Леонид Влодавец - Ломовой кайф Страница 4

— Так ест, пан капитан! — поддержал шутку Ольгерд. — Докладываю первый этап движения. Примерно пятьсот метров идем вперед по этому туннелю. Уклон небольшой, градусов пять, высота свода от трех до полутора метров, ширина прохода не менее метра, так что протиснемся без проблем. Рушам напшуд!

И, пристегнув к шлему фонарик, Ольгерд двинулся вперед. Следом, стараясь выдерживать дистанцию, пошли остальные. Ольгерд освещал путь впереди, а капитан своим фонарем высвечивал всю колонну, чтобы народ не терял друг друга из виду и никуда не отклонялся. Впрочем, отклониться было просто некуда. Сглаженные, прямо-таки вылизанные многолетним водотоком стены лишь в двух или трех местах были пересечены достаточно широкими трещинами, но перепутать их с продолжением главного хода было никак невозможно.

В общем, эта часть подземного путешествия даже с учетом пятиградусного подъема выглядела вполне прогулочной. Полтысячи метров по извилистому природному туннелю прошли за четверть часа, не больше. Правда, к тому моменту, когда Ольгерд остановился и посветил фонарем назад, идти приходилось, уже пригнувшись, ибо высота свода достигла тех минимальных полутора метров, о которых упоминал «пан Сусанин». Кроме того, откуда-то из темноты доносилось гулкое журчание воды.

— Подошли поближе, — пригласил Ольгерд почти экскурсоводским тоном. — Смотрите влево. Там, куда я свечу фарой, — полуметровая трещина в стене. По полу, если присмотритесь, течет ручеек и стекает в эту трещину. Но трещина эта, как говорится, не простая. Через полтора метра она переходит в наклонный «колодец». Уклон там градусов шестьдесят-семьдесят, и пешком по нему не побегаешь. Кроме того, он имеет протяженность в полтораста метров, и там все время капает водичка с температурой от трех до пяти градусов Цельсия. Постарайтесь не простудиться — это опасно для здоровья. Рекомендую снять все лишнее, убрать в рюкзаки и надеть гидрокостюмы. В общем, сейчас вы меня дружно подстрахуете, а я проложу веревочку, по которой мы помаленьку спустим всех остальных и рюкзаки до отметки 527. Там можно будет чуть-чуть дух перевести, а потом поедем дальше до отметки 459.

— Переодеваемся! — приказал Ляпунов. — Снять рюкзаки!

Раздеваться до белья в сырой пещере, по которой журчит ледяная водичка и сквозняки гуляют, — удовольствие ниже среднего. Не менее приятно натягивать на себя холодную черную резину. Бр-р!

Пока все возились, запихивая в объемистые рюкзаки свои боевые разгрузки, броники и камуфляжки, Ольгерд быстро влез в гидрокостюм, обвязался веревкой, пристегнул к поясу рацию, связку крючьев с кольцами и молоток. Он явно делал все быстрее и ловчее прочих «неспециалистов» и даже успел отпустить комплимент Милке:

— Вам это очень идет, пани!

Точно, Милка выглядела в гидрокостюме очень сексуально, но никаких мыслей на эту тему у братьев-«мамонтов» не вызвала.

— Ну, я пошел! — доложил Ольгерд, встал на четвереньки и начал кормой вперед заползать в трещину. — Травите помаленьку!

Некоторое время голова Ольгерда с лампочкой на шлеме еще просматривалась в трещине, затем стал виден только свет, идущий из глубины «колодца». Потом и свет стал меркнуть помаленьку.

— Ну и преисподняя! — поежилась Милка. — И как наши предки в этих пещерах жили?

— В этих пещерах жили не наши предки, — заметил Ляпунов, осторожно вытравливая веревку, — а духовские.

— По-моему, чечики тоже «сами не местные», — проявил неожиданную эрудицию Топорик. — Я когда в девяносто втором осетин с ингушами разнимал, то читал в Моздоке газетку, где какой-то профессор писал, будто вайнахи откуда-то прикочевали, а до этого тут одни осетины жили.

— Писать, — проворчал капитан, — это, блин, все умеют! Я тоже помню, как нам в Карабахе с обеих сторон листовки подкидывали. Армяне — свое: это Арцах, исконная армянская земля, тут наши хачкары не то с пятого, не то с десятого века стоят, а злые тюрки сюда вторглись, захватили землю и обратно не отдают, даже ретранслятор не хотят установить, чтоб мы свое армянское радио слушали! Ну, а азеры, естественно, все наоборот: Карабах от Карабаха ведется, не знаем никакого Арцаха, а армяне свои хачкары — это кресты такие

— поставили не в десятом веке, а уже при советской власти, когда всю историю фальсифицировали. И тоже, блин, с каждой стороны по два-три профессора подписалось. Ты, Топор, газету в Моздоке читал? Ясное дело — осетинская версия. А если б газетка была назранская, так, поди, все было бы в пользу ингушей вывернуто.

— История — продажная девка империализма! — глубокомысленно вздохнул Топорик, припомнив и перефразировав Аркадия Райкина.

В это время рация Ляпунова захрюкала:

— Командир, ответь, меня слышно?

— Слышно, слышно! — придавив кнопку передачи, отозвался капитан, — Ты где?

— Дошел до минус двадцать семь. Веревочку проложил, иду обратно.

Через пять минут свет, выходивший из колодца, стал заметно ярче, а еще через такой же промежуток времени голова Ольгерда высунулась из колодца, и свет фары заставил «мамонтов» зажмуриться.

— Пару крючьев пришлось заново вбивать, — доложил Ольгерд, выбравшись в туннель из трещины. Гидрокостюм его лоснился от воды, будто он только что вынырнул из моря.

— Следующим, стало быть, опять я, — хмыкнул Топорик. — Для проверки надежности…

— Угадал. Только на этот раз будешь там внизу рюкзаки принимать. Они иногда застревать будут, так что придется их продергивать, нежно, но мощно. Надевай мою лампу на шлем! Так. Когда будешь пояс наверх отправлять, не забудь и лампу послать. Другие тоже с комфортом желают, а не на ощупь. Цепляйся!

— А не раскокаем лампу-то? — произнес Топорик озабоченно.

— Аккумулятор пристегнешь к ремешкам, лампу стеклом внутрь подкладки пояса. Обкрути веревкой немножко… Дойдет как новая!

— Ох, е-мое, — пробухтел Топорик, раком вползая в щель, — тяжела ты, солдатская служба!

Когда Топорик скрылся в колодце, Ляпунов, потравливая веревку, поинтересовался:

— Ты вообще-то давно тут последний раз ползал, пан Ольгерд?

— В восемьдесят седьмом, кажется.

— Тринадцать лет назад, стало быть… И ты уверен, что с тех пор тут ничего не изменилось, а?

— Уверен, что изменилось. А что?

— Стало быть, есть шанс, что там, где вы раньше пролезали, теперь все наглухо завалено? Я правильно понял?

— Шанс есть. Но есть шанс и на то, что там, где раньше нельзя было пройти, теперь можно. Диалектика!

— Спасибо, я еще не забыл с училища… — вздохнул капитан.

— И давно вы его закончили? — поинтересовался Ольгерд.

— В восемьдесят третьем.

— О, у вас хорошая память! Нескромный вопрос: а почему только капитан? Многие за это время генералами стали.

— Кто стал, а кто и отстал, — проворчал Ляпунов. — Жизнь так сложилась.

Ольгерд понял, что дальнейшие разъяснения на эту тему исключены, и притих. Зато рация капитана заговорила баском Топорика:

— Доехал до площадки, из пояса вылез, лампу упаковал. Вира!

— Понял, — ответил Ляпунов. — Жди рюкзаки! Лампу, укутанную поясом, благополучно вытянули, и Ольгерд снова нацепил ее на шлем. А к поясу прикрепили за лямки пару рюкзаков и отправили в колодец. Сверху Ольгерд и Ляпунов страховали веревкой, чтобы рюкзаки не соскользнули слишком быстро, а снизу Топорик должен был продергивать их через узкости, если создавалась угроза застревания.

Впрочем, рюкзаки съехали нормально и ни разу не застряли, поэтому вторым рейсом рискнули отправить сразу три. И тут все прошло штатно.

— Милочка! — сказал Ляпунов. — Прошу на погружение!

— Сереженька! — столь же нежно пропела Зена. — Всегда готова к погружению! Особенно ежели куда унутрь…

Милкин юморок был «мамонтам» хорошо известен, и то, что «королева воинов» могла перепохабить любого мужика, — тоже. Однако в компании был чужой, который мог понять что-нибудь не так, и Ляпунов пробормотал давний прикол из телефильма «Адъютант его превосходительства», который в дни детства и юности нынешнего капитана был жуть как популярен:

— Зачем же при мальчонке-то, ваше благородие?

Ольгерд был примерно ровесником Ляпунова и прикол помнил. А вот Таран фильм с участием Соломина посмотреть как-то не сподобился. Для него и его сверстников этого прикола вообще не существовало. Вдобавок Юрка был единственным среди всей компании, кто с большей или меньшей натяжкой подходил под понятие «мальчонка», ибо, несмотря на рост 186 и вес 92 (поправился малость на «мамонтовских» харчах!), Юрке все еще не сравнялось двадцать лет, и он покамест оставался тинейджером. Наличие жены и годовалого сына в данном случае можно было в расчет не принимать.

В общем, Таран неизвестно отчего обиделся и даже разозлился. То ли от того, что Милка слишком кривлялась, то ли от того, что Ольгерд слишком противно захихикал после слов Ляпунова насчет «мальчонки». Но, слава богу, Милка в этот момент уже уползла в «колодец», и Таран не успел сказать ей на дорожку ничего обидного и сердитого.