Татьяна Полякова - Ночь последнего дня Страница 6

— Черт, — удивилась я. — В самом деле… Спасибо, что помнишь.

— Конечно, помню. — Она открыла бутылку с громким хлопком, налила шампанское в бокалы и протянула один мне. — Поздравляю. Желаю тебе счастья. И не усмехайся, я верю, когда-нибудь мы будем счастливы. Ты будешь счастлива. Что-то произойдет, изменится, и ты обязательно будешь счастлива. Больше всего на свете я мечтаю об этом. Увидеть твои глаза такими, как раньше… У тебя самые красивые в мире глаза.

— Может, мы выпьем? — предложила я. Мы чокнулись и выпили.

— Загадала желание?

— Ага. Целых два, — кивнула я.

— Они исполнятся, вот увидишь.

— Конечно.

Машка села в кресло, посмотрела жалобно и тихо спросила:

— У тебя для меня что-нибудь есть?

Я подошла к буфету, выдвинула ящик и достала из-под салфеток маленький пакетик, подала его Машке. Она взяла, не глядя на меня, и отправилась в кухню. Она никогда не делала этого при мне, зная, какую боль я испытываю, видя, как она загоняет себя в гроб. Машка — наркоманка. Те, кто не в курсе нашей истории, считают нас сестрами. На самом деле никакие родственные узы нас не связывают.

Я познакомилась с Машкой лет в четырнадцать. Тогда шла подготовка к конкурсу красоты на звание какой-то там «мисс…», и я решила попытать счастья. Точнее, я не сомневалась, что выиграю, так как считала себя красавицей. Очередь выстроилась гигантская, дважды опоясав Дворец культуры, в котором проходил отбор. Увидев ее, я присвистнула и решила, что людям придется обойтись без моей красоты — никакие силы не заставили бы меня торчать на жаре несколько часов. Я шла вдоль вереницы девушек и вот тогда обратила внимание на Машку. На ней были туфли на высоченных каблуках, явно не ее размера, и огромная шляпа. Машка вертела головой, вызывая всеобщее недовольство, потому что народ стоял плотно и широкие поля били соседок по лицу. Одна из них не выдержала и сделала Машке замечание. Не скажу, что девица была особенно вежлива, но по сравнению с тем, что ответила ей Машка, девушка — сама интеллигентность. Последующие события я наблюдать не могла, так как продолжила свое движение вдоль очереди. Но, убедившись, что с той стороны проникнуть во Дворец культуры не представляется возможным, повернула назад.

К тому моменту перебранка плавно переросла в драку, и Машку вышвырнули из очереди, причем весьма грубо. Она летела на меня вслед за своей шляпой и непременно бы оказалась на асфальте, так как на высоких каблуках не только ходить не могла, но даже стояла с трудом. Я приняла ее в свои объятия, что и не позволило ей свалиться.

Взглянув на меня со всей суровостью, на которую была способна, Машка вознамерилась штурмовать очередь. Я взяла ее за плечо и сказала:

— Всегда можно что-нибудь придумать.

С этой фразы началась наша дружба.

Теперь уже трудно сказать, что тогда подвигло меня на дальнейшие действия, я могла бы пройти себе мимо и забыть о ней через пять минут. Наверное, это было сродни любви с первого взгляда. Я вдруг сразу поняла, что она человек, встреча с которым предопределена мне где-то там, на небесах. Машка взглянула недоверчиво, но покорно пошла за мной, когда я кивнула. Мы отправились к служебному входу, где, разумеется, тоже была охрана. Но дабы не вводить девиц, жаждущих стать какой-то там мисс, в соблазн, двери были заперты, а эта самая охрана как раз за дверями и находилась. Мы устроились неподалеку и стали ждать. Вскоре появился парень, закурил, а я отправилась с ним побеседовать. В своих чарах я никогда не сомневалась, и мы с Машкой через десять минут оказались во Дворце культуры, парень провел нас на сцену, не реагируя на возмущенные возгласы других девчонок. Отбор я, конечно, прошла, а вот Машку забраковали. Надо сказать, тогда она выглядела гадким утенком, это теперь она настоящая красавица — высокая, темноволосая, с точеными чертами лица и васильковыми глазами. Машка здорово расстроилась, а я сразу охладела к конкурсу. Домой мы отправились вместе, Машка шла босиком, держа туфли в руке, а я несла ее дурацкую шляпу.

На следующий день мы встретились, долго болтались по городу и говорили обо всем на свете. Несмотря на болтливость, я отметила, что моя новая подруга существо довольно загадочное, то есть говорит охотно и много, но о себе, своей жизни помалкивает. Когда я пригласила ее в гости, она прошлась по квартире, с интересом заглядывая во все углы, и кивнула:

— Здорово. А предки у тебя кто? — Я ответила, что отец профессор, мама была преподавателем музыки, но умерла три года назад. — Значит, ты сирота? — На Машку это произвело впечатление, я к своему сиротству давно успела привыкнуть, пожала плечами, а Машка вновь кивнула.

Вскоре некоторая ее загадочность стала понятна. Машка жила в жуткого вида казарме на окраине, куда ее семейство поселили после того, как отчим по пьяному делу спалил дом. Машкина мать вместе с супругом здорово увлекалась выпивкой, Машка и ее старший брат были предоставлены сами себе, через год брат утонул, по обыкновению выпив лишнего. Несмотря на все это, Машка была неисправимой оптимисткой, ее нимало не смущало ни отсутствие обуви или теплой одежды, ни косые взгляды окружающих. Она ловко тырила в магазинах модные тряпки, пожимала плечами и объясняла:

— Я беру, потому что не могу купить. Когда я стану зарабатывать, буду помогать бедным и все верну.

— А если поймают? — с сомнением спрашивала я.

— Пусть попробуют, — беспечно отвечала Машка.

Я в ней очень нуждалась, хотя со стороны это, должно быть, выглядело иначе: Машка перебралась к нам с молчаливого согласия моего отца. Она носила мои тряпки, я помогала ей делать уроки и незаметно совала деньги на карманные расходы. В сущности, тогда я была очень одинока, так что неудивительно, что Машка стала для меня сестрой и самым близким человеком. После смерти мамы отец замкнулся в себе, молча переживая свою утрату. Он хмурился, когда я заговаривала о маме, и вскоре мы вообще перестали говорить. Два страдающих человека в большой квартире наедине со своей болью. Конечно, он любил меня, но собственные страдания поглощали его целиком, так что для меня места почти не оставалось. Он много работал, и мы даже виделись не часто. Ребенком я была беспроблемным, училась хорошо, занималась балетом и музыкой, отец искренне верил, что, дав мне денег и сварив кастрюлю щей на всю неделю, отцовский долг выполнил.

Ту первую зиму мы с Машкой были абсолютно счастливы.

В жизни отца появилась женщина, он этого почему-то стыдился и, собираясь на свидание, что-то неумело врал, отводя взгляд. Машка его рассекретила, я вознамерилась поговорить с отцом, что, мол, не возражаю и, напротив, рада, но ответом мне было ледяное молчание, и я сбилась где-то на середине фразы. И мы продолжили свою прежнюю жизнь: отец вроде бы сам по себе, а мы с Машкой сами по себе. А потом пришла весна, и вместе с ней первая любовь. Девочки моего тогдашнего возраста влюбляются просто потому, что время настало, для этого вовсе не надо, чтобы объект их страсти отличался какими-либо особенными достоинствами.

Я влюбилась в Пашку до того, как впервые его увидела, чему, разумеется, немало способствовала его репутация сердцееда. Надо сказать, в нашем районе он был личностью известной. Красавец, умница, он налево-направо сорил деньгами, происхождение которых было окутано тайной. Он окончил спецшколу и свободно говорил по-французски, в то время как большинство штудировали английский, любил в разговоре ввернуть французские словечки и успешно копировал манеры Алена Делона, которого боготворил, правда, тайно. За что и заработал прозвище Француз.

Как-то майским вечером мы сидели с Машкой в парке и читали стихи Марины Цветаевой, которую я тогда обожала. Стемнело, мы таращились на звезды и принялись мечтать. Особой оригинальностью наши мечты, естественно, не отличались. Тут мимо прошла компания парней, нас они не заметили, к чему мы и не стремились, зато я обратила внимание на парня, задававшего тон в их разговоре. С веселым цинизмом он разглагольствовал о смысле жизни, а меня поразил его голос. Голос действительно заслуживал внимания — низкий, с хрипотцой (думаю, Пашка усердно над этим работал), он проникал в душу и устраивался там с удобствами. Я слушала, млея и глупея одновременно, а когда парни прошли и голос стих, Машка, понаблюдав за моей идиотски мечтательной физиономией, сказала:

— Француз.

— Что? — спросила я, выходя из транса.

— Этот парень. Кличка у него Француз. Страшный выпендрежник и задавала. Девки на него вешаются, а он только посмеивается — А имя у него есть?

— Конечно. Пашка Тимофеев. Он в спецшколе учился, нас на четыре года старше. Все девчонки от него без ума.

— А как он выглядит? — спросила я, потому что в темноте не очень-то его разглядела.

— Ален Делон. Нет, серьезно, ты фильм видела «Рокко и его братья»?

— Ну…

— Вот. Здорово похож. В «Колизее» старые фильмы крутят, так мы по пять раз на этот фильм ходили, и все сошлись во мнении, что практически одно лицо.