Итало Звево - Убийство на улице Бельподжо Страница 4

Через четверть часа после ухода грузчика Джорджо, немного поколебавшись, собрался с духом и вышел на улицу, восхищаясь собственным мужеством. Поговорив с Джованни, он жаждал узнать новости и ждать дольше был не в силах.

До ближайшего киоска, где продавали «Пикколо Коррьере», надо было идти минут десять. Сперва он пробирался вдоль стен, но потом подумал, что, прячась, скорее навлечет на себя подозрение, и эта нехитрая мысль заставила его сойти на мостовую; ему хотелось бы идти вперед с непринужденным видом, но он то и дело спотыкался. Что это с ним? Ходить он, что ли, разучился?

Купив газету, он тотчас же заперся у себя в комнате. Подтащил тюфяк к единственному окну, растянулся на нем и стал читать. Никогда в жизни в нем не вызывал еще такого интереса газетный лист, никогда еще он не углублялся с таким вниманием в чтение: он забыл обо всем на свете, и, когда отложил газету, ему показалось, будто он пробудился после долгого сна.

Почти вся рубрика местной хроники была посвящена убийству — самому значительному происшествию за минувший день. Рассказу о самом злодеянии газета предпослала несколько рассуждений о том, что подобного рода кровавые преступления слишком часто происходят в городе; с горечью, которая, без сомнения, произвела гораздо большее впечатление на убийцу, чем на власти, которым она была адресована, газета жаловалась на то небрежение, с каким в городе относятся к безопасности граждан.

Читая все это, Джорджо остро ненавидел газету! Откуда такое ожесточение? Даже если он будет наказан, убитый от этого не воскреснет! Так разве недостаточно того ожесточения, с каким власти, конечно же, разыскивают его?

Из статьи следовало — или должно было следовать, — что убийство произвело в городе настоящую сенсацию. Речь шла о злодеянии, писал журналист, которое отмечено неслыханной дерзостью, оно совершено почти в самом центре города, и, хотя час был довольно поздний, убийца никак не мог надеяться на полное безлюдье вокруг. И вот там-то был вероломно убит прохожий, убит только потому, что у него были с собой деньги.

Газета ошибалась, и Джорджо должен был бы радоваться этому, потому что это отводило от него подозрение: никто, значит, не видел жертву в сопровождении убийцы. Однако, если верить журналисту, убийца набросился на прохожего только потому, что предполагал обнаружить в его карманах деньги, и поэтому преступление казалось особенно ужасным и отвратительным; Джорджо испытал необыкновенно тягостное чувство. Те, кто рассуждает о нем, не знают, какому сильному соблазну он подвергся из-за глупости этого Антонио!

Нетрудно было понять, что убийство, описанное таким образом, должно взбудоражить весь город. Каждый решит, что его драгоценной особе угрожает опасность, и потому при случае охотно поможет полиции в поимке преступника.

Ни одного правдивого слова об убийце!

Вскоре после того, как совершилось преступление, продолжала газета, поблизости были замечены два субъекта подозрительного вида — возможно, то были преступники, совершившие убийство.

Такого рода заблуждение было, безусловно, весьма утешительным для Джорджо, и он сам удивился тому, что, узнав о нем, не почувствовал в душе никакого облегчения.

Статья в газете глубоко потрясла его. Он предполагал, что его будут упорно разыскивать, и даже допускал, что розыски эти увенчаются успехом, но, едва узнав, что они уже начались, он страшно разволновался и перетрусил, хотя пока что на его след не напали. Как видно, внутри нас есть такие чувствительные струны, которые отзываются уже на одно только предчувствие беды. Он ощущал, что сделался объектом жгучей ненависти, и хотя она еще непосредственно не угрожала ему, все же она его угнетала.

Газета, которая ничего не могла рассказать об убийце, взамен этого подробно излагала биографию убитого.

Антонио Ваччи был женат и имел двух дочерей. До последнего времени семья его жила в бедности, но несколько месяцев назад он неожиданно получил значительное наследство. По словам журналиста, Ваччи был человек недалекий: получив наследство и разбогатев, он постоянно таскал с собой большую сумму денег и хвастался ими перед каждым встречным и поперечным.

Вот почему невозможно взять под подозрение всех тех, кому было известно, что в его карманах постоянно находится целое сокровище: таких людей было слишком много. «Тем не менее, — продолжала газета, — власти допрашивают всех обитателей дома, где жил несчастный Ваччи».

«Надо было мне скрыться!» — сказал себе с острым сожалением убийца. Из прочитанного ему стало ясно, что до сих пор его ни в чем не подозревают, и если бы он ночью уехал из Триеста, то, вероятно, уже был бы в Швейцарии[1] и мог бы не опасаться преследования. Он не сомневался, что то мучительно тягостное чувство, которое делало его глубоко несчастным, не терзало бы его, находись он далеко от того места, где совершил убийство.

К вечеру он снова решился выйти на улицу. Теперь он чувствовал себя увереннее и поспешил приписать вернувшееся к нему присутствие духа сознанию, что за ним никто не следит. Однако страх продолжал владеть всем его существом. Он вздрагивал из-за каждого пустяка, от любой неожиданности — ему достаточно было, к примеру, внезапно столкнуться с человеком в форме, которая хотя бы отдаленно походила на форму полицейского. Присутствие духа вернулось к нему вовсе не после чтения газеты, вовсе не потому, что он был уверен, что за ним не следят, — ему вскоре пришлось мысленно признать это. Он чувствовал себя теперь более непринужденно просто потому, что уже привык к своему новому положению. Зачастую мы именуем присутствием духа лишь опыт и привычку к опасности.

В восемь часов вечера возвратился Джованни. Он хмуро уставился на Джорджо и — то ли в шутку, то ли всерьез — неожиданно выпалил:

— Знаешь, подозревают, что ты — убийца Антонио Ваччи.

Джорджо лежал на своем тюфяке, лицо его было скрыто полумраком. Он почувствовал, что если бы не это, то приятель при одном взгляде на его физиономию, должно быть, неузнаваемо изменившуюся при этих словах, понял бы, что подозрение, о котором он сказал, возможно, в шутку, вполне обоснованно. Куда девались его благие намерения держаться хладнокровно и непринужденно?

— Кто? — с трудом выдавил из себя Джорджо.

Ему не удалось придумать более естественного вопроса, но он предпочел его всем другим, потому что этот был самым коротким из всех, что вертелись у него на языке.

Джованни ответил, что об этом толкуют все их товарищи. По сообщению вечернего выпуска газеты «Пикколо Коррьере», какая-то женщина видела убийцу, убегавшего от места, где он совершил преступление; он чуть было не сбил ее с ног, и она даже успела разглядеть и запомнить две его приметы: у злоумышленника были густые, длинные, черные волосы и мягкая фетровая шляпа.

Страх, мгновенно охвативший Джорджо, при этих словах Джованни немного уменьшился. Они успокоили — пускай самую малость, но все же успокоили его. Он вспомнил эту женщину, которая видела его в темноте и лишь одну секунду, так что она, без сомнения, не запомнила ничего, кроме фетровой шляпы и черных волос. К тому же она ведь не видела, как он убивал, и если б его даже задержали и она бы опознала его, он еще не совсем пропал — он будет все отрицать, а это шанс к спасению. Слов нет! Его положение ужасно, он это понимал, но все же отчаиваться рано. Ведь можно остричь волосы и сменить шляпу.

— Подумай, как странно получилось! — быстро сказал он с такой дерзкой решимостью, какой за минуту до этого сам в себе не подозревал. — Я вот тут валялся сегодня и надумал постричься, а то тяжело ходить с такой шевелюрой, и потом… и потом надумал сменить свою фетровую шляпу, что-то она мне разонравилась.

Фраза прозвучала неплохо, но страх, владевший Джорджо, сказывался если не в словах, то в звуке его голоса, и человек, более наблюдательный, чем Джованни, заметил бы это.

Джованни довольно разумно сказал:

— Если не хочешь иметь неприятности с полицией, то лучше уж не стригись и не брейся, шляпу тоже сейчас не меняй.

— Но ведь ты сможешь подтвердить, что я собирался все это проделать прежде, чем заговорили о шляпе и волосах убийцы.

О, если б он мог перетянуть Джованни на свою сторону, превратить его в сообщника! Если бы не отвратительный страх, что тот сделается его первым обвинителем, он бросился бы на шею приятелю, доверился ему, предложил ему половину всех денег и при этом переложил бы на него половину своих мучений. О, какое бы он почувствовал облегчение, если бы имел сообщника: Джорджо казалось, что владевший им ужас был бы не так страшен, если бы он мог рассказать обо всем кому-нибудь. Не оставлявшая его мысль о преследователях казалась тем более грозной, что он не смел ни с кем ею поделиться. Ему чудилось: только потому, что он не может услышать разумного совета, ему не удается принять энергичного решения, которое спасет его! Сам он плохо соображал, в голове у него беспорядочно проносились различные мысли, они не оставляли следа и исчезали через несколько мгновений после того, как рождались.