Вячеслав Денисов - Дело государственной важности Страница 49

Но любой зэк знает, что перед ним – тварь, оставившая за своей спиной не менее пяти трупов. С меньшим числом убитых в «Черный дельфин» не водворяют. И эта тварь способна убить любого из тех, кто протянет ему сейчас кусок, если представится случай.

Киносъемка для гуманистических телепередач западного толка, где узники каются в грехах, сидят за столиком, положив ногу на ногу, и почитывают Библию перед аккуратно свернутым пакетом с печеньем, – это не более чем киносъемка для гуманистических передач западного толка. У «смертника» в «Черном дельфине» нет печенья. Как нет и свежего постельного белья, что белеет за его спиной, когда репортер рассказывает, а камера снимает.

– Зачем ты убил Дутова? – спрашивает Кряжин.

– Ты знаешь, – отвечает «полосатый», держа руки в наручниках на голове – так их видно конвою и следователю.

– Кто заказал?

– Поговорим через полгода, если не случится в этот раз. Тогда и пооткровенничаем. Если случится – не поговорим никогда.

– Я попробую выбить для тебя свидание с одним из родственников, – подумав, обещает Кряжин. Он подумал, потому что ему нужно было время для того, чтобы решить – выбьет или нет. Понял – сможет.

– Свидание?.. – шепчет «смертник». – Свидание? Мне не нужно свидание, меня никто не ждет. Если только… – Его лицо омрачает тяжелая мука размышлений. – Если только бабу… За бабу сможешь, начальник? За бабу! Шлюху! Чего тебе стоит на вокзале найти?! Один час, начальник!! Всего один час!

Кряжин встает.

– Сорок минут, начальник?! Полчаса! Пятнадцать минут?! На раз, начальник! На раз, я расскажу!.. Ты – сука!.. Пес троекуровский!..

С губ его, с которых совсем недавно сыпалась яичная скорлупа, падает пена. По-человечески следователю его жаль. Этот «полосатый» в «Черном дельфине» уже пять лет. И его жаль, потому что Кряжину, как никому, известно, что с ним делает персонал колонии. Постепенное психическое расстройство узников прямо пропорционально психическому расстройству сторожей. Второе оправдать трудно, но об оправдании можно хотя бы заикнуться, поскольку относиться иначе к человеку, уничтожившему семь жизней, тоже тяжело.

И Кряжину его жаль. Как тварь. «Смертник» кричит, потому что видит, как следователь уходит, уступая место конвою.

– Я убил, я!.. – хрипит он, наклоняясь вперед и заводя за спину руки. – И попросили об этом здесь!.. Но остальное – если не случится! Ты понял?! – если не случится!

Если не случится побег. Кряжин это знает. А еще советник знает, что обязательно не случится. Но сейчас из «смертника» не вытянуть более ни слова. Это советник тоже знает.

Остался Колмацкий.

Глава семнадцатая

Шахворостов Павел Павлович, доставленный для проведения следственных действий в Москву, оказался самым несчастным человеком в городе, в котором привык гостевать в дорогих гостиницах, а ужинать в самых респектабельных ресторанах. Однако Кряжин, вглядываясь в его печальные глаза и слушая его, понимал, что и.о. губернатора Мининской области один из наисчастливейших людей, повстречавшихся советнику с того момента, как был убит Резун.

Шахворостов до сих пор был жив. И, по информации, имеющейся у Кряжина, который принял все меры для сохранения этой никчемной жизни, никто даже не проявлял к ней интереса.

Это было удивительно. Поразительно, сверхъестественно.

Умер Занкиев. Пуштин умер. Дутов отдал концы. Яресько, администратор «Потсдама», жив лишь только потому, что спрятан за кулисы в начале первого акта. Так же, как и Майя.

А Шахворостов, дававший и продолжающий давать в отношении покойного Хараева и ныне здравствующего Магомедова показания, жив. И никто даже не интересуется – как ему там, в «Лефортове»? Не голодает ли? Не скучает? Не нужны ли ему сокамерники, вооруженные спицами и озабоченные проблемой продолжающейся жизни Шахворостова? Вообще, после таких показаний и.о. никто даже не спрашивает – а не зажился ли ты на этом свете, Шахворостов?

И дело не в проблеме обнаружения и ликвидации, а в целесообразности данного деяния.

Странно. Очень странно. Ведь именно Шахворостов дал наиболее яркие показания в отношении Хараева и Магомедова, обличающие их организованно-преступную деятельность. Редкая статья УК, напрашивающаяся и подтверждаемая документально и устно: «Организация преступного сообщества». Как раз по линии Кряжина работенка, если учесть, что то сообщество имело задачи контролировать всю Мининскую область.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ШАХВОРОСТОВА П.П., 18.10.2004 Г.:

«Вопрос: Скажите, какие, по-вашему, преследовали цели упомянутые вами Магомед-Хаджи Магомедов и Руслан Хараев?

Ответ: Я надеюсь, мои добровольные показания будут учтены при составлении вами обвинительного заключения. Я полностью готов к сотрудничеству со следствием как гражданин. И потому заявляю прямо: сообщество, организованное Магомедовым и Хараевым, знакомыми мне лично, является преступным по сути и направлено на теневой контроль за всей экономической деятельностью Мининской области».

И после этого Павел Павлович до сих пор жив?

В Рыбном переулке ему снова не повезло. Молоденький лейтенант, сидящий в кожаной тужурке на гнедом коне, смотрел на него минуты две. Потом сунул руку за пазуху, вытащил маленький и плотный прямоугольник бумаги, по фактуре напоминающий фотографию, крикнул что-то напарнику и всадил шпоры в ребра гнедого.

Он заволновался. На него двигались упругой рысью два коня, но еще более угрожающе выглядели два мента, восседавших на них, гнедом и в яблоках.

Откинув в сторону брикет мороженого, он вскочил и рысью, напоминающей поступь преследовавших его лошадей, двинулся к Варварке.

Беспрестанно оглядываясь, слыша за спиной учащающийся цокот копыт по мостовой, он вдруг вспомнил кадры из фильма с участием Высоцкого. Высоцкий играл ловеласа, которого за амурные дела преследовал Командор, муж той, которую герой Владимира Семеновича пытался заловеласить.

По Варварке он бежал уже галопом, потому как преследователи за его спиной взяли в карьер. Как бородавочник, убегая от леопарда, старается забраться в дебри, чтобы отобрать у врага преимущество в скорости, он стал скользить через уличные кафе, которые, по счастью, еще не успели перенести внутрь заведения. Нынче небо было чисто, в воздухе пахло приближающейся зимой, однако не было надоевшего дождя, и люди пользовались последними минутами уходящего тепла. Они сидели за пластиковыми столиками, прихлебывали из чашек горячий кофе и млели от контраста тепла внутри и холода снаружи.

Истому прервал молодой человек, мечущийся меж столиков, как кролик в загоне. Он сбивал стулья, проливал кофе на одежды сидящих – словом, делал все, чтобы последний теплый день уходящего года остался в их памяти как самый омерзительный.

Все было бы ничего, «кролику» можно было просто набить морду. Но…

Но потом были кони.

Они ворвались в теплый октябрьский день вестниками революционных погромов, хрипели раздутыми ноздрями, скалили рыжие зубы и пинали все, что находилось перед ними. Кони не умеют посещать кафе. Жрать с руки – да. Молоденькая девушка протянула на перчатке кусочек эклера гнедому, и тот всосал его, двигая губами, как пальцами, в свое нутро.

– Нно-о! – сказал его наездник в форме, и конь, перевернув два стула, шоркнул пахнущим ядовитым потом боком по кожаному плащу кормилицы и зацокал дальше.

– Козел! – крикнула она, и было совершенно ясно, что относилось это не к гнедому, потому что он был не козел, а конь.

В яблоках, тот оказался еще более смышленым. Он нес сержанта МВД, двигая челюстями, как жерновами. И с каждым движением его челюстей у него в пасти исчезал чудовищно дорогой букет из французских фиалок. Такие на Варварке по двадцать долларов с упаковкой. Нет, наверное, большей обиды, чем настоять на встрече с пассией, разориться на цветы и кофе, видеть ее, приближающуюся, и после стать свидетелем того, как обе чашки проливаются на твои брюки, а скачущий к горизонту конь мента сжирает твой еще не подаренный букет.

А гнедой с лейтенантом настигали беглеца, и конец этой погони чувствовался все явственнее с каждым мгновением. Вот парень в кожаной куртке перепрыгнул через ограждение, вот вбежал в магазин…

Лейтенант тоже пошел в магазин, и вскоре в рыбном отделе гастронома началось легкое замешательство. Все видели, что это был преступник. Был конь под стражем порядка и раскиданная по полу нототения. Был минтай, разлетевшийся из разбитой витрины прилавка. Камбала, шайбами скользившая по мраморному полу. Картина выглядела сюрреалистически и напоминала скорее творение Дали, нежели акт задержания нарушителя порядка.

Он бросился в узкую дверь, разделяющую зал и подсобное помещение. Конь пошел следом, едва не сбив притолокой фуражку с наездника.

– Стой! – вскричал тот, чувствуя, как разогнулась на его тулье кокарда. – Стрелять буду.