Димитр Пеев - Седьмая чаша Страница 4

– Нашли ли сосуд, в котором он находился? – спросил подполковник. – Коробочку, баночку, пузырек?

– Нет. Тщательно обыскали всю дачу, сарай, двор – безрезультатно. Не помогла и собака.

– Выходит, убийца принес цианистый калий в своей ладони? Или в дело вмешался бог? – Геренский улыбнулся. – Но боги не убивают ядом, Любак!

Капитан Смилов поднял удивленно голову:

– Что вы сказали?

– Античные драматурги, дорогой мой Любак, иногда придумывали настолько запутанные ситуации, что сами не могли найти выхода из них. И тогда они пользовались хотя и примитивным, но зато впечатляющим приемом – сверху на сцену спускали на канате бога. И он улаживал все дела. Однако при этом, насколько я помню, боги никогда не пользовались ядом. Они убивали громами, стрелами, рушащимися скалами, но яд считали, наверно, ниже своего достоинства.

– Не очень-то я силен в этих софоклах-еврипидах, – сознался Смилов. – Но вас я понимаю: сосуд из-под яда, конечно, должен где-нибудь существовать.

– Почему же он исчез, Любак?

– Я подозреваю Жилкова. Между смертью Даракчиева и моим появлением только Жилков покидал дачу. Он ведь поехал за врачом.

– Это уже кое-что!

– Но на подозрении еще трое. Каждый имел возможность отравить Даракчиева.

Несколько минут Александр Геренский, прихрамывая, разгуливал по кабинету, потом вернулся к столу.

– Продолжай, Любак. Что же нашли при обыске?

– Прежде всего, товарищ подполковник, – деньги. Это было сборище далеко не бедных людей. В карманах убитого найдено около тысячи левов и сертификатов еще на двести. В сумке Дарговой – почти две с половиной тысячи. У Жилкова – полтораста, у Паликарова – двести с лихвой. Даже у Марии Данчевой, довольно вульгарной девицы, сто левов… Дача была битком набита деньгами, в том числе западной валютой и сертификатами.

– Откуда такие деньги у Даракчиева? – спросил Геренский.

– Это еще предстоит выяснить.

– А на работе у Даракчиева никогда не было растрат?

– Там все в порядке. Сослуживцы отзываются о нем как о человеке холодном, необщительном, но на редкость аккуратном. Никто никогда не уличил его в какой-нибудь махинации. А долларами в их конторе никогда и не пахло.

– Хорошо… Что еще показал обыск?

– Особый интерес представляет, конечно, гостиная. Во-первых, в одном из ящиков буфета, ключ от которого был в кармане убитого, лежало много денег, на них отпечатки пальцев не только Даракчиева, но и Жилкова. Во-вторых, в том же ящике лежал пистолет с взведенным курком. Великолепный «смит-вессон» одной из последних моделей. К полированной поверхности ящика притрагивалась сначала Богдана Даргова, потом Дамян Жилков.

– Какие объяснения дают Даргова и Жилков?

– Никаких. Случайно, мол, прикоснулись к буфету…

– А что говорит Жилков о своих отпечатках на банкнотах? Опять случайно?

– Его будто бы посетил незнакомый человек и попросил передать эти деньги Даракчиеву.

– Когда посетил?

– В пятницу, за несколько часов до убийства.

– Гм, шито белыми нитками… Что еще, Любак?

– Вот эта фотография. Обнаружена в пиджаке отравленного.

Александр Геренский рассмотрел снимок. На первый взгляд ничего криминального: две машины на обочине, двое людей меняют колесо у одного из автомобилей.

– Тот, что слева, Дамян Жилков, – сказал капитан. – Объясняет, что недавно ездил с Даракчиевым прогуляться за город, а по дороге помогли какому-то иностранцу сменить лопнувшую шину. Помогал Жилков, а фото якобы на память делал Даракчиев.

– И тут комар носа не подточит, – сказал подполковник. – Фотографией займемся отдельно. А пока перейдем к досье. Прежде чем я с ним подробно ознакомлюсь, скажи мне несколько слов о каждом, кто фигурирует в деле.

Смилов раскрыл папку с документами и начал их перелистывать.

– Георгий Даракчиев. Сын крупного фабриканта. Безмятежное детство, гувернеры, колледжи и все такое прочее. Политикой никогда не занимался. В сорок седьмом году поступил на службу бухгалтером. У него куча благодарностей за безупречную работу. Женат, один ребенок. Жена его – Зинаида Даракчиева, урожденная Пфальцгаммер.

– Из немецкой семьи?

– Ее отец, Генрих Пфальцгаммер, белогвардейский эмигрант. Выдавал себя за русского, но, видимо, из прибалтийских поселенцев. Утверждали, что он барон. Значит, и Зинаиду можно считать баронессой. Мать ее – болгарка. Впрочем, родителей ее уже нет в живых.

– Чем промышлял барон?

– Торговлей, продавал овощи.

– Кто следующий?

– Борис Паликаров. По происхождению ничем не отличается от Даракчиева. Работает агентом госстраха. Живет на широкую ногу. Объясняет свою роскошную жизнь богатым наследством. Я навел справки: действительно, получил наследство, но не такое, чтобы сорить деньгами… Его дружок Дамян Жилков родом из глухого села. Приехав в Софию, работал сначала токарем, теперь продает билеты спортлото. Уверяет, что ему страшно везет на выигрыши. Отсюда и доходы.

– Неужто так везет? – удивился подполковник.

– Да, он получил несколько крупных выигрышей, хотя не исключено, что все это липа. – Капитан перевернул страницу досье. – Богдана Даргова, женщина без биографии, без профессии, без личных доходов.

– А две с половиной тысячи?

– Утверждает, что подарены ей Даракчиевым. На протяжении трех лет была его любовницей, а в пятницу они расстались. Он как бы дал ей отступного.

– А как смотрит на этот подарок ее муж?

– Оказывается, он давно подозревал жену в измене. Не отрицает, что в день убийства был в Драгалевцах. Он знал, что собирается компания, и бродил возле дачи, желая выяснить характер взаимоотношений своей жены с хозяином дома. Нет никаких данных, что он проникал внутрь дачи.

– Чем он занимается, этот ревнивец?

– Обычный служащий. Правда, тоже получивший наследство… Последними в досье значатся девушки. Как я уже сказал, они вне подозрений… – Смилов захлопнул папку.

– Значит, с них и нужно начинать, Любак. Пригласи их завтра к восемнадцати часам.

– Но завтра воскресенье.

– Ну и что же? Медлить в таком деле нельзя.

– Завтра в десять часов похороны Даракчиева.

– Я там буду. Небезынтересно посмотреть на опечаленных убийц. Как встретила горе его супруга?

– Она вернулась сегодня утром из Варны. Не скажу, что убита горем. Подозрительно крепкие нервы у баронессы.

– В чем ты ее подозреваешь?

– В бессердечности. Судите сами: сын в пионерском лагере, это совсем близко, за городом, но она не оповестила ребенка о смерти отца. Я связывался с начальником лагеря по телефону. Оказывается, она звонила и просила передать сыну, что, как обычно, навестит его завтра после обеда.

– Что ж тут странного, она просто щадит ребенка. Между прочим, и мой сынишка в таком же лагере. И я навещаю его по воскресеньям после обеда, как и все другие родители. Таков лагерный распорядок.

– Но похороны утром! Подполковник Геренский задумался.

– Давай-ка вызовем ее тоже на завтра.

– Лучше поговорить с ней на даче, – предложил капитан.

2

Шагая от автобусной остановки, подполковник еще издали увидел Любомира Смилова, поджидающего его у ворот дачи. Геренский испытывал большую симпатию к этому двадцативосьмилетнему парню. Для него Смилов был олицетворением нового поколения в милиции, – поколения людей, сильных духом и телом, образованных, интеллигентных. Они были аккуратны, деловиты, но без скованности, учтивы без раболепия, инициативны без панибратства.

Закончив юридический факультет, Смилов попросился в уголовный розыск. Геренский, когда-то попавший сюда по одному из комсомольских наборов, наблюдал – вначале с удивлением, потом с уважением, – сколько желания, увлеченности, ума вкладывает доброволец в любое дело. Будучи заместителем начальника управления, подполковник через год-другой понял, что из Смилова может получиться замечательный криминалист. То, что Любомир Смилов как-то незаметно стал правой рукой Геренского, никого не удивило: подполковник знал толк в людях. Естественно, между ними давно установились своеобразные приятельские отношения, выходящие за узкие служебные рамки. Их разговоры порою могли бы позабавить человека, ценящего юмор. Геренский обычно подтрунивал над чрезмерным пристрастием помощника к спорту. Смилов в свою очередь намекал, что человек, которому едва за сорок, еще не старик, что любовь к классической литературе не должна вытеснять из сердца все другие виды любви, коих неисчислимое множество, и прежде всего любовь к физическому совершенству.

– Приветствую, шеф. Вы точны, как ваши двойники в детективных романах, – шутливо откозырял Смилов и показал на часы. – Сейчас из-за поворота вынесется на роскошной машине бессердечная Даракчиева.

– Женщине не грех опоздать.

– Такая женщина не опаздывает. А вот и она! Машина, которая остановилась у ворот дачи, будто только что съехала с обложки западного журнала.