Татьяна Степанова - Демоны без ангелов Страница 48

– Вы ошибаетесь, – сказал Владимир Галич. – Это бред сивой кобылы. Я могу позвонить своим адвокатам?

– С вами же пришел гражданин Маковский – ваш юридический советник, вот пусть он и позвонит. А мы вынуждены проводить вас в комнату для проведения личного обыска и досмотра.

Глава 41

Блеф

– Оснований для задержания Владимира Галича нет. Но я его задержу – это мой блеф. И пойду я на это ради… – маленький решительный следователь Жужин сделал паузу, – НЕЕ. Этот гад, что лишил ее жизни… Я должен что-то сделать. А в этой ситуации, если чутье меня не подводит, мы взяли правильный след и близки к разгадке. И у нас есть Финдеева – свидетель.

– А кого она видела там, на дороге, если говорит правду? – спросил Гущин.

– Его, братца-близнеца. Галича! – Жужин взволнованно ходил по кабинету. – Теперь все на свои места встает и с явкой с повинной, и с алиби. Там был Галич, и он убил Машу и двоих случайных свидетелей убийства. А Финдеевой просто повезло, что она проехала мимо, не остановилась, слиняла. У Маши могли быть отношения с ним, про которые не знали ее родители. Про которые я не знал… Она, в конце концов, могла сделать так назло мне, причинить мне боль – завести любовника. Богатого парня. Сын Марка Галича – это не то, что какой-то там следователь в районе, с семьей на шее.

Катя слушала тираду Жужина с изумлением. Что за откровения? И совсем противоположные тому, что он когда-то говорил. Казалось, в исступлении он потерял над собой контроль.

– А этот скот зарезал ее. А я до сих пор колупаюсь с этим делом, не могу взять убийцу. Будет он сидеть у меня!

– Коллега, чайку выпейте холодного, – посоветовал ему Гущин по-отечески. – И успокойтесь, ишь разволновались. Так у нас дело не пойдет. Да, есть свидетель Финдеева, единственный очевидец. Это при условии, что она не лжет. Но даже если она говорит правду, что в ее показаниях? Кого она видела там, на дороге? Она утверждает, будто отца Лаврентия. Она ведь его «узнала».

– Но они близнецы, они словно двое из ларца.

– Так это еще надо суду доказать, что наша с вами свидетельница ошибается. Что она добровольно заблуждается, утверждая, что видела этого попа, а не владельца холдинга «Веста», который и был там с потерпевшими. Мария Шелест – редкая красавица, и могло, могло у нее быть что-то с этим парнем. Связь… а потом дошло до трагедии. Но и это надо доказывать. Так что вы успокойтесь, личное все отриньте, – Гущин вздохнул. – Если это, конечно, возможно. И начнем работать дальше. Надо допросить отца Лаврентия. Только боюсь, что это напрасный труд. Против брата он свидетельствовать не станет.

– У меня заговорит. Это тогда, в ИВС, все в молчанку играл, карты нам все спутал. А сейчас заговорит.

– Мы с вами, Коля, посидим тут и послушаем, а разговаривать с ним станет…

– Я? – Катя ощутила холодок в позвоночнике.

– Ты, – Гущин выглядел сумрачным. – Ты ведь у нас спец по переговорам, и он на контакт с тобой выходил. Попытайся еще раз, как умеешь.

Катя не ощущала себя готовой. После рассказа Анны Филаретовны ком в горле не проходил. И слезы… где-то, там, внутри, они не высохли. Когда это она ревела на допросах?

Но служба, работа… Ох уж эта оперативно-следственная работа… А трое мертвецов, трое убитых, взывающих об отмщении и о справедливости?

– Ладно, – Катя кивнула. – Я с ним поговорю, если он пойдет со мной на контакт.

Привели отца Лаврентия. Они все вчетвером расположились вокруг совещательного стола в креслах.

– Отец Лаврентий, ваш брат скуп на слова, не много мы от него узнали, – Катя говорила правду.

– Володя такой, что поделаешь, – просто ответил отец Лаврентий.

– Мы с вами уже встречались в Новом Иордане.

– Я вас помню. Имя у вас славное – в честь небесной покровительницы Екатерины, – голос отца Лаврентия был усталым. – Храбрая святая, отважная девушка. Вышла на битву, остановила руку демона, когда тот молнией целился спалить один городишко дотла. Поэтому ей всегда молятся во время грозы. Но сейчас у нас, – он глянул в окно, – на улице полный штиль.

– Вы любите своего брата?

– Люблю.

– Из его показаний нам стало ясно, что вы не назвали ему истинной причины своего задержания. Сказали ему, что это связано с вашим прихожанином и тайной исповеди.

– Да? Он так сказал? Это правда.

– Кто этот прихожанин? Фамилия?

Священник молчал.

– Отказываетесь отвечать. Помните, тогда в ИВС я сказала вам, что ваша явка с повинной… если учесть, что вы не псих, не из тех, кто является в полицию и признается во всем, если учесть все это, то она имеет конкретную цель. Так вот, ввиду вновь открывшихся обстоятельств – вашего родства и удивительного сходства с братом – цель эта проясняется. Вы хотели взять на себя убийство, которое совершил Владимир Галич.

– Нет. Мой брат не убивал.

– Почему вы не хотите нам помочь?

– Потому что я ничем не могу вам помочь.

– В детстве вы однажды убежали из дома. Где вы были? Почему вы убежали?

– А, вы про это… Мы постоянно жили в лавре. Там время словно застыло. Я мечтал увидеть Москву, пошататься по улицам, прокатиться на электричке, в метро.

– И это в то время, когда ваша мать… приемная мать умерла?

– Детство не безгрешно. Порой в детстве мы совершаем много такого, от чего потом испытываем стыд и страх. А мысли, что нас посещают в детстве, так ли они невинны? Отец заставлял меня много молиться в детстве. Постоянно молиться, часами. Просить у бога прощения.

– Ваш приемный отец.

– Да, мой приемный отец, которого я считал родным. И почитал согласно заповеди.

– Правда, что ваш брат сам разыскал вас?

– Правда.

– И какое чувство вы испытали, узнав все?

– Счастье.

Он произнес то же самое слово, тем же самым тоном, что и Владимир Галич.

– Ваш брат подозревается нами в убийстве троих человек.

– Вы ошибаетесь, как вы можете… Я пытался вам объяснить, но вы не желаете слушать. Ваша беда в том, что вы не видите очевидного. Вы не верите.

– Чему не верим? Вашим показаниям, больше похожим на ребус? Вашей явке с повинной? Вашему алиби, которое подтверждают двадцать человек? Словам вашего брата-близнеца? Чему мы не верим?

– Вы не верите в него.

– В кого?

– В демона, – отец Лаврентий понизил голос. – Вы агностики, вы все отрицаете. Но отрицание не может служить щитом. Оно еще никого не защитило.

– И где этот ваш демон? – резко спросил полковник Гущин.

Отец Лаврентий хотел что-то ответить, но внезапно мертвенно побледнел и начал заваливаться набок.

Все произошло так неожиданно, что они еле успели его подхватить, иначе бы он рухнул на пол.

– Воды ему! – крикнул Жужин.

– Екатерина, пулей в медсанчасть, зови врача! – крикнул Гущин.

Катя распахнула дверь кабинета и столкнулась лицом к лицу с Анной Филаретовной.

– Что? – воскликнула она, потом узрела отца Лаврентия – белого, с посиневшими губами – и моментально извлекла из своей сумки «старой советской закалки» одноразовый шприц и ампулу. – Пустите меня к нему, ему срочно нужен укол.

– Что с ним такое? – спросил Жужин.

– Подарок ему от Чернобыля, – Анна Филаретовна уже хлопотала возле священника. – На всю оставшуюся жизнь.

Глава 42

Смытые краски

В некоторые места так и тянет.

Вернуться.

Когда мелкий дождик сеет сквозь начинающую желтеть листву.

Когда вода пузырится, вскипая под градом мельчайших капель.

Мелкий дождик сеял, и вода в Гнилом пруду пузырилась, как в гигантской луже. Федор Басов, про которого, кажется, все забыли, стоял на берегу. На том самом месте, где когда-то лежала ОНА, вытащенная из воды.

Травянистый берег избороздили следы колес – машины полиции и МЧС, джип водолазов, обшаривавших дно повторно, – все эти следы можно прочесть тут как по книге.

На железнодорожном переезде снова, как в тот раз, громыхал товарняк. И эхо, пропитанное влагой, нехотя сочилось сквозь звуки дождя в лесу.

Если бы кто-то увидел сейчас на берегу одинокую фигуру, непременно задался бы вопросом, а что делает здесь в этот ранний час, зачем мокнет под дождем странный парень на том самом месте, где лежала убитая – все еще не забытая за эти два месяца в Новом Иордане.

Но Басова в этот ранний час никто не видел. Он постоял, потом вернулся к своему мотоциклу, укрытому под дубом, и надел шлем.

Через четверть часа он уже подъезжал к дому семьи Шелест.

Приткнул мотоцикл в кустах бузины у дороги и пошел, видя впереди себя дачную улицу, потом забор, ворота, крышу дома.

Потом окно комнаты, где она жила.

И – опять-таки странная деталь – окно в непогоду, в дождь было открыто настежь. И легкие занавески промокли насквозь и жалко обвисли, затеняя, заслоняя, что там внутри.

Словно никто в эту комнату и не входил, не поднимался все эти дни, позабыв захлопнуть в спешке окно. А может, его закрыли, и даже на шпингалет. Но оно вдруг отворилось само, впустило ночную прохладу и дождь.