Татьяна Полякова - Список донжуанов Страница 6

Выслушав ее рассказ, я вздохнула с облегчением, потому что была убеждена: всерьез муж убивать меня не собирается, а то, что орал «убью», так это просто эмоции, утихнет и развод даст, никуда не денется.

С легким сердцем я накормила Марью кашей, взглянула на часы и напомнила ей о работе — не своей, ее.

— Разве вам не надо в ваш офис?

Тут выяснилось, что она в отпуске, а отправилась в отпуск с одной целью: спасти меня, а так как отпуск внеплановый, а значит, без содержания, денег у нее нет, и она считает, что ей лучше всего жить у меня в целях моей безопасности и ее экономии. Данной идее я воспротивилась, твердо заявив, что в охране не нуждаюсь, а прокормить кого-либо не в силах, потому что у самой денег нет. Тут я, конечно, грешила против истины, но видеть в своей квартире сумасшедшую упорно не желала.

В конце концов мне удалось-таки проводить ее до двери. Она оставила мне номер своего телефона со словами: «Звоните, если что», а я посоветовала ей вернуться на работу — вдруг мой гад опять позвонит. Она нахмурилась, кивнула и наконец-то ушла. Я стала звонить Эльке с жалобами.

— Сумасшедший дом, — вздохнула она, выслушав. — А вдруг он правда чего замышляет? Может, тебе стоит переехать к маме? — Вопрос я оставила без ответа и села за работу.

День прошел незаметно, я и думать забыла о Марье и ее предостережении, то есть я ее вспомнила, укладываясь спать, но со смешком, и даже головой покачала: мол, надо же, совершенно чокнутая девица. Оказалось, не такая уж она сумасшедшая. А вот муж у меня точно псих, в этом я смогла убeдиться буквально через несколько часов.

Взгляд мой упал на прикроватную тумбочку и натолкнулся на тетрадь. Сама я ее даже в руки не брала и удивилась: в какой же момент ушлая девица успела прошмыгнуть в спальню. Интересно, что она еще успела? Да, с такими следует держать ухо востро. Перекрестившись на всякий случай, я выключила свет и закрыла глаза.

Снились мне кошмары: муж с топором, Марья в рогатой шапке с носом клоуна грозила пальцем и грозно выла: «Забыла ты бога, оттого и наказана», мимо пробегали старушки в черном и смотрели недобро, но все эти кошмары были сущей ерундой по сравнению с моим пробуждением.

Проснулась я оттого, что не имела возможности повернуться и рука затекла от неудобной позы, открыла глаза и в первый момент решила, что все еще сплю, а ночной кошмар становится еще кошмарней. На моей постели сидели два дюжих молодца, один держал меня за руки и накостно ухмылялся, а второй что-то проделывал с моими ногами. Через секунду я поняла: он их связывает, мне стало больно, и до меня наконец дошло, что это вовсе не сон, все это в реальности: и парни, и свет настольной лампы, и связанные руки. Я вмиг похолодела, вытаращила глаза, но нашла в себе силы спросить:

— Вы кто?

Ответом мне было гробовое молчание. Впрочем, тут я слегка преувеличила, парни не молчали, оба хмыкнули, а один так даже хохотнул, но ни словечка не произнесли и ясности в то, что происходит, не внесли.

— Кто вы? — жалобно повторила я.

Тут второй парень, тот, что привязывал мои ноги к ножкам кровати, выпрямился. В его руках я увидела скотч, которым он и заклеил мой рот. После этого ничего произнести я уже не могла и лишь глазами вращала в ожидании самого худшего, причем и худшее виделось мне расплывчато.

Оба мерзавца поднялись, сделали мне ручкой и выключили лампу. Я напряглась в напрасном усилии порвать путы и тут услышала шаги: неизвестные покинули спальню. Затем хлопнула входная дверь, и я вздохнула с облегчением, но длилось оно недолго. Невозможно предположить, что эти двое ворвались в мою квартиру лишь для того, чтобы привязать меня к кровати, — следовательно, мерзавцы задумали какую-то пакость, и мои испытания еще впереди. Пожар? Я начала принюхиваться. А может, газ открыли? Потом скажут, что покончила жизнь самоубийством. Какое самоубийство, если я связана по рукам и ногам. Тогда что? Так я лежала и пугала себя, увлекаясь все больше и больше, чему способствовала тьма кромешная (у меня на окнах плотные шторы) и прямо-таки могильная тишина.

Время шло, в комнате светлело, с улицы начали доноситься привычные звуки: трамвай прошел, дворник поливает клумбу, за стеной заработало радио. Ночь я пережила, и мерзавцы в самом деле ушли, не нанеся мне телесных повреждений.

Но эта мысль недолго радовала мне душу. То, что я жива и здорова, хорошо, но дальше-то что? Я ерзала и так и эдак, пытаясь избавиться от пут, безрезультатно. Закричать «на помощь!» нет возможности. А в туалет уже хочется. Телефон у меня в прихожей, и толку от него нет. Сколько же мне так лежать?

Допустим, мама забеспокоится и позвонит, может быть, даже приедет… Но пройдет несколько дней, прежде чем она забьет тревогу и выломает дверь (не сама, конечна, а по ее просьбе). У мамы были ключи от этой квартиры, но я свои потеряла и взяла у нее, а дубликат сделать не потрудилась. И вот итог.

Картины одна страшнее другой являлись моему воображению: я умираю от голода и жажды… руки и ноги у меня немеют, распухают, и их ампутируют… В этом месте я так перепугалась, что лишилась сознания, а когда оно вернулось, вновь попыталась освободиться. Не тут-то было.

Зазвонил телефон, потом еще раз и еще. Потом телефоны звонили непрерывно: то домашний, то мобильный. Надежда вернулась ко мне: кому-то я очень понадобилась, значит, есть шанс. Затем звонки стихли, квартира погрузилась в тишину, а я — в глубокую скорбь. Позвонили, и что?

Я принялась оплакивать свою судьбу, слезы текли по моим щекам, я еще пыталась освободиться, но как-то вяло, и тут хлопнула входная дверь, я навострила уши, однако радоваться не спешила: либо враги, покидая жилище, не потрудились запереть дверь, либо это те же враги, которые бог знает каким образом смогли проникнуть в квартиру. Более ничего в голову мне не приходило, раз ключи лишь у меня, но надежды я не теряла: вдруг действительно дверь не заперли?

Послышались осторожные шаги, затем дверь спальни приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась Марья Лукина. С минуту она смотрела на меня, вытаращив глаза, затем челюсть ее отпала, и она замерла с выражением ужаса на лице.

Я замычала, пытаясь дать ей понять тем самым, что не худо бы мне помочь, а не стоять столбом с глупым видом. Марья отчетливо произнесла «ой», после чего бросилась ко мне. Но сразу освободиться не удалось: она безуспешно пробовала развязать ремни, я отчаянно мычала, потому что теперь, когда мысль о смерти от голода и жажды убралась восвояси, я начала злиться на чужую бестолковость. Марья вторично ойкнула и сорвала скотч с моего рта, тут уж я взвыла, не помня себя, и Марья вместе со мной — должно быть, за компанию.

— Нож на кухне, — прохрипела я, первой придя в сознание.

Она сбегала за ножом и даже разрезала путы на моих руках, после чего обняла меня и громогласно провозгласила:

— Слава тебе, господи. Жива. — Я бессильно обвисла и согласно кивнула. — Что случилось-то? — спросила Марья, заглядывая мне в глаза.

— Проснулась, здесь двое типов, связали меня и ушли.

— И ничего не сделали? — подивилась она.

— Как ничего? Связали. И вообще, напугали до смерти.

— А сказали-то что? — не унималась Марья.

— Ничего они не говорили. Только ухмылялись.

— Чудеса, — нараспев произнесла она, а мне вдруг стало обидно: история выходила не впечатляющая. Но тут я вспомнила о ночных визитерах и покрылась гусиной кожей.

— Все ясно, — уставившись куда-то в пол, изрекла Марья. — Страшную кару замыслил аспид. Я кино видела с Бредом Питтом, дядьку одного тоже к кровати прикрутили, и он превратился в мумию. Год лежал, пока ему в глаза фонариком не посветили…

— Глупость какая, за год он раз двести бы умер.

— А этот гад его витаминами колол. Ага. Чтоб жил. Вот подлость людская. Говорю, Серега страшное дело задумал.

— С какой стати мне год лежать, — возразила я скорее из вредности, потому что тоже вспомнила фильм. — У меня мама есть. — Тут я нахмурилась и спросила:

— Ты-то как вошла, дверь была открыта?

— Ага, — вяло отозвалась Марья.

— Вот видишь, никто меня мумифицировать не собирался. Дверь специально незапертой оставили, чтобы я не умерла. Конечно, муж у меня сумасшедший, и даром ему это не пройдет, но…

Марья вдруг поднялась, сложила ручки на груди и низко поклонилась, после чего заунывно начала:

— Прости ты меня, ради Христа…

Я сидела на постели все еще со связанными ногами и пыталась сообразить, куда она клонит.

— За что? — поинтересовалась я.

— Соврала я тебе, а это грех. — Она горько зарыдала, а я растерянно заметила:

— Да ладно, соврала и соврала. А чего соврала-то?

— Дверь была заперта, — перешла она на трагический шепот.

— Как же ты вошла? — поразмышляв немного, вновь спросила я.

— Прости ты меня, ради Христа, — взвыла деваха так отчаянно, что у меня заложило уши, и я замахала руками.