Татьяна Степанова - Родео для прекрасных дам Страница 43

— «Охотник»? — наивно спросила Катя, вспомнив мамонтовский допрос.

— Ну да, там и поговорим.

Катя села в машину. Долидзе включил магнитолу. В салон ворвалась «Песня влюбленного солдата».

Бар «Охотник» располагался на окраине Щеголева. Несмотря на вечер, маленький сумрачный зал его был пуст. Долидзе галантно усадил Катю за самый уютныйстолик в глубине зала и с видом завсегдатая направился к стойке.

— Привет, Сева, дорогой.

— Добрый вечер, Варлам Автандилович, — простоватый с виду бармен широко заулыбался. — Вам как обычно?

— Мне да, девушке…

— Мне кофе, спасибо, — пожелала Катя.

— Девушке фирменную «голубую луну», кофе и вот это, — Долидзе указал на коробку шоколадных конфет.

«Голубая луна» в высоком бокале для коктейля появилась в мгновение ока. В баре «Охотник» злоупотребляли ликером «Кюрасао», давно уже вышедшим из моды в столице.

— Ну, так на чем мы с вами остановились? Ах да, история про долг. — Долидзе разглядывал Катю не спеша, со вкусом. — Учтите, многоуважаемая, все это чистая правда. Случилось это с моим родным дядей Илларионом, когда вас еще и на свете не было. Мой дядя Илларион обожал Сталина. Покажите мне такого грузина, который к Иосифу равнодушен? Но мой дядя Илико…

— Илларион, — поправила Катя.

— Я и говорю, — Долидзе красиво пригубил стакан с виски. — Мой дядя, мир его праху, это был совершенно особенный случай. Когда Иосиф умер, мой дядя, совсем молодой еще человек, бросил все — мать, невесту, незамужних сестер, бабушку Верико — и бросился на вокзал. Он рвался ехать в Москву. А надо сказать — жил он тогда в Зугдиди. Вы бывали в Зугдиди? Нет? И не надо, нечего вам там делать. В те времена из Зугдиди до Тбилиси поезда ходили два раза в неделю. А тут смерть Сталина… Люди, как в войну, ехали на крышах вагонов. Как ни старался мой дядя Зурикелла…

— Илларион, — снова поправила Катя.

— Ну да, ну да, как он ни старался, но за трое суток доехал только до Ростова. В Москву не было поездов, все уже успели зарежимить ввиду похорон. Сердце моего дяди разрывалось от отчаяния. Он прошел весь город пешком. Вышел в чистое поле и решил застрелиться. Он говорил мне спустя годы: сынок, я думал тогда, мой долг мужчины и грузина — застрелиться, потому что умер такой человек.

— Ваш дядя был сталинистом, — сказала Катя. — Это я поняла. Но к чему вы мне все это рассказываете?

— Мой дядя был идеалистом. Но он был мужчиной. Между прочим, его дед по матери был репрессирован за то, что рассказывал в духане историю о человеке, знавшем в Гори семью сапожника Джугашвили. А говорю я все это вам, многоуважаемая, потому, чтобы вы поняли, что такое чувство долга и как оно глубоко сидит в мужской натуре. На какие поступки порой толкает даже пацанов зеленых, — Долидзе вздохнул. — На нелепые, глупые. Романтические поступки.

— Вы все про своего дядю Илико? — спросила Катя. — Или про дуэль Мамонтова со своим дружком?

— Дуэль была честной. Мальчик мне все потом рассказал. Ничего не скрыл.

— Мальчик ваш едва не убил человека, своего приятеля, — заметила Катя. — Но все дело в том, что расследование его показаниям не верит. Он сам виноват. Слишком уж по-дурацки ведет себя. У некоторых создается впечатление, что он просто врет. Что это была не дуэль, а банальная пьяная хулиганка с выстрелами.

— Это была дуэль из-за женщины. Заметьте, стрелялись закадычные друзья. В наше время это странно звучит, — Долидзе вздохнул. — Я провозглашаю тост за странное звучание.

— Подождите с тостом. Из-за кого была дуэль? — Катя цепко схватила Долидзе за руку. — Я знаю, Мамонтов умрет, а не скажет. Из гордости. Так скажите вы, помогите ему.

— Из-за одной женщины.

— Вы ее знаете?

— Да.

— Хорошо знаете?

— Неплохо.

— Ее имя?

— Не могу. Простите, это против правил.

— Тогда я ее назову. Это… это ведь Авдюкова Светлана Петровна?

Катя спросила это наугад. Может, конечно, и не совсем наугад, но…

— Браво, — усмехнулся Долидзе. — Далеко пойдете в своем ремесле.

— Дуэль была из-за вдовы Авдюкова? — несколько растерянно переспросила Катя, сама еще не веря своей угадке. — Да не молчите же вы, Варлам Автандилович! Чего уж теперь-то скрывать? У нас есть данные, что Мамонтов встречался со Светланой Петровной тайно, в отсутствие ее мужа. Потом муж — Авдюков — был убит в «Парусе». А тут еще эта дуэль. Знаете, как бывает в таких делах? Одно к одному вот так сложится, и человека берут под стражу по подозрению уже не в пьяном хулиганстве, а в убийстве. Пока разберутся — полгода следствия пройдет, полгода сидения в Бутырке.

— Эх, шофер, вези — Бутырский хутор, — Долидзе покачал головой. — Почему все это вы мне говорите?

— Да потому, что ваш Мамонтов ничего не желает понимать. Он все еще в поручика Ржевского играет, а того никак не усечет, что он уже давно — судебный полуфабрикат. Разогреть остается только.

— Судебный полуфабрикат? Он личность, многоуважаемая. А личность всегда не в ладах с законом. Эх, грех на душу беру, святая Нина, великомученица, помоги мне… Короче, того, о чем вы упорно думаете, между ними нет и никогда не было.

— Между Мамонтовым и Авдюковой? А чего не было?

— Пошлой связи. Адюльтера, — Долидзе произнес это словцо с утрированным кавказским акцентом и мягким французским грассированием. — Просто бедная бесконечно одинокая дама нуждалась в поддержке, в участии. Я Свету знаю лет двадцать. Она вечно носилась со своим Авдюковым как с писаной торбой. Она даже слишком его любила — особо-то не за что было любить такой женщине, как она, такого, как он. А она любила его. Он же в грош ее не ставил — особенно в последние годы. Она переживала сердечную драму. Ну мы и решили ей помочь.

— Кто это мы?

— Какая разница? Ну я. У меня в доме они и познакомились. Василий сейчас в таком возрасте, что… Одним словом, в двадцать лет о женщинах все еще думаешь каждые пять минут. Я сам такой был. Возраст не помеха. Наоборот. Больше остроты, соблазна больше. Мальчик влюбчивый, сердце доброе — он был готов выступить в роли противоядия. Мы с Зиной были довольны.

— С Зинаидой Александровной? — спросила Катя. — Значит, это ваша с ней инициатива была?

— Зина смотрит на такие вещи чисто по-женски. Короче, мы их познакомили. И они понравились друг другу. Вася — чистая Душа, пылкое сердце. Эта пылкость Свету и смутила, испугала. Вы женщины — странные существа, бог дает вам шанс, а вы в самый решительный момент даете задний ход. Почему? По какой причине? Короче, дальше разговоров дело не пошло. Света из породы таких жен — страдалиц, святых, которые своих мужей-блудодеев не променяют ни на кого. Это что-то ироде мазохизма или чесотки… Чешется — жжет, а почешешь — сладко. А мальчик… мальчик, кажется, все это воспринял слишком уж близко к сердцу. В его возрасте это бывает. Потом проходит. Испаряется.

— А из-за чего же все-таки была дуэль? — Из-за глупой, пошлой оскорбительной фразы, брошенной, что самое обидное, другом. Есть вещи, которые мужчина не простит даже другу. Такие вещи смывают кровью. Олежка — парень славный, но…

— Буркин?

— Угу. Но уж слишком это раблезианское, земное создание, — Долидзе усмехнулся. — И пьет несоразмерно возрасту. А пьяный болтает лишнее. Он позволил себе оскорбить в присутствии посторонних женщину нелепой байкой — мол, все они такие, а ты что же, дружбан, теряешься — она тетка богатая, и все в таком духе. Я был у него в больнице, маленько поучил его там уму-разуму. Сейчас ему стыдно за свои слова.

— Так-таки и стыдно? — усмехнулась Катя.

— Лучшее лекарство от глупости и пошлости мыслей — пуля, — заверил Долидзе. — Это еще мой дядя Илларион говорил.

— Интересно, а кто же это привил Мамонтову этот романтический культ дуэли? — спросила Катя. — Вот хоть голову мне рубите — сам бы он до такого не додумался. Уж слишком он тоже земное, раблезианское создание. Тут видно чье-то мощное влияние. Не ваше ли, Варлам Автандилыч? Вы-то, часом, ни с кем там на дуэлях не дрались?

— Я на такие вопросы не отвечаю.

— Ну, у вас же полон дом оружия. Мечи, арбалеты, пистолеты…

— Где вы видели у меня пистолеты?

— Ну, вы же знаменитый оружейный мастер.

— Ну и что? Я же не из Тулы. И вообще, меч — это легенда, поэма. Хотите, я расскажу вам одну историю?

— Ой нет, а то я совсем запутаюсь. Женский ум — что поделаешь? — Катя жалобно улыбнулась. — Масштаб не тот. Но ведь где-то Мамонтов и Буркин достали себе пистолеты.

— Где-то достали. А что это — проблема сейчас?

— Да, верно, не проблема. Просто я подумала — уж не переделал ли Мамонтов какие-нибудь несчастные газовые стволы сам? Он же у вас оружейному делу учится.

— С вами трудно разговаривать, многоуважаемая. Вы, как репей, за все цепляетесь. Ешьте лучше конфеты. Обожаю смотреть, как женщины едят конфеты и шоколад. Вот сюда что-то сладкое так и подкатывает, — Долидзе положил широкую медвежью ладонь себе на грудь.