Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги Страница 42

— Эй, Окрошка, — тихо позвал он, — Окрошка, ты меня слышишь?

Окрошка не ответил, а Альфреду стало страшно, он вдруг подумал, что одноногий бродяга умер.

Альфред испугался, он очень испугался.

Как тогда, в подлеске близ Шугаевки, в котором он затаился, выбравшись из пылающего дома. Он забился под какую-то корягу, и дрожал, как осиновый лист. Было прохладно, но Альфред дрожал не от холода. Он дрожал оттого, что остался один, а впереди — неизвестность…

…Альфред Аркадьевич Молотилов никогда не жил самостоятельно. Отец, всю жизнь проработавший на вредном производстве, умер рано, Алику и пяти лет не было, теперь он его почти не помнил. Жил Алик с мамой и не знал никаких забот. Жили небогато, но особо не бедствовали, не одним только хлебом и картошкой питались. Мама работала бухгалтером расчётной группы в цехе подготовки производства на «Искре», и небольшую пенсию за отца получала, советское государство, при всей своей порочности и несостоятельности, как теперь принято считать, о малоимущих гражданах не забывало, заботилось. Жили они с мамой в деревянном бараке в рабочем посёлке искровцев, коммунальные платежи не были обременительными, на еду хватало, а о том, что практически вся одежда Алика перешита из отцовской, он не задумывался, во всяком случае, неловкости от этого не ощущал. Впрочем, в те времена все так жили — небогато и ровно.

Пока мама была жива, она решала все его детские и юношеские проблемы. Советовала, как поступить в той или иной ситуации, вмешивалась в его взаимоотношения со сверстниками, если требовали обстоятельства.

В институт Алик поступил легко (опять же плюс советской власти: обучение в ВУЗах было бесплатным), и так же легко его закончил. А когда, только устроившись на «Искру», по причине широкомасштабной конверсионной программы российского правительства, потерял работу, мама поговорила с давним другом семьи, Леонидом Яковлевичем Цамом, и тот взял Алика к себе в процветающую коммерческую фирму, специализирующуюся на продаже сантехнического оборудования. Алик был парнем неглупым и за короткий срок под руководством прожжённого торгаша Лёни Цама быстро освоил новую профессию и стал неплохим коммерсантом.

А потом пришли в жизнь Альфреда сумбур и растерянность.

Сначала мама умерла. Совершенно неожиданно.

Альфред вернулся с работы, а мама лежит мёртвая. Альфред растерялся. Не огорчился, а банально растерялся. Он не знал, что ему делать, что предпринимать и додумался лишь до того, чтобы позвонить патрону.

Леонид Яковлевич приехал быстро, сказал растерянному Алику Молотилову слова соболезнования, и, убедившись, что толку от него — ноль целых два ноля сотых, взял на себя решение всех организационных и финансовых вопросов, от вызова врача для констатации факта смерти и оформления документов, до устроения скромных похорон и не менее скромных поминок. На поминках присутствовали только они с Альфредом, да человек шесть соседей по бараку, те, кто пожелал прийти. Единство пролетариата к тому времени было упразднено, друзья превратились в приятелей, соседи стали просто соседями в буквальном смысле, а родственников у Молотиловых не было.

Когда поминки закончились, и соседи, выпив по последней и произнеся традиционное: «Пусть земля ей будет пухом», ушли, Лёня Цам сообщил Альфреду, по секрету, ужасную новость. Он сказал, что в ближайшие месяц-два сворачивает все дела в России, закрывает фирму и уезжает в Израиль, на историческую Родину. Это был удар, сильнейший удар, который Альфред воспринял, как катастрофу.

— А как же я? — еле слышно выдавил он из себя.

— Ты? — Леонид Яковлевич удивлённо пожал плечами. — Ты уже большой мальчик. Я многому научил тебя. Конечно, акулой бизнеса ты не стал, но, думаю, работу найдёшь легко.

— Но я же… — Альфред не знал, что сказать.

— Ты хороший коммерсант, Алик. Ты исполнительный, грамотный работник и неглупый парень. Пойми, свою фирму я тебе передать не могу. Вернее, не хочу. И для твоего же блага. Пока ты был наёмным работником, у тебя не было никаких проблем, а если хозяином станешь, придётся тебе за многое ответить, как преемнику. Ты же знаешь, сколько всего на фирме? Я чернуху имею в виду. Честно в этой стране работать нельзя.

— Но вы, Леонид Яковлевич…

— И я не исключение. Я тоже работал не совсем честно. Технологические фирмы, хитрые финансовые схемы, липовые поставщики, мёртвые души. Да что я тебе рассказываю? Ты сам всё знаешь. Ведь наверняка сопоставлял размер налоговых платежей с реальным оборотом? Да и не скрывал я от тебя ничего. Или почти ничего.

— Но ведь всегда всё было… спокойно. И проверки налоговой инспекции никогда и ничего…

— До поры, до времени, Алик… — Леонид Яковлевич тяжело поднялся и вышел в прихожую. Вернулся с бутылкой дорогого коньяка, которую принёс с собой именно для этого разговора, — до поры, до времени, — повторил он, свинчивая крышку и наливая себе и Альфреду, — сейчас у нас бардак, и продлится он ещё какое-то время. Но, думаю, что недолго быть в России такому бардаку, рано или поздно, он закончится. Я чую, что перемены не за горами. Я чую… Поверь старому еврею. Сдаётся мне, что в новом тысячелетии Россией править будет…

Мудрый старый еврей, Леонид Яковлевич Цам вдруг замолчал, не назвал того, кто, по его мнению, будет править Россией в новом тысячелетии. Вместо этого он предложил:

— Давай-ка помянем твою маму, Алик. Хорошая была женщина. Сильная. Другого она заслужила своим терпением и любовью, не довелось ей пожить по-человечески… Пусть земля ей пухом будет.

Они выпили не чокаясь. Альфред проглотил коньяк, не почувствовав вкуса.

— Каддиш на девять дней проведём, — пообещал Леонид Яковлевич. — Традиции блюсти надо.

Альфред согласно кивнул, не вникнув в смысл сказанного. Его голова была пустой и тяжёлой. Что же теперь делать?..

— И ещё, — Леонид Яковлевич пристально посмотрел на ученика, — ты только не обижайся, Альфред. Есть ещё одна причина, по которой я не хочу дарить тебе фирму.

— Какая? — машинально спросил Альфред, хотя ему было всё равно, что ответит Цам.

— Видишь ли… Все люди делятся на две категории. Лидеры и исполнители. Первые и вторые номера. Ты, к сожалению, второй номер. Ты не лидер.

— Да, я не лидер, — согласился Альфред, — я это знаю. Уже давно. Может быть, всегда знал. И я не претендую на вашу фирму, я не прошу, чтобы вы отдали её мне… Леонид Яковлевич, — он просительно посмотрел на Цама, — возьмите меня с собой в Израиль. Это ведь и моя родина тоже. Историческая. Мама еврейкой была, да и отец русский только наполовину, по дедушке. Возьмите, а? Я кем угодно у вас работать буду. Простым торговым агентом хоть. Или курьером. Кем скажете, тем и буду работать…

Леонид Яковлевич налил ещё по одной.

— Не могу сейчас, — ответил он после некоторого раздумья, — Может, позже. Если всё пойдёт, как я планирую, я тебя вызову… Сейчас, извини, не могу. У меня у самого сейчас проблем выше крыши.

— И что же мне делать?

— Ждать. Маленько денег я тебе дам. И насчёт твоего нового места работы подумаю, есть у меня кое-какие мыслишки.

Слово своё Леонид Яковлевич сдержал. Частично. По поводу нового места работы позаботился, сведя его с Екатериной Андреевной Сидоровой, поручившись за него и охарактеризовав, как грамотного расторопного коммерсанта и крайне исполнительного работника. А к себе в Израиль не позвал, Альфред, с того момента, как Цам отбыл на землю обетованную, больше ничего и никогда о нём не слышал. Может, планы Леонида Яковлевича не осуществились, а скорей всего, старый мудрый еврей просто-напросто забыл о его существовании, погружённый в процесс накопления и приумножения капитала.

Но Альфред не особенно горевал по этому поводу. Работая в фирме Екатерины Великой, он с первых дней ощутил некую защищённость от всевозможных внешних проблем и гипотетических рисков. Всё в этой фирме держалось на хрупких плечах её владелицы. Казалось, Екатерина Андреевна не только знает всё, что происходит в стенах офиса фирмы и многочисленных точках и филиалах, не только то, что происходит за пределами этих стен — в городе, в стране, — казалось, она знает вообще всё. И всегда принимает правильные решения. А проблемы и риски… их не было.

Нет, наверное, они были, но даже слухи о них никогда не доходили до сотрудников фирмы. Проблемы решались Екатериной Великой легко и незаметно для окружающих, а риски, так же легко и незаметно, сводились к абсолютному нулю или рикошетом уходили к конкурентам, нанося им ощутимые удары и принося потери.

Многие думали, что у Екатерины Сидоровой имеется мохнатая лапа на самом верху — в Москве. Другие суеверно полагали, что Екатерину ведёт по жизни её персональный ангел-хранитель. Третьи, в том числе и Альфред Молотилов, справедливо считали, что успех коммерческого предприятия Сидоровой основывается на трезвом расчёте, доскональном знании рынка, огромной работоспособности и небывалой коммерческой хватке этой маленькой хрупкой женщины.