Николай Свечин - Касьянов год Страница 7

— Я думаю, нам пора кончать беседу, — ответил он сдержанно. — Пугать меня не стоит, это бесполезно. Что найду, то и сообщу министру. Если донос ложный, так и будет в рапорте. Манера же моя на самом деле другая… Это чтобы вы знали. Правду я найду обязательно. Если вам она не понравится — не взыщите. Подделывать ее под вас не стану. Телефонируйте полицмейстеру, там у вас в приемной полно людей…

Собеседники холодно расстались, и сыщик отправился к полицмейстеру. Тот встретил гостя смехом:

— Сколько лет, сколько зим, Алексей Николаевич. Зачем же вы нашего генерала напугали?

— Нервный он у вас какой-то. Только я предположил, что ваш свидетель не случайно пропал, тут и началось…

— Не обижайтесь на него. Большую карьеру делает, вот и опасается. Папаша в его возрасте уже имел личный доклад у государя, а сынок в Киеве застрял. Так что…

— Так что?

— Знаю, вы никого не боитесь, а то бы сказал: не ссорьтесь с Треповым.

— Я и не думал ссориться.

— Ну и слава Богу! А теперь давайте перейдем к делу.

— Давайте. Вячеслав Иванович, что же случилось с Афонасопуло?

— Исчез бесследно четыре дня назад. И это после его писем по инстанциям, благодаря одному из которых я сейчас имею удовольствие видеть вас здесь. Одним словом, пропажа подозрительна.

— Это я и сказал вашему генералу. А он сразу на дыбы.

— Треповский характер, Алексей Николаевич. Ничего не попишешь. Федор Федорович очень мнителен. Не удивлюсь, если он думает, что вы не просто так приехали, не по письму оценщика, а с ревизией его деятельности по тайному поручению недоброжелателей.

Надворный советник лишь покачал головой.

— Но давайте о делах, — продолжил полковник. — Мы начали дознание пропажи Афонасопуло. Детали вам расскажет мой помощник, пристав сыскной части коллежский асессор Желязовский.

— Поляк?

— Самый настоящий. Но служит хорошо и дело знает. В Киеве прежде много было поляков. Но после бунта шестьдесят третьего года их повывели. Северин Янович из тех, кто остался. Наши его, понятное дело, за глаза кличут Северьянычем, но побаиваются — требователен. Ну да сами увидите. Я вызвал его, жду с минуты на минуту. Не желаете ли пока чаю? Заодно расскажете, как там в Петербурге…

Два столичных жителя — прошлый и настоящий — успели попить чаю и поговорить о пустяках. Лыков никогда не был дружен с Цихоцким, но здесь, в его городе, держался вежливо и уважительно. Им теперь вместе дознавать. Через десять минут явился наконец начальник сыскного отделения.

Желязовский оказался породистым мужчиной с крашеными, слишком черными волосами и усами цвета «соль с перцем». Элегантный статский сюртук, золотые запонки и гранатовая булавка в галстуке, красивый профиль. Жилет так вообще с блестками. Не иначе дамский баловень, подумал неказистый Лыков. Поляк сразу заговорил о деле:

— Мы собрали справки об этом Афонасопуло и вот что выяснили. Игрок он! Винтит по-крупному, иногда в долги залезает. Но всякий раз отдает, поэтому его ссужают.

— А кто ссужает? — уточнил питерец.

— Коллеги по банку.

— Но почему начальство допустило такое? — удивился Лыков. — Как можно держать в штате банка игрока? Мало ли что!

— Начальству оно, конечно, не нравилось, — пояснил пристав. — Но ведь Афонасопуло не с улицы взяли туда, а по рекомендации самого губернатора. Вот и приходилось терпеть… до поры до времени.

— Большими суммами его ссужают?

— До пятисот рублей.

— Ого! А велико ли жалование у оценщика?

— Мы это тоже выяснили, — без запинки ответил Желязовский. — Двести рублей, но еще проскакивают комиссионные, и немалые. Так что на игру у Афонасопуло средства имеются.

— Что за комиссионные?

— Так ведь ипотека. То купить желают, то продать… Афонасопуло имеет сведения, поскольку служит в банке, кредитующем строительные операции. Кроме того… — поляк споткнулся, но продолжил: — Кроме того, он помогает с кредитом.

— Вот как, — насторожился Лыков. — А это законно?

— Так они все грешат на сей счет. В каждом банке. Оценщики, кассиры, бухгалтеры. Разве что сторожа чисты. Незаконно, конечно. Но этого уж не исправить. Клиент, желающий получить ссуду, дает нужному человеку на лапу. Процент разный, но обычно около трех-пяти. Тот делится с кем надо. Ну и ссуда выдается без промедления…

— Ясно. Губернатор в разговоре сказал мне, что, по его мнению, оценщик сбежал. Испугался бури, которую поднял, и счел за лучшее скрыться. Какого мнения вы, господа? Согласны с его превосходительством?

Коллежский асессор покосился на начальника. Тот кивнул:

— Говорите как есть, Северин Янович. Чего уж там.

— Мы не согласны, — категорично заявил главный киевский сыщик. — Не с чего было оценщику так пугаться. Никому он не угрожал, и всерьез его писанину никто не принимал. Подумаешь, управляющий банка требует повысить оценку залога… Это у нас сплошь и рядом. Самое большее, что грозило Афонасопуло, — ссора с директорами и увольнение.

— То есть за такое не убивают?

Киевские полицейские дружно прыснули.

— Нет, не убивают.

— Куда же тогда делся наш писатель?

— Вот это загадка, — посерьезнел Желязовский. — Что-то с ним случилось, а что — мы не знаем. Он не запойный, службой не манкирует… Однако пока нет тела, говорить об убийстве преждевременно.

— И все же вы его не исключаете?

— Да, — вступил в разговор полицмейстер. — Но не из-за глупого доноса Афонасопуло. Он мог стать жертвой, так сказать, обычного преступления. Город у нас знаете какой. Случается всякое, в том числе и кровавые дела. Третий год в чемпионах ходим, ети его так…

В 1897 году Министерство юстиции обработало статистику преступлений по пятидесяти пяти крупным городам. И выяснилось, что Киев занимает среди них первое место! 649 преступлений на 10 000 жителей — больше, чем где-нибудь еще. Второе место досталось Ростову-на-Дону (595), а третье — Риге (467 злодеяний). Между тем средняя цифра по стране — 362 преступления на 10 000 населения. Тут скрыто некоторое лукавство, как водится со статистикой. Зловещая слава Киева малость подтасована. Убийств в городе случалось на треть меньше, чем в среднем по России, а краж — столько же, сколько и везде. Портили отчетность нарушения телесной неприкосновенности: грабежи и поножовщина.

— Как же вы так, Вячеслав Иванович? — не удержался командированный. Полицмейстер как будто ждал этого:

— А что делать? По штату пятьсот семьдесят девять городовых, а налицо лишь триста девяносто четыре! И околоточных некомплект.

— Почему же люди не идут?

— Денег потому что мало. Грузчик в гавани больше получает.

Желязовский поддакнул полицмейстеру:

— А в сыскном отделении? То же самое. Мой годовой оклад — тысяча рублей. И то лишь потому, что я помощник полицмейстера по должности. А ответственность несоизмеримая. Околоточные надзиратели имеют по триста шестьдесят рублей, а городовые и того меньше. Притом рискуют жизнью под ножами уголовных. Ну какой дурак пойдет? Удивляться надо, что не разбежались!

— Неужели нет никакого добавочного содержания? — усомнился Лыков.

— Есть, — ехидно сообщил пристав. — Губернатор ежегодно выписывает пять тысяч шестьсот семьдесят шесть рублей. Их и делим между собой, чтобы получить те жалкие цифры, что я вам назвал. Аж с восьмидесятого года эта сумма не меняется. Двадцать лет подряд. А преступность за это время выросла втрое!

— Почему?

— Потому, Алексей Николаевич, что население города растет. Сами знаете, что в стране делается, особенно на юге. Как на дрожжах! А в Киеве сложились особые условия. Три года назад Дума начала сразу несколько больших проектов. Связаны они были с речным портом и стоили городской казне огромных денег. Тысячи людей пришли сюда на работу. Просторабочие, землекопы, мостовщики. Не видели, что стало с гаванью?

— Нет, а что?

— Приезжему понять трудно, а киевляне знают: большое и важное дело сделали. Углубили дно в Оболонском заливе, вынутый грунт подсыпали и получили незатопляемый порт. С пакгаузами, пристанями, сухим доком для починки и зимовки пароходов. Раньше там все заливало в половодье.

— Северин Янович, — не удержался Лыков. — Сделали порт, я понял. А при чем тут рост преступности?

— А при том, что эти люди — тут их называют заробитчане — никуда не делись. Потребность в них кончилась, и заработки тоже, а они остались. Да еще богомольцы ежегодно являются сюда в огромных количествах.

— Эти-то чем не угодили?

— А то вы не знаете! Там не одни только божьи люди, там бродяги и всякий темный элемент. Каждый год из Киева уходит меньше паломников, чем пришло. Опять же, кризис в строительстве. Работы нет, пропитания, значит, тоже нет. И все, кто пришел и не ушел, начинают искать другое ремесло. Иногда берутся за нож.