Кирилл Казанцев - Таежный рубикон Страница 6

В машине стояла полная тишина. «Молчат, ханорики, – удовлетворенно отметил про себя Игорь. – И правильно делают, что молчат. Такой кипеш устроили на ровном месте. Нет чтобы начистить мужичью рожи, если по-доброму не понимают. И все. И без проблем. Так нет же – давай сразу кромсать. Это все этот зечара, Сыч, выеживается. Зря, наверно, я его в свое время от зоны отмазал. Совсем отмороженный садюга. Извилин не хватает уразуметь, в конце концов, что иногда для пользы дела можно и по-тихому ситуацию разрулить. Не обязательно за собой гору трупяков наваливать».

Игорь посмотрел на часы. Часовая стрелка подбиралась к двум, пора было выходить на связь со второй группой, которую он отправил тропить шишкаря прямо от зимника. Отправил, хотя и знал, что это дохлый номер. Ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Сильный снегопад, закончившийся перед самым рассветом, начисто стер любой его наслед. Да и если бы Щир хоть что-нибудь существенное обнаружил, уже давно бы сам связался. Не утерпел бы. Уже бы визжал от распирающей гордости, расписывая свои немереные заслуги. И Игорь, поразмыслив, вернул в бардачок портативную рацию.

Неожиданно в десятке метров от капота джипа на дорогу выскочил весь в снежной пыли здоровенный вепряк и, вопреки здравому смыслу, понесся, дурень, впереди, перед машиной, прямо по выбитой колее.

– Дай я его! – дико заорал прямо в ухо Сыч.

– Вали, – не отдавая себе отчета, согласился Дорофеев. Его, как и всякого мужика, мгновенно разобрал вечно живущий внутри неутолимый охотничий азарт.

Андрей

Едва приоткрыл глаза, с трудом расцепив смерзшиеся ресницы, и тут же зажмурился от нестерпимо яркого солнечного света. Медленно, по капле, вернулась боль, а через минуту потоком хлынула в застывшее тело, и он не смог удержать стона. В ушах стоял какой-то чудовищный шум, будто в полуметре ошалело громыхал товарняк в тысячи вагонов, норовя сатанинским лязгом стылого металла разнести голову на куски. Но где-то на самом донышке замутненного сознания все еще жила данная когда-то установка на борьбу, и он попытался приподняться на одеревеневшем локте. Попытался, но даже для этого судорожного неловкого движения не хватило сил, и пришлось снова откинуться на спину...

В одну бесконечно долгую гонку на выживание превратилась прошедшая ночь. Андрей прекрасно понимал, что на него очень скоро будет объявлена настоящая охота, ведь был последним живым свидетелем бойни, устроенной на таежной заимке. И шанс на спасение оставался только один – уйти от зимовья как можно дальше. Идти и идти, превозмогая боль, пока спасительный снегопад надежно прячет от преследователей его следы. Пока разгоряченное ходьбой тело почти не чувствует холода. В тонком свитере, без шапки, не имея возможности развести костер, уже через какой-нибудь час после остановки легко превратиться в ледяной столб.

Ему очень повезло, что пуля не задела ни кости, ни артерии, а прошла навылет, только разорвав связки в нижней части бедра. Повезло, что, перетянув ногу брючным ремнем, удалось приостановить кровотечение. Хотя бы на несколько часов, в течение которых можно не ослаблять жгут без риска вообще потерять ногу. Чертовски повезло, что, под жутким обстрелом «штурмуя» сопку, не потерял свой охотничий нож и сумел вырезать из сухого дубка подобие костыля, без которого очень скоро совсем бы не смог передвигаться.

Он шел и шел, скрипя зубами. Ковылял на последнем издыхании, уже не уклоняясь от хлеставших по лицу невидимых веток. Шел, изо всех сил стараясь отогнать от себя навязчивую картину страшной нелепой смерти пусть и не слишком близких, но хорошо знакомых людей. Сейчас, когда на карту была поставлена сама его жизнь, нельзя было позволить себе думать о произошедшем! Ни в коем случае нельзя было думать вообще ни о чем, кроме маячившей за спиной опасности! И это не было проявлением трусости или черствой души. Это было единственной возможностью выжить и уцелеть.

Совсем немного, каких-нибудь пятнадцать-двадцать километров отделяло его от Ретиховки. Но разве возможно точно определить нужное направление, когда даже звезды упрятаны в сплошной снежной пелене?! И он двигался почти наобум, стараясь ориентироваться по едва видимой хребтине перевала. Падал и полз на брюхе, из последних сил продираясь через бесконечные буреломы и лозняки, жадно хватая снег пересохшими кровоточащими губами. Падал и полз, заставляя себя поверить, что сможет, что успеет добраться до человеческого жилья, пока не потерял сознания.

Семеныч

«А давай-ка мы передохнем маленько, – с трудом переводя дух, произнес Семеныч и смахнул с толстой валежины белоснежную кухту. – Вон сколько за день отмотали!» Бросил короткий взгляд на оставленную позади чащобу. Облегченно вздохнул и, не торопясь, примостился на шершавом промерзшем стволе, предварительно пристроив под «пятую точку» овчинные вихотки[13]– не ровен час, опять радикулит прижучит. На этот раз Акай возражать не стал, несколько раз прокрутился юлой, утрамбовывая рыхлый свежевыпавший снег, и тяжело бухнулся у ног хозяина. Да тут же, задрав заднюю лапу, принялся с ожесточением выгрызать намерзшие между пальцев ледышки. «Видно, теперь и ты, дружок, в конец ухайдохался, – закурив, усмехнулся в усы Семеныч. – А чего носился как чумной, за версту впереди?»

На душе хорошо было – светло и радостно, хоть и притомился порядком за день в бесплодных поисках зверя. Ну да разве ж подпустит он на выстрел в такую пору: тихо, безветренно, как и всегда после большого ненастья. И собаке не работа, а одно мученье – свежака-то по колено навалило. Вот и елозит челноком вверх-вниз да обратно. Даром что сам, охотничек, напросился. «Да что уж там, – подумалось, – хлебушко есть, вчерашнего варева еще осталось. Переживем как-нибудь. Не впервой». Много ли нужно ему теперь, одному-то, без Маши? Так только, чтобы день пережить, да ночку перебиться, да не распрощаться с божьим светом раньше отпущенного срока. Хотелось же еще и на правнука посмотреть. Скоро уже, в этом месяце, внучка Олюшка родить должна. А там, глядишь, чуток погодя и приедут домой в Ретиховку всем своим пополневшим семейством. А то и он, если бог даст, к ним в Хабаровск на недельку какую наведается. Мог бы и подольше погостить, что ему теперь – кроме курочек, никакого хозяйства... Да, правда, стеснять их там долго не хотелось. И так не протиснуться. Друг на дружку наступают. Попробуй, поживи вчетвером в двух малюсеньких комнатках...

Спешить было незачем. Сидел да покуривал, блаженно прищурившись, на самом краю высокого каменистого увала. По трем сторонам сумрачно помалкивал вековой кедрач, а впереди весело искрилась на ярком полуденном солнышке неоглядная, ровно запорошенная марь с чахлой низкорослой порослью заиндевелого чозенника на закрайках. Чистая да гладкая, без единого пятнышка, без помарочки, как недавно сотканное полотно. И таким умиротворяющим покоем дышала вся эта знакомая, но ненадоедливая благолепная красота, что сидел бы да сидел вот так, часами, ни о чем не думая, не сожалея, не обращая никакого внимания на то, что колючий морозец пощипывает разгоряченное лицо, ползет за воротник распахнутой кухлянки. Сидел бы да любовался заснеженной тайгой, не переставая удивляться великой силе божьего промысла, всему этому сотворенному им совершенству.

Резко, заполошенно прокричала где-то совсем недалеко потревоженная сойка, выводя Семеныча из блаженного забытья. А потом совсем зашлась, не смолкая, как оглашенная. И Акай встрепенулся, навострил уши. Поднял голову, шумно втягивая воздух черным кожаным носом. «На месте», – тихо предупредил собаку Семеныч и, подхватив старенькую тозовку, поднялся на ноги. Стоял, прислушиваясь, соображая, как ловчее будет подойти к дичине. А Акай уже весь изошелся в ожидании команды. Начал тонко повизгивать, то и дело бросая на хозяина недоуменные, укоризненные взгляды. «Нельзя», – непреклонно прошептал Семеныч и приложил палец к губам. А в голове все крутилось: «Как же, как же сподручнее-то будет?» Птица кричала в густом кедровом подросте метрах в двухстах, чуть левее которого начиналась и уходила вниз узкая неширокая балка, густо поросшая высоким ковылем. На противоположной ее стороне, на покатом склоне невысокой сопки темнел сравнительно редкий ельник. «Вот туда, верно, верхами и потянет, – определился он наконец. – Только б этот дурень усидел до времени. Я тебе! – погрозил собаке кулаком. – На месте! Ждать».

Перемахнуть релочку было делом минутным, но, чтобы не подшуметь, пришлось дать кругаля. А потому к нужному месту подошел, порядочно запыхавшись. Подождал, отдышался, поглядел назад из-под ладони. Акай нетерпеливо крутился, но, как хозяин и наказывал, у той же насиженной валежины. «Ну молодец, малец, выдюжил», – улыбнулся Семеныч и дал отмашку собаке.