Якудза, или Когда и крабы плачут - Юрий Гайдук Страница 5

даже пистолета в руках никогда не держал, а что касается его обвинений в попытке убийства какого-то бизнесмена, так он слишком законопослушный гражданин, который ни-ко-гда в жизни ни-че-го общего с криминальным миром не имел. Однако следователь по фамилии Брыль умел работать, и был, пожалуй, даже въедливей клеща. На третий день его, как обычно, вызвали из переполненной камеры СИЗО, где от спертого воздуха нечем было дышать, и препроводили в комнату для допросов, где за щербатым столом уже сидел Брыль, который в сознании Крымова ассоциировался с уссурийским клещом. Кивнув задержанному на привинченный к полу табурет, он долго рассматривал его в упор, потом вдруг ухмыльнулся иезуитской улыбочкой, и его поджатые губы издали нечто похожее на змеиное шипение.

— Надо же! А ведь ты меня почти убедил в том, что чист как сокол и к криминалу никакого отношения не имеешь. Вот же сучонок! — восхищенно удивился он.

Антон насторожился. В общем-то, можно было догадаться, что пришел ответ на запрос Брыля, а это означало… Он вскинул голову.

— Простите, я не понимаю вас и настоятельно требую адвоката.

Молчание. Очень долгое, почти мхатовское молчание, и вдруг следователь заржал каким-то садистским смехом, вытирая белый налет в уголках воспаленных глаз. Он или пил вечерами по-черному, или болел чем-то, но тошнотный налет, который он выковыривал, был неотъемлемой частью его грязного, засаленного Я, и это не могло не вызвать неприязни.

— Будет тебе адвокат, только малость попозжее будет — успокоил он подозреваемого и тут же оборвал хохот, уставившись на него пронзительным взглядом. — Значит, утверждаешь, что чист как сокол? А вот это что?

На лице Брыля сияла маска торжества. Заключение дактилоскопической экспертизы гласило, что отпечатки пальцев, снятые с задержанного в Южно-Сахалинске, соответствуют отпечаткам пальцев гражданина Крымова, осужденного в 1990-м году за сопротивление милиции. Седой вздохнул и прикрыл глаза, давая тем самым понять, что он уже охренел от необоснованных обвинений и что пора бы в этом беспределе поставить точку.

— Ну и что из того, что я по малолетке в колонию залетел? Подобное с любым могло случиться, тем более, когда тебя провоцируют на драку. Что же касается меня лично, то я своё отбарабанил сполна и в девяносто первом году вышел на свободу, как говорится, с чистой совестью. — Он замолчал было, но тут же с тоской в голосе добавил: — Я, конечно, понимаю, от тюрьмы и от сумы не зарекайся, но я вам еще раз повторяю, гражданин следователь, что вы совершенно необоснованно арестовали человека, который ни сном, ни духом не ведает о каком-то Чернявском. И если вы думаете повесить на меня убийство…

— Задержан по подозрению в попытке убийства, — поправил его Брыль.

— Пусть будет так, но мне от этого не легче. Мало того, что я терплю нечеловеческие унижения, так ко всему прочему страдает и моя фирма, неся колоссальные убытки от вынужденного простоя. И я продолжаю настаивать на том, чтобы из Москвы вызвали адвоката, которому я мог бы полностью доверять.

Голосом уставшего до чертиков человека он вел свой монолог, искоса наблюдая за следователем, но по его реакции, вернее отсутствии таковой, видел, что все слова вместе с праведным гневом попросту падают в пустоту. Наконец Брылю все это надоело, а возможно, что и время подпирало, но он вдруг хлопнул по столу папочкой с протоколами допросов, и его лицо перекосила гримаса, которую только воспаленный мозг мог бы назвать улыбкой.

— Ну что же, Крымов! Если раньше ты еще мог отрицать свою причастность к попытке убийства Чернявского, то теперь, после установления твоей судимости… Короче, так. Ты у меня все равно расколешься, причем до самой жопы, и заказчика Чернявского назовешь. И не потому чистуху напишешь, что раскаялся в содеянном, а потому, что тебя кинут в пресс-камеру, где паханит Сиська, самый гнусный человек на свете.

В тот момент Седой вдруг почувствовал, как его спина покрывается жарким потом. Он прекрасно знал, что такое пресс-камера, где суд вершит поставленный на это дело пахан. Причем поставленный с ведома администрации тюрьмы или того же СИЗО. А Брыль продолжал издеваться:

— Поди, в своей Москве не слыхал про Сиську? Но ничего, познакомишься еще. Он и не у таких козлов признанки выбивал. — И заржал радостно. — А знаешь, почему у него кликуха такая? Щас расскажу.

Уже не в состоянии скрывать свои чувства, Антон с ненавистью смотрел на глумящегося следователя, а тот продолжал заливаться, словно майский соловей.

— Сиська на ту пору еще Сиськой не был и только-только начал завоевывать авторитет. И вот в один из арестов его бросили в камеру, где такие отбросы общества собрались, что не приведи господь. Причем трое особым садизмом отличались. Всех первоходок они тут же на хор ставили, а потом уже отдавали другим попользоваться. Сиська, конечно, был про всё это наслышан, и когда его в ту камеру кинули, он вдруг вместо того, чтобы сказать положенное «Привет, братва», выдал нечто непонятное: «Ну что, детишки, дождались свою мамку?» Камера, естественно, онемела от подобной наглости, а он продолжал: «Вижу, что дождались. И молочка, поди, хотите? Но предупреждаю: сиська у меня одна, так что сосать ее будете по очереди».

— Ну, конечно, кто-то попытался прыгнуть на него, — продолжал изгаляться явно довольный Брыль, — но Сиська не был бы Сиськой, если бы не выбил кому-то зубы, кому-то ручонку попутно сломал. В общем, камера от него отступилась и признала своим паханом. Но с тех пор это погоняло словно приклеилось к нему. Сиська — и все тут.

Вороша в памяти весь этот кошмар, Антон вспомнил, как в глазах следака засветилось что-то садистское.

— Ну что, Крымов, убедил я тебя? Колись же, колись, тебе же лучше будет, а то ведь калекой после пресс-камеры останешься. — Однако, видимо поняв, что словами он ничего не добьется, оборвал свои увещевания и нажал истертую кнопочку вызова конвоя…

Что было после, даже вспоминать страшно. И лишь через кровавое марево пробивалась узколобая рожа капитана Брыля и его шипение, когда он совал в руку листок бумаги: «Пиши, сука, признанку! Пиши, а то ведь потом поздно будет». Что наступит потом, Седой мог только догадываться. Судя по всему, своим выстрелом в Чернявского он всполошил Мессера, которому необходимо было знать, кто конкретно в Москве стоит за этим покушением. Главное сейчас для следователя и тех, кто давил на него сверху, заставить назвать имя заказчика, ну а дальше… Так что надо было кончать игру в поддавки и навязывать капитану и его беспредельщикам уже свою игру.

…Крымов оторвал