Леонид Словин - Война крыш Страница 41

Тренажерный зал был пуст.

— Жарко. — Оснат словно извинялась.

Они прошли мимо библиотеки, там тоже никого не было.

У входа висел лозунг «Терпение ведет к успеху». «Знаменитый ивритский „савланут“. „Терпение“…

Какие-то шныри убирали территорию. Тюрьма за это платила.

— Как к вам устроиться? — спросил Кейт. — На воле устаешь как собака…

Рамма он увидел в классе парикмахерской в обществе других учащихся и двух женщин — преподавателей. Он расчесывал парик на манекене. Дверь во двор была открыта.

— Рамм!

Вор почти не изменился — улыбчивый, с веселыми глазами.

По жизни он был танцор и заводила. Любитель хорошо одеться. Сейчас на нем была форменная коричневая куртка с коротким рукавом, на спине стояли три буквы — инициалы Центрального управления тюрем.

— Юджин! И ты здесь?!

— Как видишь…

— За что?

— Следователя угрохал. Роберта Дова.

— Этого стоит…

— Ты зайдешь ко мне?

— С удовольствием.

— Я сейчас.

Они снова пересекли двор. Теперь уже вдвоем. В здании было прохладно. У двух телефонов-автоматов в холле болтали зеки, они расположились с большим комфортом на стульях.

Рамм открыл камеру своим ключом.

— Прошу…

— У тебя уютно.

Кровать, в углу за занавеской туалет, душ. Над столом висела доска с семейными фотографиями. Телевизор.

Телевизоры в камеры брали из дома.

Решетки на окне не было, но само окно было узким. Бежать через него было невозможно.

— Работаешь?

Тут шили спальные мешки для армии. Министерство обороны платило по обычным ставкам.

— Треть беру себе, наличными, треть — семье. Еще треть выдадут при освобождении. Что еще? Получил права парикмахера. В удостоверении Министерства труда не указано, что я окончил курсы в тюрьме. Отлично!

— Как тут жизнь?

— Что тебе сказать? Построение утром в шесть, вечером в девять уже в камере. Попка на компьютере. Если что, может перекрыть тебе замок, не выпустить. Выключить свет… Могут сразу перекрыть все камеры в отсеке… У тебя проблемы?

Кейт достал фотографии нищего.

— Ты должен его знать…

— Он жив? — Рамм взял в руки фотографии.

— Убит.

— Я так и думал… Ты дашь их мне на несколько минут? А сам посиди.

— Я лучше выйду. Вдруг попка перекроет.

Кейт вышел в коридор. Зеки у телефона еще разговаривали, развалившись на стульях.

Кейт вернулся через несколько минут.

— Ты знал Маленького Эли? — спросил Рамм.

— Из Тель-Авива? Грабителя? — В Маленьком Эли было 190 сантиметров, за что он и получил такое прозвище. — Которого два месяца как убили?

— Точно. Так вот, этот твой тип имел с ним дело.

— Ты уверен.

— Я несколько раз видел их вместе. Потом он исчезал и с концами.

— Откуда он?

— Появился тоже как-то в одночасье. Что? Откуда? Никто не знал. А исчез… Тоже неясно. Повернулся, уехал. Больше не видел…

Маленький Эли был заметной фигурой на местном уголовном горизонте. Жил в Америке, потом перебрался в Тель-Авив. За последние пятнадцать лет пять раз имел дело с правосудием, представая каждый раз в качестве обвиняемого в грабежах. Кроме того, один раз он был допрошен в качестве свидетеля-«дворха», по израильской юридической терминологии, — на грани подозреваемого, чьи ответы могли быть поставлены ему в вину.

Его имя упоминалось в связи с застреленным Евсеем Аргоном — первым боссом русско-еврейской мафии на Брайтон-Бич. Главным подозреваемым был другой еврей — Пепе Найфельд, поставлявший героин для итальянской мафии.

«Амран Коэн появлялся среди самых крупных фигур. Маленький Эли не стал бы встречаться с человеком, стоящим низко в криминальном бизнесе…»

Это было единственное, что было вывезено Кейтом из тюрьмы Цаламон. Впрочем, он и сам догадывался об этом. Догадка только получила подтверждение.

И снова. Желтые крыши бензозаправок. Новая дорога с асфальтовым покрытием. Стена сухих колючек, спустившиеся низко нити электропередачи. Старые мусорные баки, поставленные друг на друга. Поле под зябь. Серые краски арабских поселений. Окруженный проволокой караванный поселок новых репатриантов. Акведук над железной дорогой. Остатки крепости крестоносцев, поле пожухлых подсолнухов. Поля кукурузы. Белая пыль мелового карьера. Желтые комья плодов кактусов, символ местных уроженцев. Ржавые металлические шлюзы на поле. Для чего это? Спираль «бруно» вокруг военной базы. Окрестные горы в дымке. И наконец, полицейский вертолет — маленькая стрекоза над шоссе…

Прозвонил сотовый.

Первый раз за это утро.

Звонили из Центрального отдела полиции.

— Ты что, не в курсе? Такое творится.

— Нет. У меня не работает радио. Я третий час в дороге.

— Взрывы на Бен Йегуда! Есть убитые, человек сто пятьдесят раненых… Сколько еще людей надо перебить, чтобы был мир? А, Юджин? — На связи был дежурный. — Я чего еще звоню. Тебя разыскивает полицейский Самир с Кикар Цион. Ты ему очень нужен…

Самир, араб-полицейский, вытер платком жирную шею, снова набрал номер детектива Кейта.

— Слушаю…

Голос был незнакомый.

— Юджина все нет?

— Кто его спрашивает?

— Самир. С площади Кикар Цион. Я уже звонил.

— Да, я передал ему. Кейт уже знает, что он тебе нужен. Как там, на Кикар Цион?

— Что я могу сказать? Ты, наверное, смотришь телевизор…

— Ужас какой-то…

— Значит, в курсе.

Он все видел. Около двух часов назад три мощных взрыва, прогремевшие один за другим, превратили пешеходную зону в центре столицы в жуткое месиво тел, стекла, разлетевшихся осколков заряда, начиненного гвоздями, гайками, металлом, — кричащее, истекающее кровью.

Со всех сторон на грохот и крики сюда бросились с ближайших улиц сотни людей. Ортодоксы, солдаты, женщины и мужчины… Все поняли, что это такое: из больниц еще не выписались последние оставшиеся в живых жертвы двух предыдущих взрывов на рынке Маханэ Йегуда…

Страшные картины…

Официантка выбежала из кафе, закричала. У магазина игрушек лежал десятилетний ребенок. Уже бежали с телекамерами. Бросились проверять мусорные баки, там могли быть еще заряды.

Из аптеки выносили бинты и пакеты. Два потока бежали навстречу — оглушенные спасающиеся и жаждущие видеть, что случилось, узнать…

Не прошло и трех минут, а уже надрывались сирены «амбулансов» скорой помощи и полиции. Солдаты и полицейские перекрывали доступ в район. Под грудами стекла, содержимым вылетевших витрин лежали убитые и раненые, на этот раз молодежь. Привычная жатва террористических актов.

Уже закрыли сорванным тентом тела первых убитых — троих детей школьного возраста. Они выходили из магазина игрушек и письменных принадлежностей: учебный год только начался.

«Для них он уже закончился…»

В провалах магазинов и лавок искали жертвы. К машинам выводили раненых — их оказалось около ста семидесяти…

Черные хередим собирали разбросанные по плитке вдоль мостовой кусочки внутренностей.

Каждая частица человеческого тела должна быть предана земле…

Уже стояли заслоны, были изменены маршруты автобусов — их направили в объезд. Отменили остановки…

Самир, полицейский-араб, эти два часа делал то же, что и другие полицейские. Поддерживал патруль, расположившийся на Кикар Цион, отсекал желавших попасть на Бен Йегуда… У многих именно в это время там должны были находиться близкие, друзья. Другие там жили…

Самир особо не выступал.

Толпу в ее праведном гневе наводящий порядок израильский араб-полицейский мог только распалить еще больше.

«Смотри, что они с нами делают, твои братья!»

Это словно висело в воздухе…

Странный звонок в общественный телефон-автомат 2543231 раздался в четыре ровно. Как всегда, когда звонили Амрану Коэну.

Нищий был давно похоронен. Мамзер Рон Коэн был отпущен и сразу скрылся из страны.

«Надо срочно сообщить Кейту…»

После звонка в Центральный отдел полиции Самир не отходил далеко от телефона-автомата. Полицейскому детективу могли сообщить о звонке с площади, и тот наверняка позвонил бы сюда, на Кикар Цион.

И Кейт действительно позвонил.

— Шалом. Как ты?

— В порядке…

В хаосе крови, криков, стекла, ржавых гаек он оставался в порядке…

— Сегодня снова был звонок. Ровно в шестнадцать.

— Увы, Самир… У меня отобрали это дело. Я подбираю крохи. Ты подошел к телефону?

— Да.

— Там бросили трубку?

— Сегодня да.

— А раньше?

— В первый раз — женский голос. Было слышно отлично. Молодая женщина. Но не девочка. Лет тридцать. «Извините». И положила трубку. Главное, Юджин, сказала-то она не на иврите.

— Аравит, англит?

— Русит. Я знаю-то по-русски пять слов с того времени, как стоял у Московского патриархата. Московская духовная миссия в Иерусалиме. Там меня монахиня научила. Мать Елена. «Спасибо», «пожалуйста», «извините», «хорошо»…