Виктор Банев - Череп императора Страница 4

— Привет, Илюха. Ну как девочки-машинистки?

— Нормально, Паша, нормально. Жалуются вот только — почерк у тебя неразборчивый. Буквы, говорят, иногда пропускаешь.

Эту байку знал весь издательский комплекс. Когда-то лет десять или даже пятнадцать тому назад, еще при коммунистах, Паше доверили должность выпускающего редактора. Паша понял это в том смысле, что перед ним открываются двери в мир Большой Карьеры. Он купил себе пиджак, при встрече подавал приятелям для рукопожатия два пальца и демонстративно называл всех на «вы». Он просиживал в редакции до двух ночи, сам лично, не доверяя корректорам, вычитал гранки, проверил все, вплоть до знаков препинания, в прогнозе погоды. А в шесть утра из типографии позвонили и сказали, что в заголовке передовицы вместо цитаты из Маяковского: «Я себя под Лениным чищу» — набрано: «Я себя под Лениным ищу». И фотография улыбающейся девушки. Тираж ушел под нож, газета вышла с трехчасовым опозданием, а Паше больше никогда не доверяли ответственных постов.

Паша помрачнел и поскреб ногтями трехдневную как минимум небритость.

— Слушай, Илья, мне тут человечек один с утра звонил. Говорит, какого-то Стогова из «Мун Уэя» на Литейный увезли. Часом не твой родственник?

— Да, Паша, это меня увезли на Литейный. — Я знал, к чему он затеял этот разговор.

— Серьезно? Тебя? А за что?

— Паша, об этом пишу я. Сам.

Паша как-то сразу увял, с тоской посмотрел на непочатую «Балтику» и попробовал зайти с фланга.

— Ну ладно, сам так сам. А что там хоть случилось-то? Говорят, китайца какого-то завалили?

— Ага. Завалили.

— Ну и?..

— Паша, ты что, не русский? Я же сказал — об этом пишу я. Что непонятно?

— Злой ты, Илья, — окончательно расстроился Паша.

Мы помолчали.

— Дай хоть пивка хлебну, — наконец решился он.

— Хлебни.

Паша мстительно присосался к горлышку и поставил бутылку на стол, только когда пива в ней осталось едва на пару пальцев, и, не оборачиваясь, вернулся к своему столу.

В мокрой куртке, прямо с улицы, в буфет влетел буржуазного вида мужчина. Не иначе как коммерческий журналист. «А сегодня, дорогой читатель, мы поговорим о самом главном. О том, какие ювелирные изделия мы с вами можем купить в этом туристическом сезоне в Таиланде…» Я допил первую бутылку пива. Не дай мне Бог дожить до такого вот буржуазного состояния.

Встав вполоборота к буфетной стойке — так, чтобы виден был пришпиленный к брючному ремню пейджер, — буржуазный мужчина громогласно объявил:

— Светочка, разменяй сто тысяч. Мне никак не разойтись с таксистом.

Ага. Все-таки Светочка. Я открыл вторую бутылку и залпом выпил сразу целый бокал пенистого напитка. Хорошая девушка Света. Длинноногая, да и вообще… Осокин утверждает, что натуральная блондинка, — он проверял. Не знаю уж, что у них там с Лешей произошло, но теперь она не может даже слышать его имени. Не любит его, и все тут!

— Привет, Илья. — В буфет вошли три машинистки и новенькая корреспонденточка из отдела социальных проблем, имени которой я не знал. Машинистки были бледны и не накрашены. Сколько у нас там времени? Ух ты, уже полпервого. Пора идти на рабочее место и писать о загадочном убийстве китайского бизнесмена в печально известном петербургском найт-клабе «Мун Уэй». «Специально для читателей нашей газеты. Специальный корреспондент И. Стогов, как всегда первым оказавшийся на месте преступления, передает…» Повышенная концентрация слова «специально», «специальный» — это важно, потому что придает остроту.

Иногда меня в буквальном смысле слова тошнит от того, чем я занимаюсь. Человека убили, а я… Скорее всего, он и сам бы умер от болезни печени в течение ближайшего месяца-двух, но кто-то решил поторопить ход событий. Впрочем, ничего другого делать я все равно не умею.

Взять, что ли, еще пива? Или уже пришло время для ста граммов «Смирновской»? Я осторожно потрогал пальцами виски. То ли это аспирин российских спецслужб оказал свое действие, то ли все-таки «Балтика», но головная боль, похоже, прошла окончательно. Можно начинать работать.

Я отнес пустые бутылки на столик с табличкой «Грязную посуду — сюда» и совсем уже начал было похлопывать себя по карманам плаща в поисках ключа от кабинета, когда в буфет стремительно влетел мой главный редактор.

— Ага, — он сразу же нашел меня взглядом, — где ж вам, Илья, еще и быть с утра, как не в буфете?

— Здравствуйте, Виктор Константинович. — В моем голосе без труда читалось уважение к собеседнику и понимание всей значимости нашей с ним, собеседником, встречи.

— Тебе звонили, — сказал Виктор Константинович.

Странно. С каких это пор почетный член Союза журналистов Санкт-Петербурга, постоянный ведущий рубрики «Подготовка к отопительному сезону» и автор нашумевшего репортажа «В Санкт-Петербург с гастролями приехал австрийский цирк» Вэ Ка Степашин стал подрабатывать моим личным секретарем? Или это опять ФСБ?

— Из ФСБ? — попробовал угадать я.

— Почему из ФСБ? Что вы опять натворили? Слушайте, Стогов, вы меня до инфаркта доведете! Нет, звонили не из ФСБ. Звонили из китайского генконсульства. Сегодня в пять часов они приглашают вас на ужин, который устраивается специально в вашу честь.

— Вот те раз, — опешил я.

— Вот те два, — не смешно сострил редактор.

3

Поспать удалось всего часа полтора. Надеть чистую рубашку я успел, побриться — нет. В десять минут шестого я нажал кнопку звонка генерального консульства Китайской Народной Республики.

Из глубины тонированного стекла сквозь потоки воды на меня взирало вытянутое отражение собственной физиономии. Н-да, видок тот еще. Помню, года полтора тому назад мой тогдашний редактор устраивал мне интервью, брать которое предстояло у его, редактора, знакомого прямо на улице. А чтобы мы с интервьюируемым друг друга узнали, редактор при мне по телефону пытался описать неведомому респонденту, как я выгляжу. Скептически оглядев меня, он задумчиво помычал в трубку и сказал: «Стогов, это три „не“: он невысок, небрит и практически всегда нетрезв. В общем, вы его узнаете». Надеяться оставалось только на то, что китайцы — народ вежливый и к чужим недостаткам снисходительный.

Дверь наконец открылась.

— Господин Стогов?

— Да.

— Очень приятно, очень приятно. Меня зовут Дэн Шан-ся, это я звонил вашему редактору. Проходите, пожалуйста.

Внутри было уютно и тепло. Китаец — маленький, юркий, в массивных роговых очках — повесил мой плащ на плечики и убрал в стенной шкаф. «Промокли? Да-а, погода испортилась, очень испортилась. Осень в этом году ранняя». Всю дорогу он что-то бубнил себе под нос и как-то по-ленински постоянно потирал ладони. До сегодняшнего дня я несколько раз бывал в консульствах — немецком на Фурштатской, итальянском напротив Кировского театра, в польском на… не помню, как называется эта улица, в общем, напротив вендиспансера. Один раз был даже на банкете в консульстве ЮАР. Но в консульствах азиатских стран до сих пор бывать мне не доводилось.

— Сюда, пожалуйста, — последний раз взмахнул рукой мой провожатый, и мы вошли в комнату для приемов.

Комната была большая, в пять окон, за которыми чернели едва различимые сквозь дождь воды Мойки. Справа от двери на стене висел портрет какого-то знаменитого китайца. Мао Цзэ-дун? Конфуций? У дальней стены полукругом стояли диванчик и два кресла, между которыми был втиснут совсем низенький стол с одинокой пепельницей посередине. В одном из кресел сидел совсем пожилой китаец в черном дорогом костюме, второе было пустым. При моем появлении китаец встал и радостно заулыбался.

— Позвольте вам представить господина Ю Мин-тао, нашего Генерального консула. Господин консул, это Илья Стогов, журналист. — Мы пожали друг другу руки. Рука у генконсула была маленькая, сухая и какая-то жесткая. — Садитесь, пожалуйста.

Как оказалось, для меня предназначалось не кресло, а целый диван. Дождавшись, пока я протиснусь мимо столика, дипломаты уселись в кресла, и тут же в комнату неслышно вошли несколько официантов. С почти нереальной быстротой на столе появился чай, пепельницы и несколько блюдец. При виде чая я внутренне чертыхнулся. По телефону китаезы обещали ужин, и я специально не стал перекусывать по пути.

— Вы курите? — поинтересовался Дэн.

— Курю.

— Тогда я советую вам попробовать наши китайские сигареты. — Он протянул мне жестяную банку, которую я сперва принял за сахарницу, а на самом деле оказавшуюся этакой оригинальной сигаретной пачкой. Одной затяжки мне оказалось достаточно, чтобы убедиться — сигареты, конечно, ароматные и все такое, но на мой лично вкус — полное дерьмо. Отказываться было неудобно, и я выкурил китайскую пахитоску больше чем наполовину. Дальше не смог. Настроение катастрофически портилось. Кормить не кормят, курить свои сигареты — теперь вроде как нарушение этикета. Знал бы, что все так получится, — не пошел бы.