Ольга Лаврова - Свидетель Страница 5

— Платонова? Статья пока не ясна. Дело в том, что от ушиба головы потерпевший ослеп… Вы встретили в дверях его отца. Если слепота останется, — до восьми лет.

— Боже! Несчастный парень!

— Да, трагично.

— Ну съездил кому-то. Максимум должен был появиться фонарь на скуле. А вдруг — восемь лет!!

— Так вы… о Платонове горюете? Сочувствие не по адресу, Игорь Сергеевич.

— Смотря как взглянуть, — раздраженно возразил тот.

— Как ни взгляни. Вам жаль хулигана и не жаль человека, пострадавшего ни за что ни про что?

— Того тоже жаль. Невольно. Потому что он жалок вообще… заработал оплеуху — дай сдачи. Не способен — утрись и переживи. Нет, он, конечно, падает. И, конечно, неудачно. И получает сотрясение мозга, будто летел со второго этажа! Потом он слепнет. Потом, естественно, его бросит девушка. — Во Власове нарастало озлобление. — Родители на старости лет зачахнут в заботах… Есть, знаете, люди, которые умудряются занимать в жизни невероятно много места — с разными своими бедами, немощами, обидами. Все вокруг как будто в долгу, все с ними нянчатся. А ведь просто-напросто — неудачник!

— То бишь, как говорит Платонов, дохляк, — холодно подытожил Знаменский. — Давайте без обиняков. Вы готовы на попятный?

Власов молчал, оттопыривая и втягивая нижнюю губу.

— Если я вас сейчас спрошу, видели ли вы, как преступник ударил потерпевшего, что вы ответите?

Власов опустил голову, думал. Наконец ответил, не меняя позы:

— Ударил.

У Пал Палыча отлегло от сердца.

— Тогда о чем мы толкуем?

— Я признаю факт, но не согласен с его оценкой.

— Оценивать факты — задача суда.

— Не будьте формалистом. Взгляните на вещи шире. Вы говорите «преступник». Допустим, объективно — да. Но субъективно, с точки зрения самого Платонова, в ту минуту…

— Предлагаете мне стать на его место, что ли?

Власов язвительно усмехнулся:

— У вас, разумеется, строгие принципы… вы не заговорите с незнакомой девушкой…

— Нет, случалось, зарекаться не могу. Но я не стал бы колотить ее приятеля.

— О, разумеется! Выдержка и хладнокровие!

— Игорь Сергеевич, вы часом, не играете на флейте?

— При чем тут флейта?

— А при чем мое хладнокровие?

«Я уже тоже раздражаюсь. Когда оба раздражены, добра не жди».

Пал Палыч подавил дурное расположение духа, миролюбиво предложил:

— Давайте от широкого взгляда на вещи вернемся к конкретике? Вы прежде встречали Платонова, или Риту, или потерпевшего — Алексея Демина?

— Нет.

— Когда Платонов с ней заговорил, она отвечала?

— То отвечала, то не отвечала. Слишком короткий разговор. Хоть бы минут десять — и все могло повернуться иначе.

— Как именно?

— Они могли бы и столковаться.

— Сомневаюсь.

— А кто знает? Вы — знаете? Он не знал. Ему казалось, что есть шанс. Вдруг является какой-то почти мальчишка и цапает за плечо. — Он вновь отрешенно уставился в окно. — Видите ли, людей определенного склада нельзя попросту цапать за плечо. И разговаривать начальственным тоном. Да еще при девушке, от которой перехватывает горло… «Оставьте в покое мою невесту!» Если такая рыжая, с такими глазами — невеста, умей ее защитить. Иначе — смешно!

«Опять рыжая, опять накатило. Что-то тут…»

— Выходит, Платонов поступил как надо?

Власов поиграл скулами, справился с эмоциями, отозвался сухо и рассудочно:

— Судя по конечному результату, Платонов поступил нерационально.

— Потерпевший назвал Риту своей невестой?

— По смыслу. За точность текста не ручаюсь.

Не ладился допрос, не ладился. Где-то на полпути от Знаменского к Власову крылась трещина, и туда утекало все самое главное, а от собеседника к собеседнику долетали лишь оболочки слов.

«Ну что мне с ним делать? Качается на шаткой какой-то жердочке вправо-влево. Как привести его на твердую; почву?»

В те поры шутковали: «Есть обычай на Руси на ночь слушать Би-би-си». Глушили уже редко и кое-как. Поэтому Пал Палыч знал, что в зарубежной практике существует специальная служба охраны свидетелей. Вплоть до вывоза их в тайные убежища, где они пребывали огражденными от посторонних воздействий до суда. Мера зачастую совершенно необходимая.

Может, и Власову ее не хватает?.. Может, и не хватает. Только службы такой у нас нет как нет. Бейся, следователь, в одиночку.

— Игорь Сергеевич, можно немного о вас? Вы инженер, работаете старшим диспетчером на ТЭЦ? Сколько лет?

— Пять.

— Напряженная работа?

— Всякое бывает.

— Насколько представляю, вы должны следить за тем, как сбалансировано энергопитание многих объектов. Перед вами громадный пульт, и вы одновременно массу показателей держите под контролем. Верно?

— Приблизительно.

— Значит, у вас тренированное внимание, профессиональная наблюдательность — и слуховая и зрительная. Но почему вы путаетесь в такой несложной картине происшествия? В произнесенных тогда нескольких фразах? Даже в описании девушки?.. Вы жили когда-нибудь в Подольске?

— Нет.

— В Харькове родственников не имеете?

— Нет.

— Извините, никого из близких на Кузьминском кладбище не хоронили?

— Нет. Ищете, был ли я связан с Платоновым?

— Верно, грешен. Хотелось поделикатнее. Но могу и напрямик: не мешают ли вам какие-то житейские обстоятельства давать показания по делу? Возможно, они появились после ареста Платонова? Скажем, к вам обратились его доброжелатели?

Власов прищурился насмешливо:

— Как долго вы держали в себе этот вопрос!.. Обратились вплотную за арестом. Но это не играет роли. Не это играет роль.

— Верю, — почти искренне улыбнулся Пал Палыч. — Но ведь они и до меня доберутся. Поделитесь, пожалуйста, опытом.

— Позвонили домой. Попросили. Угрожали. Я объяснил, что в случае повторного звонка расскажу, будто Платонов сулился прикончить парня на месте. Если дальше станут давить — «вспомню», что видел у него нож. Поняли. Отвязались.

Власов изложил все это без рисовки собственным мужеством. Просто проинформировал. И в тот момент понравился Знаменскому и вызвал встречную откровенность:

— Не могу раскусить вас, Игорь Сергеевич. В вашем поведении мне чудится что-то глубоко личное. Но что?

Неподвижные черты Власова на секунду скомкала гримаса. Испуганная? Страдальческая? Так была коротка, что Знаменский не разобрал. Но ясно, что предположением своим попал «в яблочко».

Тема требовала развития. Однако возникла Кибрит с папкой.

— Ничего, что вторгаюсь?

— Ничего, раз не с пустыми руками. Прошу извинить, Игорь Сергеевич, — совещание с экспертом. Подождите немного в холле.

Власов с облегчением удалился.

— Тот самый свидетель? — проводила она его взглядом.

— Угу. Выкладывай свои достижения.

Кибрит раскрыла папку.

— Оцени! Точные расчеты, бесспорные выводы. Твоему хулигану чистый мат.

— Если он сумеет хоть что-то понять. С дураками беда — чем виртуозней доказательство, тем оно меньше убеждает. Не доходит.

— Он тупица?

— Интеллектом не блещет. Но все-таки сколько-то проучился, авось знает слово «экспертиза». Спасибо большое, Зиночка. По дороге пошли мне обратно свидетеля.

— А что он, собственно? Выскочил весь в смятении.

— Того и гляди даст задний ход. Разводит какую-то сомнительную философию — право сильного и прочее. Если на суде заявит, что ничего не видал, начнется неразбериха. Потерпевший даже опознать преступника не может — ослеп.

— Да, мне говорили. И сотрясение мозга…

— Угу. И запишет суд в решении: учитывая, что потерпевший получил тяжелую травму черепа, показаний его недостаточно для вынесения приговора.

— Свинство! Держи бульдожьей хваткой своего единственного!

— Погоди минутку, при тебе лучше думается… Если сделать так: с помощью этой папки я привожу в чувство хулигана Платонова и сразу устраиваю им очную ставку. Только шиворот-навыворот?

Кибрит кивнула одобрительно: поняла.

— А инструкции побоку?

— Побоку!

— Ну-ну… Желаю удачи.

— Стоп, сударыня. Юбка сантиметров на двадцать короче твоей — это как?

— Довольно вызывающе.

— И подтверждает сомнительность морального облика девушки?

— Ну-у, Павел, что за ханжество!

8

Пал Палыч задумал простенький, но остроумный трюк.

На обычной очной ставке свидетель рассказывает и уличает преступника. Шиворот-навыворот — это заставить самого подследственного все рассказать и признать вину. Куда тогда деваться колеблющемуся свидетелю? Опровергать преступника вопреки всякой логике?..

Власов принял приглашение в Бутырку с болезненным любопытством. По пути они обменялись считанными незначительными фразами. Свидетель был напряжен.