Александр Чернобровкин - Время - ноль Страница 42

– Нет... Хотя, скажи тете Марусе, пусть нам по шашлычку сделает.

– Скажу. – Она, вихляя задом, пошла в подсобку. Получалось развязнее, чем летом. Набирается опыта...

– Кудряво живешь, – буркнул Пашка.

– Не жалуюсь.

– Приоделся, смотрю, загорелый. На курорте был? – Пашка тер подбородок о плечо. Что-то его мучило.

– Был... А у тебя как дела?

– Никак. Работаю, пью... Лучше ты рассказывай. Где вкалываешь, чем занимаешься?

– В кооперативе, – насмешливо ответил Сергей, – фазанам хвосты общипываю.

– И хорошо платят?

– На красивую жизнь хватает.

– Вижу, – уныло подтвердил Пашка. – А меня туда нельзя пристроить?

Сергей отрицательно покачал головой.

– Думаешь, не справлюсь?

К столику подошла тетя Маруся с дымящимися, сочными шашлыками. Сергей поболтал с не, чтобы не отвечать другу. Уловка не помогла. Пашка, склонив голову к плечу, исподлобья смотрела ожидающе.

– Мы же с тобой говорили на эту тему...

– Я тюрьмы не боюсь.

– Если бы тюрьма... – Он отпил коньяка. Напиток горчил, неприятно сводил скулы и пощипывал язык.

– Чего мне бояться?! – сердито произнес Пашка. – Кому я нужен – калека?!..Уж лучше погулять от души, а потом... Ты ведь не боишься?

Сергей пожал плечами:

– Не знаю... В Афгане боялся, а здесь... У меня такое впечатление, будто я там убит и похоронен, поэтому ничего теперь не чувствую. Пытаюсь здесь по-новому родиться, но не получается.

– И у меня.

– Ну, ты еще выкарабкаешься: тебе еще есть чего хотеть.

– Как?

– Баба нужна. Через нее надо родиться снова. – Сергей вспомнил жену и горько улыбнулся. – У меня не получилось: аборт сделала.

– Кто? – испугался Пашка.

– Жена... бывшая.

– А-а... – облегченно выдохнул Пашка и как-то буднично пожаловался: – А со мной никто не хочет. – И, залпом выпив полстакана, фыркнул по-собачьи и понюхал рукав пиджака.

Что ему сказать или посоветовать? Была бы здесь восточная красавица, заплатил бы ей, сколько запросит за ночь с Пашкой. Она ведь шлюха – что ей стоит побыть одну ночь проституткой? Но красавицы не было, видно, линяла очередным кавалером, скоро появится с новым.

Пашка выпил еще полстакана, язвительно кинул:

– Марина здесь недавно была. Тебя ищет.

– Пусть ищет.

– Просила, чтобы я тебя разыскал. Хоть под землей. Ей надо срочно поговорить с тобой.

– Мне с ней не о чем говорить, – отрубил Сергей и принялся за шашлык: тема закрыта.

Пашка не хотел понять, его будто подстегивали:

– Несколько раз приходила, плакала.

– Хватит, Паша.

– Мне-то что? Я могу и замолчать. А она целыми вечерами о тебе говорила, – добавил Пашка болезненно, будто ковырялся в собственных шрамах.

– Поговорит – и перестанет.

– Она же тебя любит.

– Другого полюбит, – огрызнулся Сергей, – она влюбчивая... Не говори ей, что видел меня.

– Она здесь частенько бывает, можете случайно встретиться.

– Значит, не приду сюда больше. Если что надо будет, домой к тебе загляну.

– Жалко ее...

– Это ей меня жалко, – возразил Сергей. – Не хотел я с ней. Подвернулась, когда совсем невмоготу было, но еще надеялся, что выкарабкаюсь.

– А может, сумеешь... через нее?

– Ни через нее, ни через другую. И не хочу никого за собой утянуть... Знаешь, иногда завидую ребятам, которые погибли. Им теперь все ясно... Надо было мне остаться на сверхсрочную, предлагали ведь. Но сам понимаешь – дембель, домой охота. Думаю, отбомбил свое, пусть другие покорячатся.

– Сейчас пойди.

– Не берут. Инвалидность мешает – выпросил на свою голову. Да и выводят войска из Афгана, а в мирную армию не хочу: там еще хуже, чем здесь. – Сергей поднял стакан, чокнулся а Пашкин. – Ладно, давай выпьем за мое кооперативное здоровье. До дна.

Они выпили и со спокойствием людей, решивших все проблемы, принялись за шашлык.

2

Зимняя сессия не поместилась в памяти. Голова была занята другим – покоилась на подушке, пропахшей родными духами, и думала до ломоты в висках. Чередой, словно в разбитые ворота заходили по одному черные бараны, кружились сцены предстоящего разговора с женой. Верил, что вернется она, и придется ему или простить, или... Эти «или» менялись по непонятным законам. Вдруг за черным бароном появлялся белый, за ним другой, они заполняли двор, и черные словно растворялись в них или отправлялись в конец длинной невидимой очереди, чтобы однажды протрусить в ворота вслед за последним белым. Иногда избавлялся от них, забывшись в беспокойном, сторожком сне. Звук женских голосов в коридоре или стук каблуков вырвал из забытья, голова отрывалась от подушки, напряженное тело выжидательно замирало, а когда голоса или стук, миновав дверь, затихали, голова падала на подушку, и черный баран, напористо и торопливо, переступал через доску от разбитых ворот. Это была месть за слабость в миг ожидания, за то, что готов был броситься навстречу жене, позабыв о гордости. И плотнее закрывал глаза, чтобы справиться со стыдом, разгонял баранов и давал обещание разобраться с женой коротко и навсегда.

Убивать научили. Даже одним ударом руки. Однажды, гоняясь за бандой, захватили пленного. Душманчик был молодой, лет шестнадцати, щеки едва тронул черный пушок. Выдавал себя за мирного, но когда сдернули с правого плеча халат, обнаружили на коже над ключицей потертости от винтовочного ремня. Сергей сам занялся пленным. «Душок» скулил, поминал аллаха, но не раскалывался. От ударов по корпусу он вскидывал голову, а кадык подпрыгивал и плавно оседал. Разозлившись, Сергей ударил ниже подбородка. На этом допрос и закончился. Командир заставы пожурил и посоветовал приберечь такие удары на крайний случай.

Только экзамены и голод выгоняли Сергея из комнаты, и то старался покупать продукты на обратном пути из института. Брал обычно хлеб и кусок колбасы, чтобы не торчать на общей кухне, заходил в нее лишь вскипятить воду на чай. А ведь чайник на печке, часа два назад поставил.

Кто-то выключил газ, воды в чайнике осталось на треть и еще горячая. За соседней плитой вертелась Марина. Она, как всегда при встрече с ним, занялась очками – медленно и тщательно затерла серой фланелькой большие стекла. Сергей, как всегда, не обратил бы на нее внимания, но кончился хлеб. Не шибко надеясь на удачу, спросил грубо:

– Хлеб есть?

Марина удивленно глянула куда-то позади него, словно искала третьего, к кому обращен вопрос.

– Тебе белого или ржаного?

– Любого.

Подождал ее на кухне, не дождался, ушел к себе. Испугалась, что и ее побьет, как жену, дура. Чайник поставил на стол и снова завалился на кровать.

В дверь тихо постучали.

– Да!

Зашла Марина с полбуханкой хлеба и куском сухой колбасы в левой руке и куском торта на тарелке в правой.

– Я вчера из дома приехала... много привезла, мама наложила... все не съем, – стеснительно объясняла она, стараясь не глядеть на Сергея.

Не научилась еще подавать милостыню. Такое впечатление, будто сама просит. Сергей молча сдвинул на один край стола грязную посуду, предложил:

– Чаю выпьешь?

Марина не ответила.

– Садись.

Она неторопливо и основательно устроилась на стуле, мизинцем смела в сторону крошки со стола перед собой.

– Заварка у меня холодная, вчерашняя, – предупредил он. Заварка был пятидневной давности, последняя, поэтому и растягивал.

– И я так пью, – сказала она.

Врет, конечно, не хочет обидеть хозяина. Ну что ж, пусть ей будет хуже, может, попив бурды, быстрее избавится от стеснительности.

Она аккуратно пила чай маленькими глотками, а правой рукой подпирала щеку, закрывая родимое пятно. Прищурив близорукие глаза, рассказывала, как не готова к завтрашнему экзамену. При этом выражение лица у нее было такое, словно вот-вот заплачет. Лучше бы в очках пришла. Витька Тимрук любил хвастать победами над интеллигентными девочками в очках. По его словам, половой акт с ними состоял из двух этапов: первый – снять очки, второй – само дело.

– У меня картошка жареная есть – принести? – заметив, как жадно он ест, спросила Марина.

Предложил кто-нибудь другой, огрызнулся бы: в подачках не нуждаюсь! А у Марины не стеснялся брать.

– Тащи.

Она принесла сковородку картошки, кусок ветчины и тарелку с солеными помидорами. А потом перемыла грязную посуду, пообещала разбудить на экзамен, действительно разбудила – в общем, взяла под опеку. Он же не особо сопротивлялся, абсолютно не воспринимая ее как женщину, скорее, как приятеля среднего пола.

Еще бы экзамены за него сдавала – цены бы ей не было. Экзаменов не боялся. Брал билет, садился подальше от преподавателя и внаглую списывал из учебника или Марининого конспекта. Преподаватели закрывали глаза. И ставили оценку «удовлетворительно» – видимо, знали о жене. Помянул об Инне только преподаватель по истории КПСС – пожилой мужчина с лицом невыспавшегося человека. Когда Сергей сел к нему отвечать, преподаватель повертел в руке зачетку и вдруг перебил язвительно: