МАРИ ЮНГСТЕДТ - НЕСКАЗАННОЕ Страница 6

— Вполне возможно, — ответил Сульман, извинился и вышел из зала.

— В таком случае преступник мог знать, что Дальстрём в лаборатории, — продолжала Карин. — Он мог дожидаться подходящего момента в подъезде в течение нескольких часов. Что говорят соседи?

Кнутас полистал папку с протоколами допросов:

— До позднего вечера кто-то стучался в дверь. Мы ещё не успели собрать все показания, но соседи, проживающие на той же лестнице, в один голос подтвердили, что в прошлое воскресенье в квартире была пьянка. Весёлая компания ввалилась в подъезд около девяти вечера. Один из соседей столкнулся с ними на лестнице и предположил, что они ходили на ипподром, потому что, по его словам, они обсуждали лошадей.

— Конечно, в прошлое воскресенье ведь было закрытие сезона, — вспомнила Карин.

Кнутас оторвался от своих бумаг:

— Да ну! Ипподром находится неподалёку, они вполне могли пойти к Дальстрёму пешком или доехать на велосипедах. Итак, соседи говорят, что в квартире была пьянка. Они выпивали и горланили, соседи слышали и мужские, и женские голоса.

Дама из соседней квартиры сообщила, что неизвестный мужчина (вероятно, Бенгт Юнсон) позвонил сначала к ней и спросил, не видела ли она Дальстрёма, она-то и посоветовала ему сходить к консьержу.

— Приметы совпадают с тем, что назвал консьерж? — поинтересовался Норби.

— В целом, да. Полный мужчина, помоложе Дальстрёма — лет пятьдесят, на её взгляд. Усы и убранные в хвост тёмные волосы, причёска как у рокера, по её собственным словам. Неопрятно одет, по мнению соседки.

Кнутас улыбнулся.

— Грязные бесформенные джинсы, голубой флисовый свитер, пузо висит, да ещё и курит. Она узнала его, потому что несколько раз видела их с Дальстрёмом вместе.

— Мы все прекрасно знаем Хенри Дальстрёма, но что нам известно о нём на самом деле? — спросил Витберг.

— Алкоголик со стажем, — ответила Карин, — в основном проводил время в компании собутыльников около «Эстерсентрума» или на автовокзале. Летом ошивался в районе Эстергравар, естественно. Разведён, безработный. Последние пятнадцать лет имел инвалидность, хотя держался ещё вполне бодро. Аккуратно платил за квартиру и по прочим счетам, соседям особо не мешал. Ну, за исключением пьянок время от времени.

По словам друзей, безобидный тип, никогда не ввязывался в драки, к уголовной ответственности не привлекался. Думаю, окончательно опуститься ему не давал интерес к фотографии. Прошлым летом я видела его по дороге на работу. Он фотографировал цветок рядом со стадионом «Гютаваллен».

— Что ещё нам о нём известно? — Витберг покосился на бумаги, лежавшие на столе перед Карин.

— Родился в 1943 году в больнице Висбю. Вырос в Висбю. В 1965 году женился на местной жительнице Анн-Софи Нильсон. В 1967 году у них родилась дочь Пия. В 1986 году супруги развелись.

— Ладно, в течение дня нароем ещё что-нибудь. И надо бы отыскать Бенгта Юнсона, — подытожил Кнутас и выглянул в окно. — Дождь не прекращается, наши друзья наверняка сидят в галерее «Домус», оттуда и начнём. Витберг?

— Мы с Карин возьмёмся.

Кнутас кивнул.

— Я начал протоколировать показания соседей, так что могу продолжить, — сообщил Норби. — Ещё двоих стоит допросить.

— Отлично, — одобрил Кнутас и повернулся к прокурору. — Биргер, скажешь что-нибудь?

— Нет, просто держите меня в курсе.

— Хорошо, тогда пока что всё. Встречаемся после обеда. Три часа, устраивает?

Совещание закончилось, Кнутас ушёл к себе в кабинет и закрыл за собой дверь. Новый кабинет комиссара был в два раза больше старого. Даже как-то неудобно, считал он. Светлые стены оттенком напоминали песок на пляже Тофта солнечным июльским днём. Из окна открывался точно такой же вид, как из находившегося за стенкой конференц-зала: парковка у «Эстерсентрума», а за ней — крепостная стена и море.

На подоконнике стояла роскошная белая пеларгония, она только что отцвела. Карин подарила цветок ему на день рождения несколько лет назад. Из старого кабинета Кнутас забрал пеларгонию, старый дубовый письменный стол и мягкий офисный стул. Он вращался — и Кнутас частенько этим пользовался.

Комиссар долго, с расстановкой, набивал трубку. Фотолаборатория Хенри Дальстрёма и лежащее на полу тело не шли у него из головы. Вспомнив о размозжённом черепе, он вздрогнул.

Судя по всему, ссора на почве пьянства, которая переросла в чудовищное преступление. Видимо, Дальстрём позвал друга в лабораторию, чтобы показать ему фотографии, там-то и произошла ссора. В большинстве случаев нанесение тяжёлых телесных повреждений происходило именно по такому сценарию, каждый год регистрировалось как минимум одно убийство среди алкоголиков и наркоманов.

Комиссар порылся в памяти, пытаясь вспомнить, что лично ему известно о Хенри Дальстрёме.

Двадцать пять лет назад, когда Кнутас начал работать в полиции, Дальстрём был известным фотографом. Он работал в «Готландс тиднингар» и считался одним из лучших мастеров своего дела на Готланде. Кнутас тогда в основном патрулировал улицы. Если намечалось какое-то значительное событие, Дальстрём с фотокамерой всегда оказывался там первым. Несколько раз они встречались в неформальной обстановке и болтали о том о сём. Приятный мужчина с прекрасным чувством юмора, хотя уже тогда нередко закладывал за воротник. Иногда Кнутас встречал его в стельку пьяным, когда тот возвращался домой из бара. Случалось даже подвозить его, потому что фотограф был слишком пьян, чтобы самостоятельно добраться домой. Тогда Дальстрём ещё не развёлся. Потом он ушёл из газеты и открыл собственную фирму. Но пить стал не меньше, а как раз наоборот.

Однажды его нашли на развалинах церкви тринадцатого века Санкта-Карин, прямо на Стура-Торгет, центральной площади Висбю. Он спал на ступенях узкой лестницы, где его, к своему ужасу, обнаружил экскурсовод с группой американских туристов.

В другой раз он заявился ни много ни мало в ресторан «Линдгорден» на улице Страндгатан, заказал шикарный ужин из пяти блюд с вином, пивом, водкой и коньяком. Потом попросил официанта принести настоящую гаванскую сигару и долго дымил, потягивая коньяк. Когда же Дальстрёму принесли счёт, он нагло заявил, что оплата, к сожалению, не представляется возможной, поскольку наличностью он не располагает. Администратор вызвал полицию, разбушевавшегося весельчака забрали в отделение, но через несколько часов выпустили. Дальстрём был в таком восторге от собственной шутки, что ни капельки ни сожалел о происшедшем.

Жену Дальстрёма Кнутас не видел уже не один десяток лет. Ей сообщили о смерти бывшего супруга, сам комиссар с ней ещё не поговорил, но в течение дня её должны были допросить.

Не выпуская изо рта нераскуренную трубку, он продолжал листать дело. Пара-тройка мелких правонарушений, но ничего серьёзного. А вот его дружок, Бенгт Юнсон, привлекался около двадцати раз. В основном кражи и нанесение телесных повреждений.

Почему же он всё-таки скрылся?

Эмма Винарве села на старый диван, стоявший в учительской. Она обхватила руками чашку с кофе, чтобы согреть их. В старинном деревянном здании бывшей церковной школы в местечке Рома гуляли сквозняки. Надпись на чашке гласила: «Самой лучшей маме на свете». Как бы не так! Мама, которая изменила мужу и в последние полгода мало занимается детьми, потому что голова занята совсем другими вещами. Ещё немного, и ей стукнет сорок. Ещё немного, и она совсем потеряет самообладание.

Часы на стене показывали полдесятого. Коллеги, болтая о том о сём, собрались за столом. В учительской всё пропиталось запахом кофе — занавески, книги, бумаги, папки и даже грязно-жёлтые обои. У Эммы не было сил поддерживать беседу, она сидела и смотрела в окно. Листья, ещё не успевшие облететь с дубов, трепетали от малейшего дуновения ветра. На лужайке рядом со школой овцы с серой клочковатой шерстью щипали траву. Их челюсти всё время двигались, не переставая жевать. Каменная церковь Ромы стояла на том же месте, что и восемьсот лет назад.

Жизнь идёт своим чередом, какие бы бури ни бушевали у тебя внутри. Непонятно, как она вообще умудрялась сохранять хотя бы внешнее спокойствие, попивая этот несчастный кофе, и ведь никто ничего не замечал. Никто не замечал, что у неё в душе разворачиваются настоящие баталии. Жизнь Эммы летела ко всем чертям, а коллеги тихо переговаривались, сдержанно жестикулировали, смотрели друг другу в глаза. Как будто ничего не случилось.

У неё перед глазами словно проносились кинокадры: день рождения дочери Сары, когда Эмма чуть не разрыдалась, они с Юханом в постели в гостиничном номере, пристальный взгляд свекрови, концерт, где Филип должен был играть на виолончели, а она об этом совершенно забыла, лицо Улле, когда она в очередной раз отказала ему.