Евгений Сартинов - Маятник мести (Тихая провинция) Страница 50

— Как это? — удивилась Виктория.

— Я вот думаю, а почему бы нам после свадьбы не махнуть куда-нибудь в свадебное путешествие? Хоть в Италию, хоть на Канары, а? В отпуске я уже три года не был, почему бы не съездить в Рим, не посмотреть, как они празднуют католическое Рождество? На Папу посмотреть? Ты согласна?

Виктория улыбнулась, но менее радостно, чем ожидал Спирин.

— Ты что, не хочешь? — удивился Спирин.

— Я то хочу, — вздохнула девушка, а потом показала на свой живот, — а вот захочет ли он? Меня что-то подташнивает эти дни.

Спирин рассмеялся, прижал ее к себе и нежно поцеловал в щеку.

А за сутки до этого Спирин в шестом часу вечера возвращался домой в прекрасном настроении. Вика жила у него уже несколько дней, и теперь он ехал с улыбкой, представляя, как хорошо они проведут этот вечер. Машина свернула с одной улицы на другую, Виталик врубил повышенную передачу, но набрать скорость не успел, и слава богу. В свете фар спиринской «Волги» появилась пошатывающаяся фигура, бредущая наперерез машине. Шофер нажал на тормоза и одновременно рванул руль машины влево. «Волгу» занесло, но она чудом прошла в каких-то сантиметрах от тела человека.

— Вот сволочь, ведь сам под колеса полез! Чуть не задавил! — вскипел, вытирая пот, Виталик. Он уже хотел тронуться с места, но Спирин остановил его.

— Постой-ка! Встань здесь, я сейчас.

Виктор вышел из машины и пошел назад. Ему показалось, что он узнал этого человека. Догнал он его уже около подъезда, положив руку на плечо остановил.

— Федька, стой!

Тот остановился и пошатываясь, повернулся к Спирину лицом. Художник был мертвецки пьян. Таким Виктор его еще ни разу не видел. Иногда Кривошеев действительно хорошо «гудел», но и в такие дни оставался самим собой: умным, добрым, только ирония его переходила в сарказм, да и тот был направлен в первую очередь на самого себя.

— Ты что, Федор?! Мы ведь тебя чуть не сбили, сам под колеса лез?!

Кривошеев все же узнал его.

— А-а, господин мэр! Какое счастье. Мы лицерз-лицезреем, — это он еле выговорил, — самого мэра города Энска. Боже мой, какая радость. «Королева в восторге!» — внезапно завопил Федор словами кота Бегемота из «Мастера и Маргариты». В свое время они со Спириным сходили с ума по этому роману и Федор пробовал даже рисовать к нему иллюстрации.

Спирин испуганно оглянулся по сторонам.

«Не хватало еще, чтобы нас замели в вытрезвитель», — подумал он.

— Федь, пошли домой! — стал уговаривать он художника. — Пошли, я на машине, мы тебя быстренько довезем и уложим в постель.

Федор, до этого просто висевший на руках Спирина, вдруг уперся и пьяно мотнул головой.

— Не хочу домой, хочу туда, к себе! — и он потянул Виктора в подъезд дома, где находилась его студия.

— Ну хорошо, пошли сюда, на диванчике отоспишься, — согласился Спирин.

Он буквально тащил художника по лестнице, а тот еще издевался по своему обыкновению.

— Какая великая честь: сам мэр стольного града Энска тащит на своих плечах задрипанного художника Федьку Кривошеева. Мало того, что этого художника не только из Парижа, но и из Москвы в телескоп не разглядеть, так он еще, мерзавец, и пьян. Слава нашему доблестному мэру, ура товарищи! заорал Федор во всю глотку.

— Да помолчи ты! — прошипел на него истекающий потом Спирин, нервно оглядываясь по сторонам. После предвыборной компании плакаты с его изображением висели на каждом шагу, так что не слишком радовала возможность быть узнанным на темной лестничной клетке в компании с пьяным художником. Наконец они добрались до студии, дверь оказалась открытой, Виктор дотащил друга до дивана, уложил его поперек старомодного кожанного чудища и, тяжело отдуваясь, сказал.

— Ну ты совсем окабанел! В тебе уже наверное, целый центнер весу. Художник! Мясником тебе работать надо.

Спирин огляделся по сторонам. Новых картин он увидел мало, но зато за диваном стояла добрая дюжина пустых бутылок.

— Ого! Сколько ты уже квасишь? — спросил он художника, раскинувшегося на диване.

— А черт его знает, — ответил тот, не открывая глаз. — Как узнал, что Вика за тебя замуж выходит, так и загудел.

Спирин поразился. Его удивил и срок запоя, и повод. То, что Федор влюбляется часто и бурно, он знал еще с юности. Виктор посмеивался над ним, но воспринимал это как должное — все-таки художник, ему положено. Но то, что тот серьезно увлекся Викой, его удивило. Ведь Кривошеев сам познакомил их, сам нашептывал на ухо Спирину: «Займись ей, девушка что надо, как раз для тебя».

Виктор сел на краешек дивана рядом с художником, добродушно ткнул его пальцем в живот и спросил.

— Ну, а чего тогда ты нас так лбами сталкивал, если сам в нее был влюблен?

— Рожденный пить, летать не может, — не открывая глаз, пробормотал Федька и добавил. — С нашей то рожей да в калашный ряд. Она на тебя сразу запала, как только ты в студию вошел. Я же видел, как у нее глазки вспыхнули.

— Ну, а чего же теперь пьешь?

— Оплакиваю ее разочарования.

Спирин засмеялся, глянул на часы и, поднявшись с дивана, пошел к выходу. На пороге он остановился и сказал хозяину студии:

— Ты только не долго оплакивай, а то в следующую субботу ты мне будешь нужен как шафер.

— Почему в следующую субботу? — Федор даже привстал с дивана. — Вы же хотели в феврале?

— Мы передумали. И говори пожалуйста точней: ты оплакиваешь свои разочарования, а не ее.

Спирин улыбнулся, повернулся, чтобы открыть дверь, но голос Федора заставил его остановиться.

— Нет, Виктор, именно ее разочарования. Ведь она тебя не знает, но когда-нибудь узнает, что ты весь в крови.

Спирин медленно обернулся и спросил.

— Ты чего мелешь?

— Я? Я говорю правду, — Федор рассмеялся чуть дребезжащим, пьяным смешком. Он с некоторым трудом сел на диван и по очереди достал откуда-то из-под мышек две бутылки водки, поставил их рядом с диваном и снова завалился на свое королевское лежбище, только уже вдоль дивана. Чуть повозившись, пристраивая голову на высокий валик, Федор продолжил свою мысль.

— Ведь это ты организовал убийство Гринева. Только тебе нужна была эта смерть. Я ведь умный человек, Витя. Это мой самый большой грех. Я понимаю то, что другим даже и разжеванное не понять. Ты ведь расспрашивал меня про Нечая, а вскоре грохнули мэра. Я просил тебя защитить меня от тех парней, а они вообще исчезли без следа. Это его почерк, я знаю. И это ты, Витя, виноват в смерти Ларисы. Я ведь тоже знаю про предложение, сделанное Вике Петькой Рубежанским. Он заезжал ко мне, купил одну картину, ты не догадываешься какую? Да, именно, ее портрет. А через два дня Лариса попадает в аварию. Я ее не любил, пустышка, не чета Вике. Но все равно, это ты убил ее.

Спирин слушал молча, затем отрицательно покачал головой:

— Ты с ума сошел. У тебя уже белая горячка.

— Нет, Витя, я в своем уме, — Федька снова пьяненько засмеялся. Только запомни, Витя: ничто не проходит даром! Помнишь: «Рукописи не горят»… Все тайное рано или поздно становится явным, и за все надо будет рано или поздно заплатить. Я вот, например, возьму и расскажу Вике. Мне она поверит.

Спирин почувствовал, как холодок осторожно пробежал по его душе. Он молчал. Говорить, оправдываться? Перед кем? Перед этим пьяным человеком? Глупо. А самое главное зачем? Федор был прав, прав во всем, и Виктор знал, что теперь уже не сможет его переубедить.

— Ладно, я пошутил, — сказал Федор, вытягиваясь во весь рост и отворачиваясь к стенке. Если бы он обернулся и посмотрел на друга, то мог бы угадать свою дальнейшую судьбу. Странная смесь ненависти, беспомощности и боли застыли на лице Спирина неподвижной маской.

Последнюю точку истории поставила, сама того не подозревая, Виктория. За ужином она обмолвилась, что звонила мама, и среди прочих новостей сообщила, что звонил Кривошеев, спрашивал Вику. Как показалось матери, голос у него был как у пьяного. Вечер оказался испорчен безнадежно, а утром Спирин начал искать Нечая.

Федора Кривошеева зарезали в собственной студии через час после разговора господина мэра с Нечаевым.

ГЛАВА 50

К своему новому дому Нечай подъехал уже в двенадцатом часу ночи, задержался с выполнением просьбы Спирина.

— Может оставить тебе пару парней, чтобы подежурили? — спросил его Фугас.

Но Геннадию уже и так до смерти надоели телохранители. В Сочи они жили в одном номере, и хотя он был трехкомнатный, но Нечаю пришлось принимать снотворное. Теперь он дома и надеялся отоспаться за те дни.

— Не надо, — буркнул он, вылезая из машины. — Сам справлюсь, если что.

Нечай долго ласкал во дворе двух повизгивающих от счастья овчарок. Собак Геннадий любил искренне и гораздо больше, чем людей. Зайдя в дом, он первым делом позвонил и отключил сигнализацию. Сняв пальто, Нечай долго ходил по зданию, придирчиво разглядывая обстановку. Он еще не успел привыкнуть к своему дому, обжить его. Мебель пахла деревом и лаком, светлая кожа панелей тоже благоухала особым запахом. В вопросах интерьера Кривошеев посоветовал ему обратиться к двум своим друзьям, выпускникам архитектурного института. Заплатил Геннадий им очень прилично, но работа стоила того. Даже слабо разбирающийся в этих делах покойный Рыдя и тот, увидев готовую обстановку дома, в восторге покрутил головой и пробасил в своем обычном стиле: