Вячеслав Денисов - Доклад Генпрокурору Страница 51

«Япония, – думал Кряжин, судорожно глотая сигаретный дым, – я был в Харькове. Они крикливы и вульгарны. Был в Одессе и Ростове, и там они обещают больше, чем способны выполнить. Меня везде тянули в храм, и не было нужды догадываться о том, что произойдет сразу после выхода из него. Но я никогда не был в Японии и, как мне кажется, много упустил. Демографическая катастрофа после бомбардировок в сорок пятом году превратила этих женщин в жриц любви. И этой лучевой болезнью они, думается, заражают даже приезжих секретарей-референтов».

– Я не думала, что социологи на такое способны, – призналась она, прижимая голову к плечу Кряжина. – Расскажи мне о социологах еще что-нибудь.

Кряжин пообещал подобрать тему к завтрашнему дню.

– Ты не останешься у меня?

Она поджала губы, выпустила из рук юбку и зарычала, как волчица.

– У меня заболел отец, – пробормотала Оксана, не выпуская из зубов кусок мужского бока. – Я же говорила тебе... Он плох, мне нужно быть рядом, Ваня, прости...

– Ты не говорила, что с ним произошло, – напомнил Кряжин. – Быть может, я могу оказать помощь?

Она уткнулась в него тоскливым взглядом, провела рукой по груди и тихо обронила:

– Ты социолог, а не кардиолог. Папа лежит в больнице с обширным инфарктом, и он уже второй по счету. Врачи говорят, что осталось недолго.

– Если беречь человека, то третий приступ, бывает, приходит через годы, – возразил Иван Дмитриевич.

Она покачала головой и натянула юбку через голову.

– Не в нашем случае. Он руководит предприятием, оставлять работу не собирается, хотя все знают, что к ней он уже не вернется.

Кряжин дождался, пока она оденется, соберет вещи и наступит момент прощания. Этот момент наступил, он послушно подставил для поцелуя губы и только после этого спросил:

– Ты не жалеешь о том, что сделала?

– В смысле? – встревожилась она.

Он ждал долго, но, когда это стало похоже на вечность, добавил:

– О сегодняшней ночи не жалеешь? У этой ночи могут быть последствия, верно?

Она рассмеялась. Еще не было случая, чтобы японские презервативы поставили ее в затруднительное положение. Поцеловала еще раз и ушла.

А Кряжин покосился на огромное зеркало на стене, подошел к нему и стал разглядывать свое лицо. Он еще неплохо сохранился для своих лет. Впрочем, почему – сохранился? Что это за слово такое – сохранился? Его можно применить к останкам мамонта в Омске, а не к сорокадвухлетнему мужчине. Он замечательно выглядит, и это зеркало, видевшее в эту ночь многое, является тому свидетелем.

Он снова улегся на кровать и взял с тумбочки часы. Половина седьмого утра. И этот наступивший день будет самым трудным. Там, где неприменимы профессиональные навыки следователя, начинается сцена.

Ведь он так и не узнал, кто убил Оресьева. И, хотя теперь точно знает, кому была выгодна смерть одного из лидеров «Отчизны», это не есть прямое доказательство исполнения заказа убийства по найму. Тернов и улицу Резниковскую не увязать воедино до тех пор, пока не будет найден убийца. И его желание превратить догадки следователя в прямые доказательства.

Вот так день сегодня будет у Кряжина. Не дай бог кому так прожить. Впрочем, не отголоски ли это пространственно-временной деформации? Один раз такое двадцать второго июня уже было...

Часть третья

Глава первая

Сама по себе версия пуста, как пересохший стакан на окне комнаты одинокого алкоголика. На этот стакан, не вставая с кровати и умирая от жажды, можно смотреть вечность. Чем дольше он будет стоять неподвижно и чем длительнее период похмелья, тем хуже тому, кто взирает на собственную беспомощность с высоты собственного дивана. Стакан не заполнится живительной влагой сам по себе. Для того чтобы испить, необходимо предпринять целый комплекс мероприятий. Во-первых, встать, во-вторых, подойти к холодильнику, в-третьих, вынуть из него емкость с жидкостью.

Но, о горе, холодильник пуст! И начинается долгий путь от пустоты к истине. У кого могут быть средства для покупки жидкости? У Коли-хромого? У Маркела Харитоновича? Сомнительно, что у них может что-то остаться после вчерашнего, но пока с ними отсутствует визуальный контакт, обратное не доказано.

По форме путь следователя к истине мало отличается от пути алкоголика к розыску наличности. Разница лишь в существе. Версии только тогда превращаются в истину, когда практическая проверка докажет существование всех необходимых следствий, выходящих из общей и частных версий.

Кряжин шел по этой дороге уже десять дней, и до конца срока предварительного расследования оставалось еще пятьдесят. Сколько из них уйдет на очные ставки, повторные допросы и повторные экспертизы, неизвестно, но это не суть важно, если очерчен круг виновных в преступлении лиц и не остается ни одного темного пятна.

Сегодня Иван Дмитриевич вышел из гостиницы на двадцать минут раньше обычного прибытия Вадима Андреевича. Закинул за спину пиджак, прошелся по небольшой площади перед гостиницей и разместился на лавке. Утро в отличие от вчерашнего выдалось на редкость приятным. Солнце светило, но не жарило, освежал ветерок, опять пахло зеленью, и в этом эпицентре накопления жизненных сил даже не хотелось курить.

Мимо прошлись две женщины и с интересом рассмотрели скучающего мужчину. Особенно приятным для Кряжина было то, что возраст их не превышал двадцати пяти. Когда в сорок, по мнению большинства специалистов, у мужчин начинается вторая молодость, и они начинают совершать безрассудные поступки ради молодых особ, приятно осознавать, что не ты рвешься к новому, а на тебя смотрят как на новое. Женщины прошли и явно унесли с собой чувство разочарования от того, что кого-то из них не остановили для случайного разговора. Хороший сегодня был день. О том, что будет дальше, Ивану Дмитриевичу думать пока не хотелось.

Пащенко приехал, и по нему впору было проверять часы. Ровно в девять часов.

– Куда сейчас, Иван Дмитриевич? – спросил прокурор, когда закончилась пора приветствий.

С каждым часом этот человек нравился Кряжину все больше, и, если бы не твердое убеждение в том, что обзаводиться друзьями опасно, он, пожалуй, решился бы на дружбу.

– Поехали на завод, Вадим, – после короткого раздумья сказал Иван Дмитриевич. Повспоминал что-то и решительно заключил: – Да, туда. Главбух с признаниями в прокуратуре не появлялся?

Оказалось, что нет. По всей видимости, он занимался дома релаксацией после вчерашних арестов. Сейчас сидит и думает, почему его пронесло. Пусть думает. Вчерашним днем главный счетовод цементного завода оказался замкнутым, и идти на контакт отказывался изо всех сил. Вот пусть сейчас Харин, Фелофьянов и Зайкин в камерах сломают мозги в догадках, почему они, откровенные со следствием, на киче, а твердолобый бухгалтер на свободе. Додумаются, надо полагать. Но первым, право слово, догадается сам главный бухгалтер. Это должно сбить с него спесь, не первый он у Кряжина. И не последний, надо полагать.

На третьем этаже заводоуправления их встретили хмуро, но уже не так воинственно, как в первый визит. Управленцы были подавлены, и по лицам можно прочитать вопрос: кто следующий? Следующие в планы Кряжина пока не входили, со средним звеном предприятия работали следователи Пащенко.

И уже в холле, являющемся одновременно залой для совещаний, из которой уходили коридоры с кабинетами, начались удивительные события. Еще сутки назад на этом месте Кряжин разводил руководителей, а Пащенко занимался «подработкой». Сейчас зала почти пустовала, если не считать розового главного бухгалтера («С чего это у него адреналин прет?» – подумал Вадим Андреевич) и нескольких работников финансового отдела. Удивляться терновскому прокурору было чему, ибо, по его мнению, лысоватый товарищ, подписывающий все документы финансовой отчетности, на данный момент должен был лежать дома, смотреть «Вести» и менять на лбу мокрое полотенце.

– Иван Дмитриевич, – по-лисьи протиснулся тот сквозь стулья и приблизился к московскому «важняку». – Я могу попросить вас об одолжении?

– Смотря о каком, – заметил Кряжин. – Если об изменении вам меры пресечения с подписки о невыезде на содержание под стражей, то ничего не выйдет. Не вижу к тому оснований. Пока.

– Нет-нет, – зарделся главный бухгалтер. – Можно составить с вами разговор тет-а-тет?

– Созрели? – Кряжин пожевал губами и двинулся в кабинет соучредителей, ведомый подсказкой руки собеседника. – А вчера так упорствовали...

Кряжин сел на первый попавшийся стул и в очередной раз отметил его качество: мягкий, удобный, пригодный что для совещания, что для работы за компьютерным столом. Главбух разместился неподалеку, выложил перед собой пухлую папку и стал проявлять признаки беспокойства.

– Будет вам, – вошел в его положение следователь. – Начинайте с главного. Вчера, к примеру, стоял вопрос о подписании ряда платежных документов. Не начать ли нам с этого?