Евгений Сухов - Из шпаны – в паханы Страница 40

– Уркачи, что ли?

– Сообразил. Наконец-то!

– Да чего «сообразил»? – Резо почувствовал, что начинает заводиться. Куцан его раздражал. – Объясни толком, к чему ты клонишь?

– Задавить их надо. Уркачей этих поганых задавить, – теперь Куцан говорил так тихо, что Резо едва мог разбирать отдельные слова. – Всех, к чертовой матери. Рекрут там на воле их давит, а мы тут должны. Чтобы и следа нигде от этой мрази не осталось. Теперь понимаешь, Резо?

Грузин оглянулся через плечо. Видеть в таком мраке он ничего не мог, но отлично помнил, где расположены нары Вертела и его ближайших приспешников. А ведь Куцан, действительно, дело толковал. Здесь, в Бутырской тюрьме, Резо вполне по силам продолжать общее жиганское дело. Бердяя-то он легко завалил. Так почему бы с остальными не расправиться? Вот только силы неравны.

Куцан словно прочел его мысли и зашептал на ухо с удвоенной энергией:

– Нам положить всего пятерых надо. Я уже прикинул. Вертела – самое главное. Он хоть с виду и на ладан дышит, а шибко отчаянный старикашка. К нему на хромой козе не подъедешь. Но ты с ним справишься. Без базара. А мы пристяжь его замочим. Тех четырех, что с утра до вечера возле него трутся. А как их не станет, так остальные уркачи поганые вмиг лапки кверху поднимут. И политические тоже, само собой. Все дело в этих пятерых... Так что скажешь, Резо? Решайся. Благое дело предлагаю. Ну?

– Лады, – грузин решительно мотнул кудлатой головой и тут же до боли сдавил пальцами плечо стоящего рядом Куцана. – Только спровоцировать Вертела и его кодлу ты должен. А уж дальше я подключусь и поговорю с ними по-свойски. Может, никого и валить-то не придется. Прогнем их под наш кодекс, да и делу конец.

– Твоими бы устами... – Куцан расплылся в улыбке. – Но я не думаю, что Вертела толковищем взять можно. Хотя посмотрим, конечно. Прав ты, Резо. Завтра все и провернем. Я сейчас с Протасом и с Ушлым потолкую. Потом со Скалой. А ты уж это... Гросса на себя возьми. Прощупай его, Резо. А то как бы он в самый ответственный момент нам подляну не подкинул.

– Поговорю, – буркнул Резо. – А ты иди пока.

Он почти оттолкнул от себя Куцана и, мягко ступая босыми ногами по холодному полу, направился к нарам Гроссовского. Сон как рукой сняло. Резо вдруг почувствовал, что по жилам вновь забегала кровь. План Куцана пришелся ему по душе. Рекрут бы это тоже одобрил. Не укрыться уркачам от руки жиганской за чекистскими стенами. Что на воле, что тут – все одно давить их будут...

Михаил Петрович спал чутко. Его глаза распахнулись тут же, едва рука Резо коснулась плеча. Гроссовский быстро сел. Грузин опустился рядом.

– Знаешь, кто я? – коротко поинтересовался Резо.

– Знаю, – поспешно ответил Гроссовский. – Дело в том, что я...

Но жиган не дал ему договорить. Зажал рот ладонью. Михаил Петрович вынужден был замолчать.

– Слушай внимательно, что я скажу тебе сейчас. Жиганам и уркачам под одной крышей не ужиться. Даже здесь, в тюрьме. Особенно здесь. Промеж нами война сейчас не на жизнь, а на смерть. Мне сказали, ты – человек нейтральный, Гросс. Хотелось бы, чтобы таковым ты пока и оставался. Во всяком случае, до завтрашнего дня. Начнется заварушка – не встревай. Будешь паинькой, можешь и дальше на казенные харчи рассчитывать. А если нет, я тебя, суку, первым порежу. Все понял? Дважды повторять я не буду.

Гроссовский несколько раз энергично качнул головой в знак согласия. Резо убрал руку, и дышать Михаилу Петровичу стало значительно легче. Он вобрал воздух полной грудью.

– Можешь не беспокоиться. Мое дело – нейтралитет.

– Добро, – выдал Резо заимствованное у Рекрута словечко.

После этого жиган поднялся и пропал в темноте камеры. Бывший коллежский асессор растянулся на нарах. Заложил руки за голову. В душе Гроссовского шевельнулось нечто, похожее на тревогу. А что если завтра во время стычки Резо пострадает. Погибнет. Что в этом случае станет с ним? Ответ был очевиден. Интерес чекистов к персоне Михаила Гроссовского иссякнет. А его дело так и останется в подвешенном состоянии. И снова заключение, снова неопределенный срок...

Гроссовский понял, что уснуть ему уже не удастся.

Москва. Детский приют имени Сомова

– Андрей Калюжный?

Женщина лет сорока в старомодном бежевом платье окинула пристальным взглядом подтянутую мускулистую фигуру Камаева. Причем видно было, что на нее не столько произвела впечатление сама фигура чекиста, сколько то, во что был облачен визитер. И это было вполне объяснимо. Как правило, люди испытывали благоговейный трепет перед кожаной курткой и таким же кожаным картузом. Визитерам в подобном одеянии редко приходилось предъявлять документы. Все было понятно и так.

– Да, воспитанник вашего детского дома Андрей Калюжный, – спокойно ответил Камаев. Чекист не стал садиться, и теперь взирал на женщину сверху вниз. – Распорядитесь собрать ребенка. И приготовьте его документы. На все про все я даю вам десять минут.

– То есть как же это? Вы что, хотите забрать Андрея?

– Хочу, – Камаев расстегнул куртку и потянул женщине сложенный вдвое лист бумаги. – Вот распоряжение за подписью товарища Верпухова. Можете ознакомиться. Только недолго. Помните, что отпущенное вам время уже идет.

Слова чекиста, а главное интонация, с которой они были произнесены, подействовали на сотрудницу детского приюта. Она буквально вырвала бумагу из рук Камаева, развернула ее и бегло ознакомилась с содержимым.

– Да. Хорошо. Одну минуточку, Виктор Назарович. Я сейчас сама приведу Андрея.

– И не забудьте про документы, – бросил ей вслед Камаев.

Женщина вышла, и чекист остался в комнате один. Осмотрелся. Скудная обстановка, старая пошарканная мебель, давно не беленые стены. Камаеву не хотелось думать о том, как выглядят комнаты, где живут дети. Он придвинул себе стул и с явной неохотой опустился на него. Поправил кобуру.

Женщина в бежевом платье уложилась в отведенный ей временной лимит. Она вернулась через семь минут, ведя за руку смуглого черноволосого мальчугана восьми лет. Камаев поспешно поднялся. При виде чекиста мальчишка дернулся и попытался высвободить руку. Однако женщина держала его крепко.

Камаев прошел вперед и опустился на корточки перед пацаненком. Лицо Виктора Назаровича оказалось как раз вровень с лицом Андрея. В голубых глазах мальчика плескался самый настоящий страх. Камаев вполне мог понять и эту реакцию. Воспоминания о том дне, когда на его глазах люди в кожанках забрали Гроссовского, все еще были живы. Чекист попытался ободряюще улыбнуться, но не смог. За минувшие годы он совершенно разучился улыбаться.

– Ты ведь Андрей, да?

– Да, это он, – ответила за мальчика женщина в бежевом.

Камаев поднял на нее грозный взгляд.

– Я не к вам обращался! – и снова опустил глаза на мальчика. – Тебе нечего бояться, Андрей. Никто не собирается причинять тебе зла. Напротив... У меня для тебя хорошие новости. Я собираюсь отвезти тебя к дяде Мише.

– Его отпустили? – негромко вымолвил Андрей.

Страх мальчика никуда не делся, но Камаеву показалось, что при последних словах он вроде как приосанился, а в голубых глазах мелькнул лучик надежды. Сходство с Резо у Андрея было поразительным. Чекист не мог этого не заметить. Тот же овал лица, те же тонкие губы, нос с горбинкой, жесткие волосы. Взял ли что-то Андрей от своей матери, Камаев не знал. Ему никогда прежде не приходилось видеть Екатерину Калюжную.

– Его отпустят на днях. Но это еще не все, Андрей. Мы нашли твоего отца...

– Отца? – эхом откликнулся мальчик. – Я никогда не знал своего отца.

– Да, так получилось, – Камаев продолжал, не отрываясь, смотреть в глаза Андрея. – Твой отец ничего не знал о тебе. До сих пор. Впрочем, дядя Миша лучше сам все объяснит тебе при встрече. Или это попробую сделать я. Но не здесь...

Камаев выразительно покосился на сотрудницу приюта. Андрей, казалось, его понял. Во всяком случае, женщина поняла точно. Она закусила губу, слегка отступила назад, а затем, словно опомнившись, протянула чекисту тоненькую белую папочку.

– Это его документы. Как вы просили.

Камаев не спешил притрагиваться к бумагам. Вместо этого он осторожно подал руку Андрею. От реакции мальчика зависело сейчас многое. Доверится ли он незнакомому человеку в кожаной куртке?

Андрей колебался. В этот момент он был очень похож на перепуганного воробушка. Всклокоченные на макушке волосы, бегающие из стороны в сторону глаза, засохшая грязь на мочке левого уха.

Камаев ждал. И ожидания его оправдались. Медленно, очень медленно рука Андрея с давно не стриженными грязными ногтями покорно опустилась в раскрытую ладонь чекиста. Виктор Назарович по-мужски пожал ее и тут же заметил, что мальчику это понравилось. К нему, может быть, впервые в жизни отнеслись как к равному. Он открыто улыбнулся, демонстрируя Камаеву реденькие неровные зубы. Страх в глазах исчез. Вероятно, на время, но все же исчез. Чекист не мог не порадоваться этой маленькой победе.