Кирилл Казанцев - Помощь деньгами и кровью Страница 6

«Еще чего не хватало», – Илья сделал обманное движение, точно хотел оттолкнуть врача, и тот моментально повелся, выставил руки перед собой. Илья перехватил ему правую, вывернул в болевом приеме так, что дядя согнулся. Добавил коленом в грудь, а потом врезал по донельзя удивленной щекастой физиономии. Врач завалился набок между креслом и батареей, фельдшерицу вымело из квартиры. Илья подошел к Машке, сел рядом с ней, поправил платье, взял дочку за руку, пригладил ей волосы. А потом приехала полиция.

Руки в «браслетах» уже начали затекать. Илья сжимал кулаки, шевелил пальцами и смотрел в темноту за решеткой на окне. Дознаватель-лейтенант, остроносый блондинистый парень, повозился на стуле и принялся перебирать бумаги. Допрос длился уже третий час, Илья несколько раз повторил свои показания, но парень не унимался и каждый раз цеплялся к новой мелочи.

– Значит, не знаете, куда уехала ваша жена? – пятый, наверное, раз спросил он.

– А она уехала? – спокойно удивился Илья.

– А куда она делась, по-вашему?

– Понятия не имею. Вы полиция, вы и ищите.

– Заявления нет, – парировал тот.

– Я напишу, – пообещал Илья, – только наручники снимите.

Лейтенант скептически глянул на Илью и уткнулся в монитор. Давно клонило в сон, силы закончились еще в квартире, когда его самого повязали приехавшие мордовороты, а Машу положили в черный пластиковый мешок. Тот омерзительно шуршал, Илья еле сдержался от тошноты. А потом что-то надломилось внутри, и стало безразлично происходящее, и вчерашний день пропал из памяти, и завтра не волновало. Какая разница, что там будет, это уже неважно.

– Где вы были в момент убийства? – парень смотрел в монитор, на Илью даже не покосился.

– Какого? – устало отозвался тот. – Какого убийства?

– Вашей дочери Марии, – лейтенант мельком глянул на Илью. – Есть заключение экспертов, что это не несчастный случай.

Какое там несчастный случай, в ванной крови полно, и на полу, и на стенах. Точно Машку головой о плитку били… Дернулось что-то внутри, колыхнулось тяжко, затмив свет, и опало. Илья прикрыл глаза и промолчал. Лейтенант зашел с другой стороны.

– Какие отношения были у вас с вашей женой?

Теперь он крутил в пальцах карандаш и пристально глядел на Илью.

– Нормальные, – сказал тот, – обычные отношения, как у всех. Ссорились иногда, мирились. Квартиру купить хотели.

Дознаватель постучал карандашом по столу.

– А вот свидетели говорят, что вчера вы были настроены по отношению к жене крайне агрессивно, ударили ее. И гражданину Вишнякову нанесли ряд легких телесных повреждений. Что скажете?

Сука эта Олечка, вот что я вам скажу. Кто ее просил языком трепать? Это их личное дело, Валерка не в претензии, а Светка… Сердце сжалось, Илья прикусил губу и отвел взгляд.

– Заявление от него есть?

– Нету, – вздохнул дознаватель.

«И не будет» – это Илья оставил при себе. Если дойдет до заявы, то всплывет и «таурус», и Валерке придется объяснять, за каким чертом он приволок ствол в ресторан.

– Ты мне либо предъявляй что-то, либо отпускай, – Илья демонстративно звякнул наручниками.

– На трое суток задержать могу без предъявления. – Дознаватель потянулся к телефону и вызвал охрану. – Посиди пока, подумай. Может, что вспомнишь.

Трое суток – это хорошо. Хоть трое суток, хоть неделю, лишь бы не возвращаться в пустую квартиру, лишь бы не оставаться там одному.

Еще через неделю были похороны, а на другой день бледный, с безумными глазами тесть ввалился к Илье в половине шестого утра.

– Проваливай, – вместо приветствия выдал он, – у тебя час, или…

«И что будет?» – они смотрели друг на друга, и если тесть наливался злобой, и она того гляди хлынет через край, то Илье больше всего хотелось лечь и заснуть, наконец. А перед этим выпить не одну таблетку снотворного, как было сказано на упаковке, а сразу все. И плевать, что потом будет. Останавливало одно: если не сработает, то можно сделаться овощем на всю оставшуюся.

– Проваливай, – повторил тесть и принялся ходить по квартире, зачем-то открывая окна. Загуляли сквозняки, запахло сырой свежестью, и шум дождя, до этого еле различимый, стал отчетливо слышен.

– Подождите, – как во сне проговорил Илья, – а если Света вернется…

Эта мысль пришла ему в голову еще в СИЗО и после уже не отпускала. С ней становилось легче, появлялся просвет и призрачная надежда, что этот кошмар не вечен, что все наладится, и очень скоро. Светка просто уехала вместе с Машкой, как уезжала к родителям или на море, и скоро вернется, и все пойдет по-прежнему. По-другому и быть не может.

– Что? – тесть подошел к Илье и щурился снизу вверх. – Кто вернется? Ты что несешь, скотина? Ты в своем уме?

И замахнулся неловко, неумело, Илья машинально перехватил его руку, отбил следующий удар. Тесть побледнел, губы у него посинели, он бросился на Илью и оказался отброшенным на диван. Ветер трепал шторы на окне, о подоконник грохотал крупный дождь. Тесть сидел на диване и тер запястье, кривясь от боли. Илья закрыл окно, зачем-то задернул шторы.

– Катись отсюда, – рыкнул из полумрака тесть, – неудачник, тряпка. Кому ты нужен, выродок сучий, лучше бы ты подох, чем они…

И не запнулся ни разу, не сорвался, точно с листа читал, точно готовился заранее и текст вызубрил. Илья не особо вникал в смысл этих слов, оскорбления пролетали мимо ушей: ну что взять со старика, разом потерявшего и дочь, и внучку. А Светка у него одна, других детей нет, а впереди одинокая старость, а сколько было надежд, сколько планов… Но зацепило последнее: кому ты нужен… В самом деле – кому? Дед прав, тут все кончено, чужим тут не место.

– Хорошо, – сказал Илья, – я уеду, завтра. Ключи соседке оставлю. Мне надо вещи собрать.

Тесть утопал, напоследок прокляв Илью последними словами, а тот привел себя в порядок и поехал сначала на кладбище, а потом увольняться.

– Может, останешься?

Вишняков стряхнул пепел в темно-зеленое малахитовое блюдце, повернулся. Выглядел он паршиво: бледный, небритый, под глазами вдруг явно обозначилась желтизна, к тому же от господина директора явственно несло перегаром. А вот взгляд другой сделался, в нем читалось не то осуждение, не то жалость – «как же ты так, не уберег своих. И кто ты после этого?».

– С жильем вопрос решим…

– Нет, – перебил его Илья и подтолкнул Валерке свое заявление, – подписывай. Я тут не останусь.

Тот медлил, зажал ручку в кулак.

– Менты что говорят?

– Ничего нового.

Да, все по-прежнему. Светку объявили в розыск, в экспертном заключении причиной смерти Маши так и осталась открытая черепно-мозговая травма, нанесенная тупым предметом. Илья вдруг поймал себя на том, что думает о своих близких, точно о посторонних людях, и неожиданно успокоился. Ну, конечно, так все и есть. С его семьей такого случиться просто не может, потому что этого не может быть. Они со Светой поссорились, она уехала вместе с Машей и скоро вернется.

– И что делать будешь? – Вишняков занес перо над бумагой, точно прицеливался.

– Уеду, – сказал Илья, – домой к себе.

– Уверен? – Валерка коснулся стержнем листа. – Ты хорошо подумал?

– Да, да, – Илья торопил его, чтобы поскорее покончить с этим. Да, он возвращается домой, туда, откуда пришел, что тут такого? Обычное дело.

– Ты же сказал, что только под расстрелом, – Вишняков глядел исподлобья, – или скорее подохнешь, чем вернешься? Забыл?

Ничего он не забыл, память пока не отшибло за годы, минувшие с того дня, когда он последний раз возвращался в родной город. Подохнешь, это ж надо было такое ляпнуть, а угадал, попал в точку. Значит, так тому и быть.

За два с лишним десятка лет тут мало что изменилось, даже запах был прежний. В лицо ударило затхлой сыростью, едва Илья открыл дверь. Постоял на пороге и шагнул в полумрак квартиры. В комнатах темно от разросшихся берез и кленов за окном, в кухне малость светлее, но немытые стекла серые от пыли, и она везде: на старой мебели, на стенах, на полу. Полно старья – в шкафах, на антресолях, на балкон вообще не выйти, он забит до отказа какими-то мешками, коробками и еще черт знает чем.

Поначалу аж руки опустились и захотелось уйти отсюда куда подальше и не возвращаться. Но деваться некуда, пришлось разгребать завалы, чтоб для начала было куда положить свои вещи. Первым делом Илья освободил шкаф в маленькой комнате, вытряхнул все на середину и принялся разбирать барахло. Старая одежда, превратившаяся в тряпки, коробки с ненужной мелочью, прочий хлам – он возился с ним и никак не мог отделаться от ощущения, что в квартире он не один.

«Ты мне не нужен. Я выгоню тебя из дома, и живи, как хочешь. Я устала от тебя», – по спине аж морозцем обдало. Илья обернулся, но, кроме облезлых обоев над скрипучим диваном, ничего там не увидел. И картинка на стене с осенним пейзажем, до того выгоревшим, что уже и не разобрать, что там было. Пейзаж он хорошо помнит, любовался на него не раз и не два, когда бабка запирала его в квартире. То ли в наказание, то ли в профилактических целях, то ли в отместку за ее испорченную, как она сама считала, жизнь. Сначала Илье казалось, что он виноват во всех бедах толстой неопрятной старухи, а с возрастом понял, что реально мешал ей. Ее дочь, мать Ильи, погибла в ДТП, когда мальчишке было пять лет. Отец выжил, но через год завел себе новую семью. Алименты на сына платил, но и только, и бабка, по ее словам, взвалила на себя тяжкий крест, о чем и сообщала всем – знакомым и незнакомым. В магазине, в школе, в поликлинике, и весь небольшой город был в курсе ее беды. Повзрослев, Илья устал быть виноватым и как-то заявил бабке, что лучше бы та сдала его в детдом, чем так мучиться. Бабка жутко разозлилась, и они неделю не разговаривали.