Чарльз Вильямс - Промедление смерти подобно Страница 6

В одиннадцать вечера Колби вернулся в отель, где его ждали две записки, оставленные дежурным портье. В обеих сообщалось, что звонила Мартина и дважды просила позвонить ей в «Савой-отель». Сердце у него радостно забилось. Конечно, он позвонит!

Телефон в ее номере был занят. В течение сорока пяти минут он безуспешно пытался ей дозвониться, и только около полуночи его попытки увенчались успехом. Говорила она несколько суховато, хотя чувствовалось, что звонку Колби была рада.

— Вы, случайно, не ищете работу? — спросила его Мартина.

На это он никак не рассчитывал.

— Ищу, — с готовностью ответил Колби. — А что вы предлагаете?

— Предложение необычное. Подробнее рассказать о нем сейчас не могу, жду звонка из Парижа, — сказала она. — А вы не хотели бы подъехать ко мне в отель завтра к девяти часам утра?

— Могу приехать прямо сейчас, — предложил Колби. — Вы же знаете, что чувствует человек, когда он без работы: волнение, неуверенность в завтрашнем дне.

— Не стоит, я уверена, что предстоящую ночь вы-то переживете, мистер Колби, — сказала она и повесила трубку.

На следующее утро без десяти минут девять он уже стучался в ее номер в «Савой-отеле». Мартина встретила его с улыбкой. На ней почти ничего не было. Как успел заметить Колби, на завтрак у девушки была сельдь.

Глава 3

Это было погожее октябрьское утро, столь любимое Колби, сколь и редкое для Лондона, на удивление не омраченное ни открытием очередного автомобильного шоу, ни заунывным накрапыванием дождя. На ковер из окна, выходившего на оживленную в этот день Темзу, падал бледно-желтый солнечный свет. Рядом с сервировочным столиком, накрытым белоснежной салфеткой, громоздилось кресло. На столике стояли серебряный кофейник и накрытое крышкой блюдо с подогревом.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласила она, указав на кресло у письменного стола.

Косметики на лице Мартины не было, если не считать помады, которой она слегка подкрасила губы. Утреннее одеяние девушки состояло из коротких нейлоновых панталон, лифчика и легкого прозрачного пеньюара, небрежно подвязанного поясом. На одной ноге был отороченный мехом шлепанец. В левой руке она держала тарелку с селедкой, точнее, с тем, что от нее осталось. Мартина села в кресло, перекинув через подлокотник длинные обнаженные ноги, скинула второй тапочек и потянулась, словно кошка. Взглянув на Колби, она, как бы извиняясь, улыбнулась:

— Немного приустала после вчерашнего. Как насчет копченой сельди?

— Нет, спасибо, — ответил он.

— Кофе?

— Спасибо, я уже позавтракал.

— Я ее просто обожаю, — сказала Мартина, — я имею в виду сельдь. Каждый раз, приезжая в Лондон, устраиваю себе вот такие селедочные оргии.

— В школе вы учились в Англии, не так ли? — спросил Колби.

Он полагал, что вкусы у человека неизменно закладываются исключительно в юном возрасте, когда еще практически невозможно устоять перед любимым блюдом, и попытки сдержать себя ни к чему не приводят.

— Да, некоторое время. Так вот, что касается работы, о которой мы говорили. Как я поняла, вы писатель.

— Среди всего прочего был и им, — промолвил Колби.

— А что вы писали? Я хочу сказать, в свободное от обзоров по мировому производству баклажанов время.

— Газетные статьи, чаще всего из полицейской хроники. Некоторое время отвечал на письма читателей. В Париже написал несколько сценариев.

Мартина, погруженная в свои мысли, понимающе кивала.

— Вы действительно не хотите копченой сельди? — подняв крышку с блюда, стоявшего на сервировочном столике, спросила она.

— Нет, спасибо, — ответил он и вынул сигарету.

Она вилкой подцепила сельдь, лежавшую на блюде, положила ее себе в тарелку и, словно кошка, накинулась на рыбу.

— А как вы в плане секса? — неожиданно произнесла Мартина.

— Ждал, когда вы об этом спросите, — ответил Колби. — Вот покончите с рыбой, тогда…

— Нет, — прервала его девушка, — я имею в виду ваши писательские способности.

— Не знаю, никогда не пробовал.

— Вероятно, поэтому вам и приходится зарабатывать на жизнь контрабандой часов. У вас несовременный взгляд на жизнь.

— Думаю, так оно и есть, — согласился Лоуренс. — Но я всегда считал, что сексом лучше заниматься в постели, чем на бумаге. По-моему, заниматься подобной писаниной, все равно что жарить мясо на радуге.

— Согласна, но вы никак не поймете, о чем идет речь.

— Хорошо, в чем будет заключаться моя работа?

— Моему другу нужен роман, эдакий постельный вестерн.

— Зачем? — удивился Колби. — Чтобы отыскать в нем нечто, что позволило бы ему почувствовать себя смятым грудями-арбузами?

— Спрос рождает предложение, — пояснила Мартина и, присвистнув, добавила:

— А какой на это огромный спрос! Вы конечно же слышали о Сабине Мэннинг?

— Да. Кто же о ней не слышал?

— Читать ее, не приняв перед этим лекарство, просто невозможно. Так вот, этот мой друг по имени Мерриман Дадли…

— Тот самый, что встречал вас вчера в аэропорту?

— Совершенно верно. Так вот он — доверенное лицо этой Сабины Мэннинг: ведет ее финансовые дела, занимается инвестированием ее средств и тому подобным. Сейчас он оказался в затруднительном положении, а поскольку в этом есть и моя вина, я пытаюсь ему помочь.

— Миссис Мэннинг живет здесь, в Лондоне?

— У нее здесь дом, или, скорее, был, а другой — в Париже. Мне лучше всего сразу посвятить вас в этот бизнес. Она не миссис, а мисс Мэннинг. Правда, это ее писательский псевдоним.

Настоящее имя мисс Мэннинг — Флерель Скаддер. В свое время она работала простой конторской служащей в одном из небольших подразделений вашингтонского армейского управления, созданного еще в период испано-американской войны в целях закупки кавалерийских накидок. Несмотря на все реорганизации, это подразделение сохранилось; они обладают поразительной жизнеспособностью, поэтому существуют даже в эру космических полетов. В одно из таких бюро в годы Второй мировой войны и попала работать Флерель Скаддер. Несколько лет она занималась тем, что осваивала тонкости своей будущей профессии, строчила на пишущей машинке, перепечатывая официальные документы за подписью полковника Рузвельта, а вечером возвращалась к себе в комнату общежития Христианского союза женской молодежи. Именно там она и написала свой первый роман.

— Под названием что-то вроде «Плоти», — вспомнил Колби.

— «Буйство плоти», — поправила его Мартина. — Вы читали его?

— Только надписи на обложке. Тогда мне не было и двадцати трех, и я считал, что до такого произведения еще не дозрел. Размеренная жизнь в американской глубинке, служба в армии, затем шатания по Парижу… Было не до романов.

Этот роман в количестве двухсот тысяч экземпляров был выпущен в суперобложке, и несколько миллионов экземпляров — в мягкой. По книге отсняли художественный фильм, который большинство религиозных и общественных организаций подвергли самой резкой критике, которой за последние десять лет удостоился кинематограф. Когда роман «Буйство плоти» вышел из печати, его автору исполнилось тридцать шесть лет. За последующие семь лет она написала еще четыре произведения, которые были изданы общим тиражом около полутора миллиона экземпляров. Мартина задумала провернуть сулившее большие барыши дельце, из-за которого не по ее вине возникли осложнения. Она продала писательнице картину.

— Должно быть, нечто особенное, — заметил Колби. — Из современной живописи или мировых шедевров?

— Сложности возникли не из-за самой картины, а из-за права собственности, — ответила Мартина, ткнув в рыбу вилкой, затем улыбнулась и продолжила:

— Мы с мужем уже были в разводе, и когда дело коснулось раздела имущества, между нами возникли споры. Вы знаете, как это случается. Сразу появляются толпы шустрых адвокатов с взаимными претензиями. В то время у меня было туго с деньгами, и я решила забрать себе несколько картин из семейной коллекции — две работы кисти Пикассо и по одной Дафи и Браке.

Четыре полотна маститых художников не показались ей слишком уж большим вознаграждением за три года ее безрадостного замужества, но неожиданно из Флоренции со своими претензиями и адвокатами притащилась эта старая кляча — мать мужа и, словно раненый носорог, принялась все сметать на своем пути. Адвокат, которого наняла Мартина, сообщил своей клиентке, что ее позиции в этом споре слабы, так как в момент изъятия картин супруги были уже в разводе, а само изъятие из дома, где они хранились, произошло в два часа ночи с помощью профессионального взломщика. Так что, лучше всего, посоветовал ей адвокат, вернуть картины. Вся сложность положения Мартины заключалась в том, что одну из них она уже успела продать. Это был Браке, и продала она его Сабине Мэннинг.

— И конечно, она тут же оказалась любимой картиной этой старой клячи, которая заявила моему адвокату, что, если я ее не верну, она отрежет мне уши и сделает из моей головы табакерку. Лично я считала, что вся эта шумиха и выеденного яйца не стоит. Дело в том, что я с самого начала была уверена, что этот Браке поддельный.