Татьяна Степанова - Венчание со страхом Страница 7

Муж кассирши выслушал совет милиции, намотал на ус, но остался при своем мнении.

К воротам базы они подошли в начале третьего часа. Солнце пекло немилосердно. Колосов взмок. Перед ними высились массивные ворота — железные, выкрашенные зеленой краской. Забор бетонный, наверху — колючая проволока. Базе, как пояснил Соловьев, принадлежала территория в несколько гектаров. Только небольшую часть ее занимали постройки, остальное был лес и лес.

Начальник Спасского ОВД по-хозяйски громыхнул кулаком в ворота, пробурчав комично звучащую в его устах бессмертную фразу Винни-Пуха: «Сова, открывай, медведь пришел». После короткого разговора со сторожем (или кто он там был) одна из створок бесшумно приоткрылась. Их впустили. Открывал ворота молодой парень в пестрых шортах до колен и майке «Монтана». Выглядел он растерянным: круглые очки его в тонкой серебристой оправе запотели. На курносом носу тоже, словно бисеринки, поблескивали влажные капельки.

— Вы из милиции? — спросил ОН; тревожно уставясь на форму Соловьева. — А участковый уж минут двадцать как ушел. Мы уже знаем про бабу Симу. Ужас, какой же ужас!

— С участковым мы разминулись, — ответил Колосов. — Ну, ничего. Вас как величают?

— Евгений… Женя.

— Женя, будьте добры, проводите нас к вашему начальству. Кто тут всем хозяйством заведует?

— Вообще Ольгин. Александр Николаевич Ольгин. Он завлабораторией. Но его нет. Сейчас вот только Олег Званцев. Он в первом секторе, я вас провожу. Идемте.

Вслед за Женей-очкариком они направились по усыпанной гравием дорожке, лавируя между подстриженными кустами сирени и жасмина. Зообаза, которую Колосов представлял себе неким подобием зверинца — чугунные клетки и тухлый запах навоза, — походила, однако, на хорошо ухоженный английский парк. В зелени кустов прятались невысокие строения: нечто стеклянное, смахивающее на теплицу, кирпичная дачка с верандой и какой-то длинный закрытый ангар.

— Вы кем работаете? — спросил очкарика Соловьев.

— Я подрабатываю лаборантом. А вообще я на биофаке преподаю. Вернее, — щеки Жени вспыхнули, — буду только с нового семестра преподавать.

— В прошлом году университет окончили? — Колосов улыбнулся.

— Ага. Вот только сейчас вакансия на кафедре открылась. Да и то! — парень махнул рукой. — Нашим трудно устроиться стало. Денег нет совсем: лаборатории закрываются, программы свертываются. Это вот хозяйство пока держится, и то благодаря только Александру Николаевичу.

— Много сотрудников здесь? — поинтересовался Никита.

— Что вы! Осталось нас мало, но мы в тельняшках.

Сейчас вот без бабы Симы еще меньше, — Женя отвернулся. — Тут только программа Ольгина финансируется. По старой памяти, так сказать, а так! — Он внезапно остановился. — Это ограбление? Серафиму Павловну ограбили, да?

Колосов молча кивнул: пусть пока обсуждается версия ограбления.

— Но это же беспредел! — очкарик яростно затряс головой. — Среди бела дня, в людном месте! Куда милиция смотрит!

— Куда надо смотрим, — буркнул Соловьев.

— Я не имею в виду вас. Простите. Но это же просто беспредел. Полный. Их сколько было? Ну тех, кто напал на бабу Симу, — двое, трое? Это хулиганы, бродяги, да?

— Мы Имеем несколько версий происшедшего, — ответил Колосов уклончиво. — Сектор первый здесь? — он указал на подобие теплицы.

— Нет, нет. Там серпентарий. Нам не туда.

«Слава богу», — Колосов едва не перекрестился. Он не выносил змей. Даже по телевизору их не любил смотреть.

Однажды, купаясь в Оке в Озерах, увидел в плавнях ужа. И ведь точно знал — уж это, брюхо желтое, а в воду потом залезть уговаривал себя битых два часа!

— Яд, что ль, вы тут добываете змеиный? — полюбопытствовал Соловьев. — Змеи-то зачем?

— Да для разного. Опыты, — ответил Женя.

— Опыты! Вы тут осторожнее. В прошлом году расползлись ваши гадюки, чуть район мне не перекусали. План «Сирену» хотел вводить.

— Ну, за территорию-то только два ушли. И то — полозы, — беспечно сказал лаборант. — А ядовитых они сами тут переловили.

— А есть сильно ядовитые? — насторожился Соловьев.

— Смертельно. — Очкарик взглянул на сотрудников милиции свысока: знай, мол, наших.

Когда они проходили мимо кирпичной дачки, из открытой двери донеслось тревожное попискивание зуммера.

— Ой, таймер сработал, — спохватился лаборант. — Мне аппаратуру надо срочно переключить. Вы идите во-он по той дорожке. Там летний обезьянник. Званцев там сейчас. А я вас догоню через секунду.

Колосов и Соловьев обогнули ангар и вышли на небольшую заасфальтированную площадку. К задней стороне ангара лепились клетки с решетками. Вид их наконец-то напомнил Никите долгожданный зоосад.

Две крайние клетки справа пустовали: внутри все чисто, убрано, вымыто. Они пошли мимо клеток к еще одной дачке — бревенчатой избушке с резным крыльцом и наличниками. Дверь ее была распахнута настежь. Ветер колыхал белую марлю, спасающую от комаров и мух. Третья клетка справа тоже пустовала. В углу ее красовалось толстенное поваленное дерево с корявыми сучьями. С потолка на длинном резиновом канате свисала автомобильная шина. Она раскачивалась — словно кто-то всего несколько секунд назад забавлялся на этой самодельной «тарзанке».

А вот из следующей клетки на Колосова смотрело… розовое морщинистое лицо. Это было столь неожиданно, что Никита подошел почти вплотную к прутьям решетки. Обитатель клетки был меланхоличен и волосат — черная обезьяна-шимпанзе, удивительно смахивающая на старого гнома из сказки.

Шимпанзе по-бабьи подпер голову кулаком, пригорюнился и внимательно и скорбно изучал стоящего перед ним начальника отдела по раскрытию убийств. Сделав собственное заключение о его внешности, шимпанзе вытянул губы трубочкой, издав разочарованное «у-у-у-у».

— Ох, ты, приятель! Какой ты, брат, серьезный, — Никита невольно протянул руку к прутьям.

— Не надо подходить к клеткам! — раздался за его спиной тревожный окрик.

Эхом ему из камер (так Никита по привычке окрестил жилища обезьян), расположенных за клеткой грустного шимпанзе, ответило настороженное уханье, а затем пронзительный визг — словно гигантской ножовкой водили по стеклу.

Молодой человек — невысокий, толстенький, в белом халате и детской панаме в голубой горошек — быстро спускался с крыльца, направляясь к сотрудникам милиции.

— Вы кто? Что вам здесь нужно?

Колосов представился.

— А, ясно. Очень приятно. Вернее, предпочел бы познакомиться с вами в другом месте и при других обстоятельствах, но… Званцев, Олег. — Он протянул короткопалую загорелую руку, заклеенную в нескольких местах полосками лейкопластыря.

Колосову было неловко здороваться рукой в перчатке. Он протянул Званцеву левую. Тот крепко пожал ее и заметил:

— Правая травмирована?

— Нет. Вернее, да… дрянь какая-то, — Колосов поморщился.

— Снимите, я взгляну. Да снимите же! Разве можно в такую жару в коже ходить! Вы так только все усугубляете.

Никита с удивлением отметил, что он послушно стягивает перчатку.

— Да, экзема, — Званцев бережно осмотрел руку. — Выбросьте вы эту перчатку. Вы что, вратарь, в самом деле? Мазь вам врач прописал?

— Прописал.

— Так лечитесь. А руке дайте дышать. Пусть ее ветром обдувает, солнышком сушит. А в перчатке только хуже.

Никита спрятал перчатку в задний карман брюк.

— Новости плохие, я понял, вы, Олег, уже знаете.

— Знаю. Участковый приходил, — Званцев тяжко вздохнул. — Я живого участкового впервые видел. До этого только Анискина по телевизору. Вы меня, конечно, извините, но то, что произошло с Серафимой Павловной, — это полный беспредел, чудовищный беспредел.

— Слыхали мы про беспредел, — Соловьев "нахмурился и сразу стал похож на бодливого бычка.

— Здесь же дачное место, сорок пять километров от Москвы, а не тайга глухая! Я здесь уже три года работаю — ничего подобного никогда не было!

— Вот. А говорите — беспредел. Единичный случай, — ввернул Соловьев.

— Юра, погоди, — остановил его Колосов. — Давайте-ка по порядку. Где мы можем спокойно поговорить?

— Хотите, ко мне пойдем, — Званцев кивнул на избушку. — Живу там и бумажки свои пишу, а если жарко под крышей — можно на крылечке посидеть.

Колосов выбрал крылечко.

— Сколько времени Калязина здесь работала? — спросил он, когда они уселись на нагретые солнцем ступеньки.

— Лет пять, наверное. Да — пять, это при мне. И до меня еще сколько! В нашем институте баба Сима — старожил. Она, кажется, сразу после войны пришла.

— И все эти годы лаборанткой? Это что-то типа подсобного разнорабочего? — уточнил Никита. — Колбы мыла?

— Ну почему колбы. Нет, не только. У нас работы хватает. Одно время она, кажется, и в музее была. Потом сюда ушла, на базу, здесь платят больше.

— За живностью ухаживала?