Владимир Безымянный - Тени в лабиринте Страница 6

Перед новым годом Серова перевели в следственный изолятор.

Дима, удерживая под мышкой тюк с постельными принадлежностями, перешагнул порог камеры, и массивная дверь с грохотом захлопнулась за ним. Пришлось задержаться на несколько секунд на месте, чтобы привыкнуть к тусклому освещению. Как только глаза приспособились, Серов пересчитал «старожилов», пристально его рассматривающих.

– Здравствуйте, – неуверенно сказал Дима и откашлялся.

– Здоров… – насмешливый хриплый бас донесся откуда-то сверху. Чего застрял у «кормушки», располагайся, на втором этаже не занято.

Дима безнадежно кивнул и забросил вещи на верхние нары слева от входа.

– Ну, рассказывай, – сквозь зубы процедил тип с короткой ершистой стрижкой, худой и какой-то озлобленный, – с каким багажом прибыл.

– Не понял, – пробормотал Дима.

– А тут и понимать нечего, – не унимался ершистый. – По какой статье сюда залетел?

– По двести двадцать второй, – неохотно ответил Серов. Меньше всего ему сейчас хотелось обсуждать эту тему.

– Незаконное ношение, изготовление, сбыт огнестрельного или холодного оружия – что именно? – осведомился постоялец нижних нар справа, мужчина лет тридцати пяти с темными волнистыми волосами и медальным профилем лица.

– За изготовление огнестрельного, – уточнил Дима, начиная расстилать тощий матрац.

– До двух лет лишения свободы или исправительные работы на срок до одного года, – бесстрастно продекламировал мужчина, переведя взгляд в потолок.

На некоторое время в камере воцарилась тишина, только в углу кто-то надсадно кашлял, издавая нечленораздельные приглушенные ругательства.

Продолжая нерешительно топтаться неподалеку от двери, Серов стал рассматривать убогий интерьер камеры. Пол – цементный, серый, шероховатый, будто вобравший в себя тягучую тоску побывавших здесь заключенных. Справа от входа – туалет, в ближнем левом углу – бачок с водой, стоящий на табурете. Перед окном – небольшой столик. Присмотревшись внимательней, Дима заметил, что вся нехитрая мебель намертво вделана в пол.

Через наклонные металлические пластины, перекрывающие оконный проем, просачивался и падал сквозь решетку чахлый, унылый свет.

– Так, – начал распоряжаться ершистый тип, – раз ты у нас новенький, значит, завтра будешь дежурным. Встанешь в пять часов и из «кормушки» получишь на всех пай. Потом возьмешь тряпку…

– Чего пристал к человеку? – перебил его знаток Уголовного кодекса. – Не видишь, что ли, он еще в себя не пришел.

– Уже молчу, – сказал ершистый и действительно замолчал.

– А ты не стесняйся, – посоветовал мужчина, закинув руку за голову. – Ну, не робей, подсаживайся, будем знакомиться.

Мужчину, как выяснилось, звали Жорой, по натуре он был оптимистом, хотя и навидался в жизни всякого.

– Главное ведь что, – рассуждал Жора, – провести время так, чтобы потом не было за себя обидно. И поменьше прислушиваться к мнению других, а побольше думать о себе самом. Широкая натура всегда пробьет дорогу в жизни, нужно только избавиться от стеснительности и сентиментальности.

Серов так до конца и не понял, почему Жора отнесся к нему с сочувствием.

Однажды, когда Жору вызвали на допрос, Диму избили сокамерники, пытаясь забрать передачу.

«Сколько может продолжаться этот кошмар? – думал Серов, глотая слезы. – Казалось бы, втоптали в грязь – дальше некуда. Но, оказывается, надругаться над человеческим достоинством можно и сейчас, когда от него и так почти ничего не осталось…»

В тот же день во время часовой прогулки по тюремному дворику выглянуло низкое солнце. Серов поднимал голову, жадно впитывая ласковые, щекочущие лучи. Нечто очень теплое, человечное нахлынуло изнутри, и Дима еще удивился, как можно радоваться такой малости, а потом как-то внезапно понял: ведь это было настоящее, не фальшивое, не «солнце», которым подследственные называли зарешеченную лампу над входом в камеру.

Вечером Жора подозвал его к себе, раскрыл пачку сигарет «Памир» и предложил Серову угощаться. Дима взял сигарету и, разминая ее, тихо сказал, ни к кому не обращаясь:

– Обидно получилось.

– Да нет, – покачал головой Жора, – обидно, когда человек на тот свет уходит, задолжав прилично. И одолжить ему больше нельзя, и получать не с кого.

– К чему все это?

– Да все к тому же, – Жора ухитрился принять удобную позу на не предназначенных для этой цели нарах, – пока ты живешь, не отчаивайся, не опускай руки.

– Так рассуждать проще всего, – задумчиво сказал Дима, – а насчет «не опускай руки»…

И он окунулся с головой в рассказ, как верующий на исповеди, не упуская мелких подробностей и не испытывая ни малейшего чувства смущения, а только безотчетную жалость к самому себе. Жора слушал его, не перебивая, и, когда Дима закончил, спросил:

– Так как все-таки этот Тюкульмин попался с пистолетом?

– Он оказался подлецом, – с горечью ответил Серов, – самым обыкновенным. Попросил пистолеты для охоты, а сам поехал с какими-то дружками за город на вылазку. Там все напились, а потом Толик решил пофорсить перед своей девушкой. Видно, кто-то из той компании его заложил, а в результате – я здесь. – Дима кисло улыбнулся.

– Ты и сейчас пытаешься в определенной мере выгородить этого подонка, – заметил Жора, выпуская ряд тонких колец, – а ведь именно он посадил тебя сюда.

– Да я все понимаю, но собственных глупостей уже не исправишь.

– Можно исправить, – решительно сказал Жора, стукнув кулаком по матрацу. – Может быть, это, как ни странно, и хорошо, что ты попал сюда. Теперь ты, по крайней мере, будешь знать, что доверять можно только себе и изменить что-нибудь можешь только ты сам. Вот скажи, у тебя есть девушка?

– Нет.

– А раньше?

– И раньше не было.

– А меня ждет одна очень милая дивчина и, надо полагать, дождется, но речь сейчас не обо мне. Как ты думаешь, почему у тебя не было девушки и почему среди немногочисленных своих друзей ты был никто?

– Отчего же, – сказал, закусив распухшую губу, Дима, – когда они убедились, что я тоже кое на что способен, меня очень даже зауважали.

– Вот! А до этого ты был в их глазах самым заурядным рабочим, который не может себе позволить модерново одеваться и разъезжать на собственной тачке. И так везде, куда ни посмотришь. Если на свободе встретимся, я тебе обязательно расскажу, что такое настоящая работа и как нужно жить, чтобы всякая мразь и носу не смела высунуть. Ну ладно, это я так, к слову. Интересно, что ты собираешься говорить на суде?

– Не знаю, – покривил душой Дмитрий, – там видно будет.

– Я только посоветую – не ссылайся на то, что не знал УК, незнание законов не освобождает от ответственности. Лучше всего тебе чистосердечно во всем признаться и просить о снисхождении, но вижу, что ты этого не сделаешь. Ведь не сделаешь?

Серов знал, что на суде присутствуют его мать, соседи, много лет знавшие отца рабочие, представители администрации завода. Он не хотел видеть их лиц, их взглядов и сидел, низко опустив голову. На вопрос, признает ли он себя виновным, Дмитрий коротко ответил:

– Нет.

Его приговорили к двум годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима.

– …Молодой человек, простите, у вас закурить не найдется?

Дима непонимающе взглянул на незнакомого парня, не сообразив сразу, чего от него хотят.

– Закурить не будет? – повторил тот свою просьбу.

Серов полез за сигаретами, достал опустевшую пачку, пожав плечами извини, мол, скомкал ее и, засунув окоченевшие пальцы в карманы куртки, стремительно зашагал прочь от набережной.

Глава четвертая

Слухи об убийстве водителя такси, обрастая всевозможными «достоверными подробностями», поползли по Верхнеозерску. Напоминания и требования «сверху», постоянные расспросы вносили ненужную нервозность в действия работников, занятых раскрытием преступления. Между тем проходили дни, а расследование никак не могло сдвинуться с мертвой точки.

Бесследно исчезли разыскиваемые «Жигули». С большим трудом капитану Пошкурлату удалось вычислить владельца белой «Победы» Сергея Максименко, который в ночь с 18 на 19 октября возвращался своим ходом домой после отдыха в Геленджике, а также найти водителей грузовиков и автобусов, проезжавших тогда по Семеновскому шоссе. Несмотря на желание помочь следствию, никто из опрошенных не смог вспомнить ни автомашину такси, ни «Жигули». Видимо, такси действительно свернуло к поселку Каморный до полуночи, а «Жигули» останавливались у поворота на очень непродолжительное время.

По согласованию с руководством ГАИ Пошкурлат поручил Полосухину и Кобликову ежедневно совершать поездки по заранее разработанным маршрутам с целью негласного осмотра «Жигулей», а также присутствовать при техосмотрах. Но машина как в воду канула.