Николай Старинщиков - Прокурорская крыша Страница 6

– Как ты живешь, Иван Иваныч? – просипел ослабленным голосом Александр Сергеевич.

– Лучше ты скажи, – перебил его Гирин, – как твои дела?… Все так же?… Вижу-вижу. Значит, собрался на списание. И сынок, выходит, не пишет… А ты ему сам-то писал?!

Гирин нарочно говорил громко. Казалось, Лушников плохо слышит.

– Какой я писатель… Тамара пишет…

– Кто такая?! – прикинулся Гирин.

У Александра Сергеевича на лице мелькнуло подобие улыбки: «О гражданской жене позабыл, а еще друг называется…»

– Филькина у нее фамилия, – напомнил Сергеич. – Медсестра из поликлиники. Живем с ней…

– Да что ты говоришь! – усмехнулся Гирин..

Гирин с досады махнул рукой. Виделись как-то раз: идут под ручку. Парой. Гусь да гагара. Брак по расчету, а не супружество это.

– Она у тебя хоть ночует когда? – спросил напрямую Гирин.

– Раньше ночевала… – признался Лушников. – Теперь нет. Укол сделает, посидит немного… Дела у нее тоже, дочь приехала…

Гирин с трудом смотрел на товарища. Был человек – и не стало. Одна видимость сохранилась пока что.

– Почему он не пишет, Колька-то? Неужели ему не стыдно?

– Не знаю, не могу сказать…

– А может, он до сих пор не в курсе?! А ну, взгляни сюда! Что ты глазами-то ерзаешь?! Что сотворил с квартирой?! Пожертвовал?!.. А медсестра?!.. Какую она роль играет у них?!. Тоже не можешь сказать?!

– Не могу…

– Ясненько!.. А чем тебя потчуют?

– Чего?

– Чем, говорю, лечат тебя?!

Александр Сергеевич не знал. Как и всех. Таблетками и уколами. Разве он виноват, что внезапно захворал.

– Можешь не оправдываться… – Гирин оттопырил нижнюю губу, живо соображая. Надо принимать меры: для начала – связаться с сыном. А потом и к подружке этого несчастного можно приглядеться как следует. Но только с участием близкого родственника – сына.

– Дай мне его адрес – я ему сам напишу! – потребовал Гирин. – Что-то здесь не то… Не может он молчать…

– В живых, может, нету. Тамара говорит…

– Наскажут тебе – ты только слушай!

– Не трогай мою жену! – окрысился вдруг Сергеич.

– Пошел-ка ты знаешь куда?!.. – Гирин подпрыгнул на месте. – Ирину твою знал, а эту не знаю, и знать не хочу! Адрес Николашин гони! И телефон, пока я в психушку не заявил…

Напрасно просил Гирин. Ничего не сохранилось у старого перца. Гирин перевернул вверх тормашками всю макулатуру – нет писем от крестника. Словно не писал никогда.

– Интересно! – негодовал Иван Иваныч. – И тебя это вроде как не смущает…

– Сам не могу понять, – трясся над бумагами Александр Сергеевич. – Вроде здесь всю жизнь были.

– Напряги мозги! – орал Гирин. – Как можно забыть адрес сына?!..

Оказалось, тот переехал в другой город, и адрес сам собой выветрился из головы. Область все та же – Сахалинская. А город, кажется, Кыш. Александр Сергеевич ничего не мог больше вспомнить. Как отшибло. Даже фамилию стал свою забывать.

– Ладно, пойду. Засиделся я у тебя, – подытожил Гирин. – А ты сиди и вспоминай. Кыш, значит, говоришь? Ну, ладно. Хотя бы так.

Гирин пожал Сергеичу руку и двинулся к выходу. У двери остановился, ткнул пальцем хозяину в грудь:

– На твоем месте я бы подумал – стоит ли употреблять эти лекарства? Особенно в твоем теперь положении. Ты же у них вроде нахлебника…

– Как это?

– А так, что какой им с тебя теперь толк… Так… Одна маята…

Александр Сергеевич выкатил глаза.

– А ты бы как думал?! – продолжил Гирин. – Рады они, что ли, еще одному иждивенцу?!

Лушников жал плечами.

– Вот и я думаю, что не рады. Так что уже ты постарайся… Чтобы раньше времени в ящик не сыграть, а я тем временем Николая буду разыскивать…

– Как же ты будешь его искать?

– Не о том думаешь, Саня… Неужели тебя учить надо тоже – взял и подарил им квартиру. Совсем, видать, кукушка съехала… Да ночью-то не открывай – пусть даже супруге этой… Тьфу! Язык не поворачивается сказать.

Кажется, Гирин знал, о чем говорил. Александр Сергеевич затворил за ним дверь на все замки, приплыл на полусогнутых в зал и принялся думать, сидя на диване. Что-то быстро срубила его болезнь. И, что особо характерно, в сон постоянно тянет. Он говорит об этом врачихе, но та утверждает, что это возрастное, от годов. Она и слушает-то его вполуха – кому он нужен, старый пенек с глазами. Сдохнет – никто о нем плакать не станет. Сам виноват, что один остался. Врачиха работает с Тамарой Борисовной. Они обе обслуживают старичков и будто бы находятся в штате ООО «Синие просторы».

Александр Сергеевич поймал себя на мысли, что ошибся. Не «Синие просторы», а «Небесные дали». Общество с ограниченной ответственностью. Он им квартиру – они ему услуги. Обещали добавку к пенсии, медицинский патронаж, телевизор. И копию договора обещали подвезти. Впрочем, договор Лушникову не к спеху. И телевизор тоже не к спеху. У него свой хороший. Но ведь там одна сплошь реклама: «Настает дачный сезон, а у тебя артрит! Купи немедленно «нестарит»!

Одна надежда оставалась у Лушникова – Весна! Она давно набрала обороты. Сергеич надеялся, что скоро непременно уедет на дачу. Почему-то казалось, что именно там вернется к нему бодрость – надо лишь дышать свежим воздухом и трудиться в меру сил. Даже от лекарств, без которых теперь невозможно уснуть, можно будет избавиться. Узнать бы, что за лекарства ему прописали, да не у кого. Нет у него знакомых, сведущих в этом деле. Одни военные вроде Гирина.

Он посмотрел на круглые настенные часы. Три часа. Филькина должна опять подойти. Лушников вдруг удивился: почему-то нет к ней больше былого трепета. Потому и называет ее про себя Сергеич теперь по фамилии – Филькина. Придет, хвостом вильнет – и снова за порог. Словно у нее семеро по лавкам.

Кажись, опять скребется за дверью. Сергеич напряг слух. Встал и пошел к дверному глазку. Действительно, стоит. В сумках роется. Лекарство, по-видимому, забыла.

Но Сергеич ошибся. Филькина вынула из сумки сотовый телефон и тихонько пошла от двери коридора, давя кнопки. Затем вжалась ухом в трубку и произнесла фразу, от которой мурашки побежали по спине: Сергеич успел тихонько отворить дверь и слушал, стоя на сквозняке.

– Я на объекте… – бормотала под нос Тамара. – Иждивенец, повторяю, давно созрел!..

Последнюю фразу она выкрикнула, вероятно, от наплыва чувств.

Вот оно! Иждивенец! Нахлебник!.. Ваня Гирин, выходит, как в воду смотрел.

Сергеич тихо опять прикрыл дверь и защелкнул замок. Ничего он не слышал. Тамара, отвернувшись лицом к лестнице продолжала чирикать. Синичка. Она думает, ее никто не заметил. Какова шельма!

За дверью вновь послышался шорох. Потом прозвенел квартирный звонок над дверью. Как удар колокола над головой. Лушников не знал, что делать. Пригрел змею на груди. Придется впустить. С минуту подождал, потом кашлянул:

– Кто там?

– Всё те же, Сашенька…

Сергеича передернуло: подружка думает – нашла себе дурачка! Открыл дверь на цепочке и пристально посмотрел. Сделал вид, что озабочен долгим отсутствием. Не для того договаривались, чтобы бросать в одиночестве.

– Как ты? – сказала Филькина. А в глазах холод открытый сквозит.

Лушников прошел в комнату и сел на диван. Виду не подает, что слышал разговор. Он и про телефон-то впервые узнал. И она еще говорит, что концы с концами едва сводит.

Филькина села на краешек стула. Опять ей некогда. Укольчик в жопу – и бегом по асфальту. Дочь с ребенком одна тоже. Варить надо, стирать.

– Знаешь, мне тоже некогда, – сухо произнес Александр Сергеевич.

– Ты что это, Сашенька! Разве же можно тебе?…

– Нет!

– Что с тобой, Шуронька… Шура…

Но тот был неумолим. Некогда ему тоже сегодня, решил в баньку сходить, попариться…

– Тогда подпиши бумагу, что отказываешься от инъекций! – тявкнула Филькина. – Чтобы никто не отвечал!..

– Вам надо – вы и подписывайте. Где квитанция об отправке письма?

– Какого?! – удивилась Филькина и глядит святыми глазами. Словно впервые слышит.

Сергеич выкатил на нее глаза, молча разинув рот.

– Ты не веришь мне, что ли?! – спохватилась Филькина.

– Не надо, Тома… Дай мне квитанцию, чтобы я знал. Почему мне не отвечает никто?

– Это ты у него спроси. У сына… у своего.

– Приедет – спрошу.

– Ага! Приедет он тебе! Жди!..

Лушников тихо радовался. Змею пригрел, а та тихой сапой дела творит. Тепличное растение. Синичка тощая. Клювиком щелк-щелк. Крылышками порх – и полетела! К себе в гнездо.

– Не будешь писать, что ли, расписку? – напирала та.

– Не обязан…

– Ветеран хренов…

– Вот как ты запела! Именно! Заслуженный ветеран всех войн и народов. А ты можешь идти – не мотай мне нервы, невеста хренова!..

Разругались в пух и прах. Впервые за истекший год.

Тамара Борисовна подхватила на ходу в коридоре сумки и выскочила из квартиры, хлопнула дверью. Та отскочила от косяка и осталась в таком положении.

Хозяин подошел. Выглянул в пустой коридор и снова закрыл на одну лишь защелку. Он не собирался быть долго в доме. Он еще себя покажет. Бегают тут со шприцами, а он им должен заднюю часть свою подставлять.