Евгений Сухов - Корона жигана Страница 6

Вопрос задал оперуполномоченный Петр Замаров, худощавый, жилистый парень. Замаров — парень любознательный, за его плечами четыре класса гимназии, по существу, он считался едва ли не самым образованным человеком в их команде. Его бы двигать дальше, да мешает соцпроисхождение — из дворян, да еще каких-то древних…

— Со дня на день… Если не завтра, так уж послезавтра — это наверняка. Вопросы еще есть, товарищи?

— А кто будет его заместителем?

Кравчук перевел взгляд. Спрашивал Кондрашов, один из самых опытных оперов. Кравчук постарался сохранить невозмутимость.

— Мне сложно говорить об этом. Но, судя по положению дел, скорее всего заместителем останусь я. — Он посмотрел на часы, давая понять, что время ограничено, и твердо произнес: — А теперь давайте за работу, товарищи.

Хватит на сегодня неприятных вопросов.

— Ане боишься? — неожиданно спросила Елизавета, повернувшись к Фомичу.

В комнате горела свеча, отчего лицо мадам Трегубовой показалось ему зловещим, будто и не с бабой лежал, а под боком у лешачихи грелся. На секунду Фомича пробрал самый настоящий страх. На Хитровке рассказывали, что лет десять назад Елизавета Михайловна держала комнаты для богатеньких постояльцев и порой после обильного ужина многих из них приходилось нести на погост. Так что попробуй разберись, какие черные мысли бродят в ее ухоженной головушке.

— О чем ты?

— А вдруг Горыныч узнает о том, что ты ко мне стал захаживать?

— А-а, — протянул Фомич, от души отлегло. — Не боюсь! В Чека стены крепкие. А потом он и сам понимание имеет — не может баба без ласки жить. Ведь кто-то ее утешать должен.

Костя Фомич выразительно поглядел на обнаженную Трегубову и довольно прищелкнул языком. Конечно, на лице заметны следы увядания, но вот тело по-прежнему аппетитное, как свежевыпеченная булка.

— Да ну тебя! — прыснула Елизавета Михайловна, махнув ладошкой. — Ты такого наговоришь.

Что удивительно, но внешнее увядание никак не отражалось на ее желаниях. После каждой ночи, проведенной в объятиях мадам Трегубовой, Фомич чувствовал себя выжатым как лимон.

— Ты мне вот что, Лизонька, скажи, как тебе этот Васька Кот? Ты человека с одного взгляда определяешь.

— Он тебе не понравился?

— Не то чтобы не понравился, просто я осторожный стал, — без лукавства отвечал Фомич. — Уж слишком близко чекисты стали около нас топтаться. Взять хотя бы моих пацанов. Все один к одному, как зернышки в амбаре. А тем не менее все-таки один поганец выискался, легавым стучал на нас. А ведь я его не первый год знал, видно, фараоны на чем-то его прищучили.

— Как же ты догадался?

— Один из наших его в скверике увидел с Кравчуком, гнидой этой. Сидят себе, как два голубка, и воркуют. Это они, конечно, маху дали, вот так-то, на виду, встречаться. А может, нарочно…

— И что же ты с ним сделал? — живо поинтересовалась мадам Трегубова.

— А чего еще с этой гнилью делать-то? — удивился Фомич. — Водки ему предложил. А как он бутылку стал открывать, так я зашел сзади и обухом топора ему по темечку и саданул. Даже перед смертью гаденыш напакостил, — не на шутку закручинился Костя Фомич. — Бутылка из его рук выпала и об угол!.. Разбил, падаль!.. — Жиган помолчал немного, после чего продолжил все тем же ровным тоном: — Потом мы сволокли его на Ходынку, да там в яму и сбросили.

— Надо было порасспросить его как следует, может, сказал бы что путное.

— Надо было… да уж больно зол я был, — отмахнулся Фомич. — Так что ты об этом пацанчике-то думаешь? Уж больно он шустер!

— Это точно, — улыбнулась мадам Трегубова, вспомнив, как шаловливые пальчики Кота украдкой подбирались к ее прелестям. — Но он жиган! Самый что ни на есть. Такое не укроешь, поверь моему бабьему чутью. А я уж на своем веку насмотрелась их немало.

— Что-то глаза у него нехорошо блестели, — осторожно высказал сомнение Константин.

— О выгодном дельце говорил, вот и глазенки блестели, — уверила его Елизавета. — Ты видел, какую он мне цепочку подарил?

— Ну, — неопределенно хмыкнул жиган.

— А то! — обиделась Елизавета Михайловна на его безразличный тон. — На цепочке бриллиант знаешь на сколько потянул? — глаза мадам возбужденно сверкнули.

— Ну? — вяло отреагировал Константин, рассеянно погладив женщину по обнаженному бедру. Уж камнями-то его не удивишь.

— Баранки гну! — передразнила Елизавета Михайловна. — На пятьдесят тыщ!

— Да иди ты! — искренне восхитился Константин, встрепенувшись. — Это какой же тогда камень должен быть, с кулак, что ли?

— Во какой! Почти с ноготь, — показала мадам Трегубова. — Такой жиган, как Хрящ, просто так суетиться не станет. Значит, действительно на кону большие деньги.

Пламя свечи от дыхания мадам Трегубовой слегка колыхнулось, отчего тени на ее лице сделались значительно глубже. Елизавета умела убеждать, и Костя Фомич всегда доверял ее интуиции.

— Ладно, посмотрим, что нам сам Хрящ напоет, — она придвинулась к Фомичу. — Ну что же ты как неживой, — укорила Елизавета Михайловна. — Или барышню согреть не желаешь?

Константин невольно сглотнул.

— Ты бы это… раскинулась, что ли. — Его широкая, жестковатая ладонь опустилась на ее живот и медленно поползла вниз.

— Дай подушку, под спину подложу, — пожелала Елизавета Михайловна, — а то ты, охальник, помял меня всю. А ведь я тебе, чай, не перина какая-нибудь.

Она сграбастала подушку и, приподнявшись, сунула ее под себя.

— Господи, касатик ты мой, — ее руки потянулись к самому лицу Фомича, — кто бы мог подумать, что в таком тощем теле столько силы может прятаться.

Константин слегка отстранился, оценивая новый предложенный ею ракурс, а потом, осторожно приладившись, вошел в разнеженную Елизавету.

Она ждала его.

На углу у Петропавловского переулка Макар Хрящ остановился. Вытащил из жилета золотые часы и, щелкнув крышкой, посмотрел на стрелки. Без пяти минут девять. Время не позднее, но уже стемнело, как и положено ранней весной.

— Сказал им, что дело денежное?

— Все путем, Макар, сказал так, как надо. Ты же человек серьезный, разве стал бы на какие-нибудь мелкие пятаки размениваться!

— Верно! — охотно согласился Хрящ, закуривая.

За следующим поворотом — Хитровка. Нерадивое дитя столицы. Как-то она встретит его?

— О тебе они слышали. Не терпится поближе познакомиться с тобой.

Макар довольно хмыкнул:

— Кто же о Хряще не слыхал. Что у них за дом?

Васька Кот достал серебряный портсигар и ловким движением выудил папироску.

— Обыкновенный, — чуть пожал он плечом, — двухэтажный. Стоит среди проходных дворов. Народец вокруг крутится — в основном жиганы. Там же картишками забавляются, туда же и барахлишко свозят. А вот как им мадам Трегубова распоряжается — неизвестно. Из нее это и клещами не вытянешь.

Хрящ затянулся и выдохнул вместе с дымом:

— А чего тут предполагать? На рынке сбывает. Хитровка да Сухаревка. Бабенка она тертая, не первый год в деле, так что связи налажены. Уркачи с жиганами ей доверяют, к ее мнению прислушиваются. Тертая баба! Каждого насквозь видит. Ну да ладно, пойдем, — отшвырнул в сторону недокуренную папиросу Хрящ, — чего прохлаждаться, — и хлопнул ладонью по карману пальто, в котором наган.

— А вот и дом мадам Трегубовой! — воскликнул Васька Кот, когда, поплутав по хитрым закоулкам, они вышли к двухэтажному дому. С торца здания горела красная лампа, здесь же топталась группа хитрованцев в изрядном подпитии и громко делилась впечатлениями прожитого дня. В этой половине дома содержались барышни, а Елизавета Михайловна выполняла при них роль заботливой мамки.

Мимо ее рта не проплывала ни одна копейка.

У высокого крыльца отирается все тот же шкет — не то посыльный, не то соглядатай. Шкет коротко свистнул, и тотчас из темноты материализовались две фигуры. Во мраке они выглядели необыкновенно высокими, и казалось, что макушками подпирают крышу дома.

— Куда вы, бродяги? — спросил один из них, сверкнув упыриной улыбкой.

— К Елизавете Михайловне, — твердо ответил Макар.

— Хрящ, что ли? — спросил другой, и в голосе бродяги послышались уважительные нотки.

— Он самый, — жестко произнес Макар.

— Ждет тебя мадам Трегубова, — протянул бродяга и, посмотрев на Ваську Кота, добавил: — Что-то ты зачастил в наши края.

— Нужда имеется, братец, — просто отозвался Кот, узнавая в вурдалаке недавнего попрошайку. — Вижу, что я в тебе ошибался, Грош. При случае ты и придушить можешь.

— Это как дьявол надоумит, — честно сознался бродяга.

— Хорош лясы точить, почапали, — грубовато осадил бродягу Макар. — Нас дело дожидается.

— Строгий твой дружок, — уважительно произнес им в спину Грош. — Настоящего жигана с одного взгляда видно.