Алла Полянская - Слишком чужая, слишком своя Страница 50

И я хочу спать, но негде. Большой город, а для меня здесь нет места.

А если выйти за город пешком, вот здесь, около парковки, видна тропинка. Судя по карте, она ведет в темноту зарослей. Нет. Нереально. Слишком большое расстояние. И у меня еще есть здесь дела — сейф в банке и вещи в камере хранения.

— Эй, ребята! Гляньте, какая тут девочка! — Только этого мне еще не хватало. Хулиганы. — Иди сюда, красотка, мы только тебя и ждем.

Свет фонаря выхватил из темноты фигуры. Фу, ну и вонь! Похожи на дегенератов. Ну что же, попробую их убедить по-хорошему. Не хочется поднимать стрельбу в такую чудную тихую ночь.

— Лучше бы вам оставить меня в покое.

Мой голос, наверное, звучит слишком безразлично. Еще бы, я так устала! Но они ужасно удивляются. Я нарушила правила игры. Я должна убегать, визжать, упасть, а они тогда набросятся на меня — и сделают все, что им вздумается. Никто не высунет нос из дома, разве что какая-то добрая душа вызовет милицию, которая приедет, может быть, завтра. За трупом. И тут такая незадача! Ребята немного растерялись.

— Это почему же? — Наверное, самый глупый. Он не знает правил, ему все равно. Такие типы опасны. — Наши девки не такие чистенькие, как ты.

Это я чистенькая? Целый день шатаюсь по городу, по жаре, в одной и той же одежде... Хотя, учитывая их ароматы, это для них не показатель.

— Посмотри сюда, — я показываю ему кольцо, которым снабдил меня Гypa.

— Что это, серебро? — Грязная рука тянется ко мне. Фу, гадость! Ну и вонь!

— Чайник, ты спятил, — свет падает на другого искателя сексуальных приключений. — Ты посмотри на печатку: солнце за решеткой. Ты что, хочешь, чтобы нам всем головы отрезали и стопочкой сложили — за эту птичку?

— Ну, кто узнает? Ты посмотри, Филя, какая девка! У меня уже стоит, я буду первый. А потом зароем ее — и всего делов-то. Никто и не узна...

Он не успел закончить свою проникновенную речь. Те, что стояли позади него, чем-то ударили его по голове. Похоже на кусок трубы. Сообразительные ребята.

— Извини, — тот, кого назвали Филя, с опаской смотрит на меня. — Иди, куда тебе надо, никто тебя не тронет. Этот кретин клея перенюхал, мог всех нас подставить.

Ему лет семнадцать, не больше. Жаль. Выбора у него не было.

— Мне надо где-то переночевать, потом забрать вещи и выйти из города. Но так, чтобы никто не пронюхал, особенно милиция. Это можно как-то устроить?

— Это можно, — он поворачивается к своим спутникам: — Заберите этого дурака и заройте поглубже. Он давно уже нарывался на неприятности. Идем, я провожу тебя.

Мы идем по каким-то закоулкам. Деревянные заборы подпирают небо и ветки яблонь. Лают собаки. Мы идем сквозь лай в заросли, дальше. Ремень сумки оттягивает мне плечо, но я рада, что она со мной. В ней есть мыло, зубная щетка, полотенечко, белье, кое-что из одежды. Хорошую сумку я выбрала себе в «Женском царстве». В ней еще много чего.

— Ты не бойся, тебя никто у нас не тронет, — он наконец нарушил молчание. — Как тебя зовут?

— Керстин.

— Никогда не слышал такого имени. Меня Андрей зовут, но наши называют Филя — фамилия у меня Филиппов, вот и погоняло такое. Смотри, тут уже недалеко.

— А куда мы идем?

— У меня тут домик. Старик мой год назад доской накрылся — от водки, а дом за мной. Это лучше, чем в подвале. Хотя многие из наших сейчас там, у меня. Но тебя не тронут.

— А где твоя мать?

— Восемь лет уже как померла. Денег на лекарства не было, а даром никто не лечил. Старик все пропивал, а я малый был, вот и умерла. Тогда уже этот гад пил, как сам хотел, пока не издох. И навел в дом этих... А Блоха говорит, что когда-то было время, когда лечили бесплатно, все учились и буханка хлеба стоила двадцать копеек. Белого хлеба! Врет, наверное... Разве такое может быть?

— Но так было, точно. Только тогда тоже было много проблем.

— Уж не так, как теперь, наверное. А мне бы вот достать того врача, что мамку лечить не стал, я бы ему... Я его убил бы.

Вот на кого надо опираться заговорщикам. На этих, кому нечего терять. Они не оценили достижений демократии. Зачем им избирательное право, если нет жизненного выбора? Демократия не позаботилась об этом Филе, о его матери, и что ему до всеобщего демократического движения неизвестно куда, если его мать умерла оттого, что не было денег на лечение? А теперь он слушает рассказы о прошлом как сказку.

— А почему ты позволяешь бомжам жить в твоем доме?

— А что делать? Они приносят какие-то продукты, одежду. Я вместе с ними. Электричество и газ у меня давно отрезали, а за воду я плачу, за землю тоже. Куда меня возьмут на работу, если я закончил шесть классов? И одежды нормальной нет. Старик давно все пропил.

— Я считаю, ты должен все-таки попробовать. Вымойся хорошенько, постирай одежду... Тебя могут взять куда-то грузчиком. Легче всего просто плыть по течению. Но ты же человек, а не бревно. Твоя мама работала?

— Я подумаю над тем, что ты сказала. Хотя от наших так просто не уходят. Ты не понимаешь. И потом — ну, сколько я так смогу заработать? Но я подумаю, правда. Мамка когда-то... тоже говорила так.

Он сейчас заплачет. Когда бы человек ни потерял мать, это все равно будет болеть до самой смерти. Я знаю. Может, образ матери всколыхнет в его памяти другую жизнь.

— Мы пришли. Заходи.

Наверное, этот домик и был когда-то аккуратным, но очень давно. Сейчас здесь зловонная темнота, облезлые стены и кровать в углу. Мы едва не спотыкаемся о парочку, которая совокупляется на полу. В углу еще три тела, заняты тем же. Отвратительно. Но никто не обращает на это внимания. Тут же сидят и дети. Дети? Нет. В этих лицах нет ничего детского. Их глаза видели такое, что и взрослому видеть не надо. Почему об этих детях не заботятся специальные службы? Почему до них никому нет дела?

— Кого это ты привел, Филя? — Хриплый голос из темноты.

— Блоха, у этой девушки есть знак.Ей надо переночевать.

Видимо, этот Блоха здесь главный.

— Покажи знак

Я протягиваю руку. Из темноты выступает невероятно грязное существо. Высокий мужчина. Сколько ему может быть лет? Кто знает. Лицо покрыто струпьями, одежда... Это не одежда. Нет, я никогда не поверю, что нельзя иначе. Все-таки выбор есть. Наверное, просто есть люди, которым все равно как жить. Дай такому работу, жилье — и через неделю он снова будет ковыряться на свалке, потому что это не требует от него никаких моральных усилий. Они неизлечимо больны душевной ленью. Наверное, какая-то хромосома заблудилась, и они ошибочно родились людьми. Но дети... Вот этот Филя — другое дело. О них некому позаботиться — и их используют вот такие ошибочные люди.

— Да, это он. — Блоха смотрит на меня исподлобья. — Можешь поесть, если хочешь. Вон там, в котелке, каша. Будешь?

Есть тут? Да я готова умереть голодной смертью, но не стану есть в этом... Не знаю даже, как сказать. Свинарником назвать — свиней обидеть.

— Нет, спасибо. Я не голодна. Тут есть где умыться?

— Умыться? — Он хрипло смеется. — Зачем? Ты такая чистенькая. Не то что эти лярвы. Но погляди, им весело. Ты тоже можешь развлечься, не стесняйся! Нет? Как знаешь. Вода во дворе, в кране. Будешь спать в сарайчике, там Филя спит. Он же хозяин, мы уважаем его право. Не бойся, тебя никто не тронет. Иди, чего стоять зря. Филя, проводи.

Мы выходим на улицу. Вода в кране не очень холодная и почти чистая. Мне срочно нужно помыться, иначе я сойду с ума. Но как? Открытое место. Черт! Почему бы мне не родиться неряхой, каких свет не видывал? О, нет, ни за что!

— Мне надо вымыться и постирать одежду. Посторожишь?

Сторож из него... но ничего лучше все равно нет.

— Если тебе надо, конечно. Только до утра все равно никто не выползет. А если кто и выползет — все равно. Мойся.

Сумка туго набита, но я точно знаю, где пакетик с мылом и прочим. А вот это платье я надену — оно темное и совсем не мнется. Потому-то оно здесь.

— Мне надо раздеться, отвернись.

— Вот еще! А как же я буду сторожить?

Он смеется. Этого мне только не хватало. Он совсем мальчишка.

— Бесстыжий мальчишка! Я с тобой не в игрушки играю, так что спрячь улыбочку.

—Ты боишься что-то подцепить? Зря, я чист.

Вот идиот! Хотя, конечно, и это — тоже. Учитывая то, что я здесь застала.

— Я боюсь, что ты еще слишком мал. Я гожусь тебе в матери, так что немедленно прекрати валять дурака и отвернись.

— Скажи еще — в бабушки мне годишься!

Он обиженно надулся. Не мешало бы и ему помыться. И у него наверняка тьма насекомых. Боже, куда меня занесло! Я раздеваюсь и намыливаюсь. Какое блаженство — смыть с себя микробов, шампунь отлично пахнет. Против насекомых, правда, бессилен.

— Ты такая красивая!

Паршивый мальчишка вытаращился на меня. Ну, конечно же!

— Если ты не перестанешь пялиться, я оторву тебе яйца.

— Не буду, не буду!

С горем пополам стираю джинсы. Ничего, теперь будут чистые. Майка и белье стираются легче.