Инна Тронина - Лунатики Страница 4

Интересно, к чему снятся ножи? Кажется, к ссоре. Надо проснуться, шире раскрыть глаза. Нет, никак! Много снотворного вкололи. Сама врачу жаловалась, что не может забыться ночью. И вот теперь, от беспрестанного волнения, мерещатся разные кошмары.

Старушка-двойник, в рубашке до пола, юркнула к дубовому столу, где и стояли ножи. Только эту вещь Вера не позволила внуку выбросить, заменить итальянской пластмассой. Именно около стола, в фартуке и косынке, она чувствовала себя уверенно; и не давили на плечи годы. Но сейчас Вера наблюдала за своим двойником как будто из укрытия. Она не представляла, зачем старушонке потребовался шеф-нож.

Неведомая и такая похожая незнакомка выхватила шеф-нож из гнезда, крепко сжала его потемневшую от времени деревянную ручку. На цыпочках побежала к двери, в тёмный подвал, похожий на чей-то беззубый рот. Всё верно, Гусева перед сном вынула протезы. Теперь у неё такой же рот, как и у этой бабки.

«Куда же она?» – растерялась Вера Фёдоровна.

Но неведомая сила властно влекла её за белой фигурой. Кто-то словно толкнул Веру в спину, и тут же заныло сердце.

«То есть, куда это я?… Ведь это – моё отражение, сошедшее с поверхности зеркала…»

Интересный сон, только проанализировать его некому. Стыдно внука просить отвезти к приятельницам или к психоаналитику. Жаль, что дочери нет – только сын. И тот свою мать сто лет не видел. Может, с внучками поближе познакомиться? Им бы, наверное, интересно было, как бабушка сама за собой бегала ночью…

Дачный домик снился Гусевой со всеми подробностями. До складочки на ковровой дорожке, до шляпки гвоздя в стене. И всё-таки это было нереальные, жутковатые образы. Во сне нет места логике, и человек совершает то, чего наяву никогда бы не сделал.

Белая старушка с ножом в руке стала подниматься на второй этаж. Порхая со ступеньки на ступеньку, она миновала лестничную площадку в спальню Веры Фёдоровны. Повернула на третий марш. Неужели она идёт в мансарду? Деревянная лестница не скрипит, и воздух не дрожит, хоть от жары все окна открыты.

Внук не запер дверь. Он никогда не закрывался от бабули – кроме тех случаев, когда был с женщиной. Белая старушка толкнула дверь с матовыми стёклами, покрытыми тончайшим «морозным» узором; переступила порог Серёжиной спальни. Вера неотступно следовала за ней. Войдя, она увидела в мансардных окнах тучи, а на стёклах – капли воды. Остановилась и провела ладонью по лбу, пытаясь понять, что же всё-таки происходит.

И улыбнулась, услышав ровное дыхание внука – хрипловатое, отрывистое, как у настоящего мужчины. Всё-таки вырастила кормильца, без отца подняла. А вот Альку-то и вместе с мужем не смогла нормально воспитать. Институт кончала, и сына таскала в круглосуточные ясли. Потом, как положено – садик, школа, пионерлагерь, институт, стройотряд…

Серёжка спал, запрокинув голову. По настоянию бабушки, он тоже пользовался лечебной подушкой. Вера была довольна – храпеть и ворочаться внук перестал. Осанка его выправилась, и вся фигура будто бы налилась силой. А вот сейчас Серёжка похож на подростка. Острый кадык торчит кверху, под хрящеватым носом отросли усы – словно их никогда не касалась бритва.

Рядом, на полированной тумбочке, что легко катается на роликах, лежит трубка радиотелефона. Наверное, внук перед сном опять с кем-то разговаривал. Не дадут отдохнуть человеку… Пахнет дорогим одеколоном. Странно – ведь во сне нет ни вкуса, ни запаха.

Вера Фёдоровна наклонилась и увидела упавший с кресла костюм внука, и сверху – белую шёлковую сорочку. Хотела нагнуться и поднять, но почему-то не могла. Не было сил – как в своей спальне, когда решила накинуть халат. Ярко блестели начищенные Серёжкины туфли. Он, по привычке, разбросал их – не любил казарменного порядка. Даже после армии не изменил своим принципам.

За одеждой внука Вера всегда следила тщательнейшим образом, а вот сегодня не смогла – очень устала. Надо будет встать пораньше, всё приготовить. Положение обязывает. Друзья привыкли видеть внука в дорогих, без единой пылинки, костюмах. Надо же, какой отчётливый, подробный сон!

Рано утром, часов в шесть, бабушка принесёт Серёже свежую сорочку, наглаженный летний костюм. Внук посвежеет, помолодеет. Станет похожим на того, что удирал в школу, на торжественную линейку – в белой форменной рубашке с эмблемой на рукаве и в красном пионерском галстуке. А теперь галстуки у внука из китайского шёлка – с птицами и цветами.

А вот туфли внук всегда чистил сам. Бабушке он ни под каким предлогом не позволял прикасаться к обуви. Задирал ногу на ступеньку шведской стенки и любовно надраивал импортную кожу до зеркального блеска.

Старушка, идущая впереди, подкралась к постели внука. Зачем? Ведь нож в руках, да ещё такой огромный… А Серёжка спит, и о чём не подозревает. Дождик шуршит за окном. Ветер захлопнул окно где-то внизу – вроде, в её спальне.

Белая фигурка вскинула правую руку с зажатым в ней ножом. Господи, какой жуткий, тёмный сон! Надо немедленно открыть глаза, успокоить сердце. Ноги словно прилипли к ковру. Тому самому, что когда-то привёз из Туркмении Серёжин дедушка. До сих никакие импортные подделки не могли сравниться с ним в яркости красок, в гармонии узора, в прочности нитей. Надо же, и ковёр снится – каждая завитушка, и даже пятнышко в углу. Туда ещё маленький внук-первоклассник накапал из авторучки чернилами…

Да что же баба та делает?! Она наклонилась к постели Серёжи, будто собралась поцеловать его. Так делала сама Вера ещё десять лет назад. Мальчишка засыпал – вот так же, безмятежно раскинувшись – а она легонько касалась губами его щеки. Но сейчас Вера не могла подойти к белой старушке. Не могла даже закричать. Стояла с раскрытым ртом и задыхалась, чувствуя лишь один знобящий ужас.

И вдруг она увидела, как белая старушка прицелилась, размахнулась. И со всех сил ударила парня ножом в шею. Раздался протяжный, сдавленный стон, и кровь брызнула фонтаном. Вера Фёдоровна страшно закричала. Она хотела прыгнуть к своему двойнику, схватить бесплотную фигуру за горло. Но ноги подогнулись, и Гусева рухнула на туркменский ковёр. Плача, она пыталась ухватиться за край подушки, залитой кровью внука, но не смогла. Уронив голову на Серёжин полуботинок, она потеряла сознание.

Гусева очнулась в собственной постели. С облегчением вздохнула, улыбнулась. Был дождь, или он лишь приснился? Но сейчас сквозь жалюзи в спальню вламывалось горячее майское солнышко. Оно целовало старушку в мокрые от слёз и пота щёки, сушило ледяной лоб, пыталось освежить пожухлые губы.

Вера широко открыла глаза, пытаясь убедиться в том, что всё позади. Дубовые подоконники и двери на месте. В уголке под рамой видна часть тарелочки спутниковой антенны. Какое счастье! Ночь ужасов закончилась. Солнечный свет брызжет в окна, распугивая разную нечисть. Злые духи горя и страха всю ночь терзали Веру, но теперь она свободна.

Впереди – светлый день. За окнами – цветущий сад. За жалюзи заливаются птицы. И над всем этим – голубое, без единого облачка, небо. Ведь как хорошо ощутить, что на самом деле всё нормально! Но надо быстрее бежать к Серёже. Сказать ему, что видела дурной сон. Такими вещами пренебрегать не следует. В каждой сказке есть доля правды; в любом видении – крупица истины.

Раз у внука неприятности, с ним тем более нужно быть откровенной. Вполне возможно, что Серёжке надо сегодня остаться дома. Лишь бы уже не уехал в город, как часто бывало! Сам варил себе кофе, жарил яичницу, а после спускался к «Вольво». Надевал вчерашнюю сорочку, натягивал старый костюм. Не имел понятия, где у бабушки лежит его бельё, в каком шкафу висят костюмы и галстуки.

Оглушительное птичье чириканье окончательно разбудило Веру Фёдоровну. Она села, откинула одеяло. В следующий миг старушка лишилась дара речи, и голова закружилась. Её руки были в крови, и бурые пятна изуродовали сороку-ришелье. Гусева закричала, потом прикусила губу. Не соображая, что произошло, она рассматривала свои морщинистые, в кровавых потёках, пальцы.

Соскочив с постели, Вера осмотрела белье. Точно – и наволочки, и простыня, и пододеяльник в алых мазках. Господи! Да что же это такое? Опять кажется? Она лихорадочно сунула протезы в рот, сплюнула в стакан, прикусила палец – больно. Значит, всё наяву, и надо бежать к Серёжке… А что же случилось? Она ранена? Кем? Каким образом? Жалюзи в порядке, замки… Она никому не открывала дверь, как и внук.

Гусева рванулась к зеркалу, скинула рубашку. Она давно уже не стеснялась своего высохшего, худенького тела, на котором уже не осталось ничего женского. Да и была она одна в спальне. Забыла закрыться, наверное. Но без стука никто к ней не войдёт, даже внук. Она сама вызывала ребят, когда была в том нужда.

Вера Фёдоровна внимательно исследовала себя, но ран не нашла. Отбросив кровавый комок ткани, ещё недавно бывший красивой ночной сорочкой, она надела халат с лиловыми розами. Теперь смогла его поднять, вдеть руки в рукава, завязать пояс. Потом снова остановилась, сражённая страшной догадкой. Если кровь не её, значит, Серёжина?…