьсот двадцать пять рабочих дней. Рябинин округлил, двадцать пять дней отбросил, потому что не все бывают удачливы. Оставалось восемьсот. Затем он допустил груз, равный весу человека, — килограммов шестьдесят. Умножив восемьсот дней на шестьдесят килограммов, Рябинин даже схватился за очки — получалось сорок восемь тонн. Почти тютелька в тютельку. Выходило, что Кривощапов на своей машине за три года вполне мог вывезти это недостающее масло. Скажем, в двух флягах. Да ещё при таком стороже…

Теперь Рябинин имел представление о базе и о её людях. Пора было допрашивать кладовщика.

Следственный изолятор находился на окраине города. Рябинин нажал кнопку на кирпично-красных воротах. Тут же открылось окошко и появилось лицо знакомого сержанта, которое едва умещалось в маленьком квадрате. Сержант кивнул — они были знакомы не один год. Поздоровавшись, он всё-таки упёрся взглядом, требуя показать удостоверение, потому что служба есть служба. Как только Рябинин спрятал красную книжечку, Над его головой вспыхнули слова: «Проходите. Дверь от себя». Он толкнул её и оказался в комнате-шлюзе перед другой, точно такой же дверью. Сержант улыбнулся, чем-то щёлкнул, и над дверью вспыхнула другая табличка: «Проходите. Дверь к себе».

Рябинин вошёл в комнату для следователей — большое помещение с полированными столами, ковром на полу, цветами по углам и двумя белыми телефонами. Здесь следователи выписывали требования на вызов заключённых, ждали, а главное, встречались друг с другом и обменивались новостями. Здесь слышались вздохи и носились слова об отсрочках, доказательствах, составах преступлений и статьях кодекса. Стой здесь магнитофон, он бы накрутил сотни метров плёнки интереснейших историй. Но сейчас — конец дня, никого не было.