Дэвид Гудис - Медвежатник Страница 5

Харбин зажег сигарету. Затем, после пары затяжек, он посмотрел на Глэдден:

— Иди вниз и сделай нам что-нибудь поесть. Позже я поведу тебя куда-нибудь выпить.

— Мне следует нарядиться? — спросила Глэдден. — Я так люблю наряжаться.

Харбин молча улыбнулся ей.

— Меня по-настоящему заводит, когда я вся наряжена. Больше всего мне нравится платье с серебряными блестками. Тебе оно нравится, Нэт? Желтое платье с блестками?

— Оно очень милое.

— Прямо умираю, как подумаю, что я его надену сегодня вечером, — сказала Глэдден. — У меня просто зуд по телу начинается, как подумаю, что я беру это платье и надеваю его. А потом мы пойдем куда-нибудь с тобой, и я буду в этом платье.

— Здорово, — поддержал ее Харбин. — Действительно здорово.

— Это всегда здорово, когда я одета в платье, от которого я без ума, а от этих блесток я вообще без ума. Я надену его, и я буду в нем, когда мы пойдем куда-нибудь, и оно будет на мне, и я буду чувствовать себя здорово. Только я об этом подумаю — и мне уже по-настоящему хорошо.

Глэдден вышла. Они слышали, как она добралась до верхней ступеньки лестницы, говоря сама с собою вслух:

— Только подумать об этом!

Они слышали, как она спустилась вниз по лестнице.

— Это и есть кое-что, — сказал Бэйлок, — с чем я ничего не могу поделать.

Он позабыл о своем подбитом глазе и смотрел на Харбина очень прямо, задумчиво и испытующе. Он сказал:

— Это не я действую тебе на нервы. Это девчонка. Девчонка всегда действует тебе на нервы. Эта девушка — гиря у тебя на ногах, и ты знаешь, что она — обуза. Я думаю, пришло время что-то с этим делать.

— Ну хорошо. — Харбин отмахнулся устало. — Прекратим это.

— Она — обуза, — продолжал Бэйлок. — Она — просто обуза.

— Почему бы тебе не заткнуться?

— Ты же знаешь, что я ничего не имею лично против Глэдден. Она неплохая девушка, но дело не в этом. Дело в том, что она — обуза, и ты знаешь это так же, как и я. Разница лишь в том, что я говорю об этом открыто, а ты прячешь это внутри. Ты сам себя обманываешь, и именно потому ты сорвался с катушек. Я не мог даже думать, что это зашло так далеко, но это обещает зайти еще дальше.

— Но разве мы не можем оставить все как есть?

— Разумеется, мы можем, — отозвался Бэйлок. — А еще мы можем просто прикрыть лавочку.

— Ты ходишь по лезвию ножа, Джо. Мне не нравится то, что ты говоришь.

— Я говорю об очевидном факте. Я хочу быть с тобой, когда ты проворачиваешь свои дела. Доомер тоже. Но с девушкой получается совсем другое кино. Все, что она делает, она делает потому, что ты говоришь ей. При помощи собственных мозгов она не могла бы сдвинуться с места на сантиметр, а уж тем более двинуться в нужном нам направлении. Это большое несчастье, и рано или поздно тебе придется столкнуться с ним лицом к лицу. И не говори мне, что ты не предвидишь, что такой день наступит.

Харбин широко открыл рот, потом захлопнул его, стиснув зубы, потом открыл снова:

— Ты пытаешься меня напугать?

— Ты уже напуган.

И тут голос Харбина понизился почти до шепота:

— Будь осторожен.

Интонация Бэйлока резко изменилась.

— Какого черта, в чем дело? — заныл он. — Могу я хотя бы не согласиться с чем-то? Если ты делаешь шаг, а я считаю, что ты выбрал неверное направление, есть у меня право хотя бы указать тебе на это? Разве нет?

— Вечно одно и то же, — отрезал Харбин. — Что бы я ни говорил, ты всегда говоришь «нет». Всему на свете — «нет».

— Я не могу соглашаться, если я на самом деле не согласен.

— Отлично, Джо.

— Ничего не могу поделать, — сказал Бэйлок. — Так уж устроен.

— Отлично.

— Я не хочу показаться занудой, но я продолжаю беспокоиться об этой девчонке. Она оказывает на тебя плохое влияние, и дело идет к тому, что все это отразится на твоей шее. — Он подвинулся ближе к Харбину. — Отпусти ее. — Он придвинулся еще ближе и понизил голос. — Почему ты не хочешь ее отпустить?

Харбин отвернулся. Он втянул в себя немного затхлого воздуха и с усилием сглотнул, что причинило ему определенную боль.

— Мы — организация. Единственное, чего я не позволю, — это раскола организации.

— Это не будет расколом. Если ты скажешь ей уходить, она уйдет.

— Куда она пойдет? — Голос Харбина снова стал громким. — Чем ты ей предложишь заняться?

— С ней все будет в порядке, — настаивал Бэйлок. — А я могу сказать тебе только одно. Если она уйдет, ей будет гораздо лучше, чем сейчас.

Харбин снова отвернулся. На мгновение он зажмурился, представляя себе, что все это ему приснилось и что он очень далеко отсюда.

Но Бэйлок снова был рядом.

— Знаешь, как это с тобой происходит? Как будто ты находишься где-нибудь в суде и жизнью клянешься позаботиться о ней.

— Черт побери вас всех! — не выдержал Харбин. — Оставь меня в покое.

И он вышел из ванной.

Он зашел в комнату, где Доомер сидел на покрывале, опустив свою большую голову и закрыв ее руками. Через несколько секунд появился и Бэйлок. Они оба стояли и смотрели на Доомера.

Доомер медленно поднял голову. Он посмотрел на них, тяжело вздохнул и принялся трясти головой.

— Я сожалею, я сожалею, Джо.

— Все в порядке. — Бэйлок позволил себе на мгновение коснуться рукой плеча Доомера. А затем он быстро перевел глаза, взглянул на Харбина и добавил: — Я хочу, чтобы все было в порядке.

Харбин изо всей силы прикусил губу. Он почувствовал, как дернулась его голова. Он просто не мог смотреть на них обоих.

Глава 3

В ночном клубе, членская карточка в котором стоила пять долларов в год, бледно-зеленый свет ламп заливал каскад волос Глэдден. Сияние касалось верхушки ее головы и там расплывалось пятном. Глэдден склонилась над высоким стаканом, в котором был ром со льдом, и Харбин смотрел, как она пила его маленькими глотками, и улыбался, когда девушка поднимала голову и смотрела на него.

Они сидели за маленьким столиком подальше от центра и от суеты до абсурда маленькой танцплощадки, с краю которой располагались трое музыкантов-негров, игравших без единой паузы. Заведение находилось на втором этаже ресторана на Кенсингтон-авеню, свет здесь всегда приглушен, а посетители всем довольны. Это было довольно-таки хорошее местечко.

— Они дали нам приличную выпивку, — сказала Глэдден.

— Тебе нравится музыка?

— Слишком быстрая.

— А какую ты предпочитаешь?

— Гая Ломбарде.

— Вообще-то я играю на скрипке, — сказал Харбин.

— Не может быть!

— Нет, играю, — настаивал он. — Пять лет я брал уроки игры на скрипке. У нас по соседству была консерватория. Время от времени они набирали двадцать мальчишек. Мы все стояли в маленькой комнатке, а перед нами находился парень. Он орал на нас во всю силу своих легких — словно мы находились в миле от него, и он хотел, чтобы мы все расслышали. Он был маньяком, этот парень. Интересно, он еще жив?

— Расскажи мне, — попросила Глэдден. — Расскажи мне, как ты жил тогда.

— Я рассказывал тебе тысячу раз.

— Расскажи снова.

Он подхватил со стола низкий стакан и глотнул немного виски. Потом повернулся вполоборота к крашеной девице, сновавшей между столиков с большим подносом на голове.

— Зачем?

— Меня клонит в сон.

Крашеная девица уже была у их столика, и Харбин заказал несколько глотков виски для себя и еще один ром со льдом для Глэдден. Потом откинулся на спинку стула и немного откинул голову, словно изучал бледно-зеленое сияние на макушке Глэдден.

— Всегда, — сказал он, — после того, как мы сделаем свое дело, тебя, как сейчас, клонит в сон. Ограбления, похоже, не очень-то тебя интересуют.

Глэдден ничего не ответила. Она улыбалась чему-то очень далекому.

— Засыпаю, — вдруг прервала свои мечты Глэдден. — Как будто возвращаешься в прошлое. Как будто лежишь на мягкой подушке, которую не видно. Возвращение обратно.

— Куда?

— Туда, где мы жили, когда были молоды.

— Ты и теперь молода, — сказал он.

— Вправду? — Глэдден подняла свой высокий стакан, ее подбородок, увеличиваясь, просвечивал через стекло бокала с ромом. — Мы одной ногой в могиле.

— Ты зануда.

— Я такой родилась.

— Хочешь развлечься?

— Кому нужны такие развлечения? — Она жестом указала на танцоров, толпившихся на крошечной площадке. — Все они сумасшедшие. — Она снова пожала плечами. — Кто я такая, чтобы так говорить? Я тоже сумасшедшая. Такая же, как и ты.

Харбин смотрел, как бледно-зеленая полоса света сдвинулась немного вниз и легла широкой бледно-зеленой лентой на ее лоб. Теперь золотистые волосы Глэдден зигзагообразно отсвечивали желтым и черным, а глаза ее под полосой зеленого света стали ясными и ярко-желтыми. Лицо ее было затемнено, но становилось все светлее по мере того, как опускалась зеленая лента.

Она снова улыбнулась, Харбин ответил ей улыбкой. А затем спросил:

— Хочешь потанцевать?